Осень торопила путешественников. Того гляди, закроются перевалы, тогда на Памир до весны не доберешься. Однако прежде чем выступить в дорогу, пришлось, по принятому обычаю, нанести визит бухарскому эмиру, в чьих владениях готовилась экспедиция. Существующий порядок требовал, чтобы путешественников сопровождал эмирский чиновник. Впоследствии Николай Иванович признавался: когда хан Кильды, мирга-баши, впервые появился в кокандской гостинице в своем всех цветов радуги дорожном халате с серебряным поясом, он был настолько великолепен, что ученый даже смутился. «Мне стало неловко, и показалось, что впору не ему меня сопровождать, а мне его». Смутила Вавилова и невероятная толщина хана. Одолеет ли семипудовый мирза-баши (последняя приставка свидетельствовала об учености чиновника) памирские кручи? Но хан Кильды оказался отличным спутником и неплохим ходоком. Ученость его, правда, ограничивалась умением читать и писать, но зато он знал все три языка, на которых говорят в крае: узбекский, киргизский и фарси. Для успеха научной экспедиции это было очень важно: Вавилову хотелось получить исчерпывающие сведения о каждом встреченном в горах засеянном клочке. Предстояло толковать с земледельцами - таджиками и узбеками о сроках посева и уборки, об устройстве оросительных систем, о том, до какой высоты поднимается в горах та или иная культура. Кроме своих достоинств как переводчик, хан Кильды, как показало время, умел быстро и по дешевке покупать лошадей и устраивать ночлег со всеми удобствами, какие только можно добыть на пустынном и безлюдном Памире.
Три раза начинал маленький отряд путь через горы и дважды поворачивал назад. В одном месте снег занес перевал, в другом, наоборот, горная речка вскрылась ото льда и лошади не смогли одолеть бешеный поток. Вдобавок десятиверстка Генерального штаба оказалась картой весьма несовершенной. Пришлось полностью довериться чутью киргизов-проводников. После второй неудачи начальник отряда вновь получил порцию назидания от кокандских старожилов. Они в один голос рекомендовали москвичу не искушать судьбу, штурмуя Алайский хребет на исходе лета. Николай Иванович поблагодарил за советы и приказал готовить наутро лошадей. С третьего захода, прошагав тридцать километров по леднику, отряд все-таки спустился в Алайскую долину. Но эти три десятка верст и ученый, и хан Кильды запомнили надолго. Как и предсказывал Букинич, центр ледника оказался изрезанным трещинами. Свежий снег так припорошил эти ловушки, что любой шаг мог оказаться последним. Лошадей вели под уздцы, ощупывая палками каждый следующий метр дороги. «Чтобы пройти три-четыре километра, нужно было затратить три-четыре часа», - рассказывал впоследствии Николай Иванович. А мирза-баши клялся, что за всю свою жизпь, объехав верхом горную Бухару, он такого плохого места не видал.
С перевала дорога спустилась в сравнительно низкие места. Каратегйн - Черная долина - утопал в зелени, кругом лежали пшеничные и ячменные поля. Вот и голубой, ревущий в своей теснине Пяндж - пограничная река, отделяющая Россию от Афганистана. Теперь несколько сот километров пути протянутся вдоль его крутых берегов. Пяндж узок, на той стороне хорошо видны группы эмирских солдат. Зрелище желанной и недоступной земли сердит Вавилова. Чего бы это ни стоило, он доберется до запретной страны. Откуда знать молодому путешественнику, что борьба за афганские въездные визы продлится не год и не два, а целых восемь лет! Свободный путь во владения эмира ученому открыл лишь договор о дружбе и сотрудничестве - один из первых международных договоров, который Советская Россия заключила со своими соседями в 1919 году. А пока в путь! Русские пограничники, пользуясь динамитом и пироксилиновыми шашками, проделали над рекой тропинку шириной в полтора аршина. Не велик простор, но двум конным разъехаться все-таки можно. Кое-где саперы заменили каменный путь оврингами. Незнакомое для европейцев слово Вавилов в своем отчете пояснил так: «Это карнизы над самой рекой, где пробить основную тропинку трудно. Здесь в скалы вбиваются колья, и на них укладываются жерди, ветви и сверху насыпаются камни и земля. Переезд по оврингам довольно опасен, карнизы местами разрушаются. Над самой головой часто идут скалы, так что приходится нагибаться. Особенно неприятно, когда лошадь, испугавшись чего-нибудь, понесет…»
Эпитет «неприятно» в последней фразе едва ли можно считать слишком точным. Ехать верхом по искусственной тропинке, которая прижата к вертикальной стене на высоте в тысячу метров над бурным Пянджем, само по себе испытание. Но когда лошадь понесет… Два орла, покинув свое гнездо, пролетели над всадниками. Тень огромных крыльев испугала лошадь Вавилова. Она метнулась, захрапела и, не разбирая дороги, ринулась по трясущимся оврингам. Поводья выпали из рук всадника. Не в силах ни успокоить, ни остановить коня, он уцепился за гриву. В глазах рябило: синее лезвие Пянджа далеко внизу, черные выступы скал над самой головой… «Такие минуты дают закалку на всю жизнь, они делают исследователя готовым ко всяким трудностям, невзгодам, неожиданностям. В этом отношении мое первое большое путешествие было особенно полезно», - через много лет записал Николай Иванович Вавилов.
Езда по оврингам - лишь одно из многих испытаний, что подстерегают путешественника на Памире. Когда вдоль границы отряд спустился до Хорога, а оттуда двинулся по речным долинам Гунта и Шахдары, настала пора познакомиться с гупсарами. Гупсары - не бог весть какое сложное сооружение, но без них немыслимо путешествие в крае, богатом стремительными реками и одновременно начисто лишенном мостов. Для переправы из десятка козлиных шкур таджики мастерят своеобразный понтон. Надутые воздухом кожаные мехи веревками привязывают к раме из четырех шестов. Пассажира тоже привязывают к плоту. Позади на таком же гупсаре плывет перевозчик, который направляет плот к противоположному берегу и одновременно поддувает мехи-понтоны. «Переправляющийся при этом путешественник обыкновенно лежит ни жив ни мертв», - вспоминал впоследствии Николай Иванович, которому несколько раз пришлось испытать «удовольствие» подобных переправ.
Восемнадцать дней шел отряд от Коканда до Хорога. Несколько раз пришлось заменять лошадей, дважды сменились проводники. Не раз и не два за это время седой Памир давал пришельцу уроки на будущее. Один из уроков оказался особенно жестоким. В занесенных сугробами долинах на высоте трех - трех с половиной тысяч метров над уровнем океана бешеные горные реки текут как бы в футляре из льда и снега. Местами поток прорывает ледяную трубу и снова ныряет под белое покрывало. Нет ничего опаснее, как провалиться в такую реку: жертву немедленно утаскивает под лед. На очередной переправе такой жертвой оказалась лошадь, которая несла вьюки с книгами, растительными коллекциями, дневниками, записями. Несколько часов Вавилов вместе с проводниками тщетно искал по берегам потока хотя бы малую часть унесенных богатств. Поиски продолжил на второй день отряд бека Гарма, но ни вьюка, ни несчастной лошади обнаружить так и не удалось. Памир поглотил очередную жертву, не оставив никакого следа. Начальнику отряда пришлось завести новый дневник и, напрягая память, восстанавливать подробности о пройденной дороге, о собранных и трагически утерянных образцах культурных растений.
Впрочем, Памир встречал путешественника не только опасностями и угрозами. Занятно было побывать на празднике у ру-шанского бека, где гостей угощали галисой. Галису - кушанье из рубленой говядины - готовят только раз в год, во время праздника, на котором бек одаривает чиновников и волостных старшин цветными халатами. Надо ли удивляться, что хан Кильды очень торопился в Рушан. Вместо обычных сорока - пятидесяти верст подгоняемый нетерпеливым мирзой-баши отряд проделал за день девяносто, но на угощение к беку все-таки поспел. Хан Кильды занял за столом почетное место и, конечно, получил свой халат. А Вавилов запечатлел на фотопленку этот пир, так что мы до сих пор можем видеть, с каким выражением удовольствия на лицах чиновники взирают на блюда с горячей галисой.
