Старик генерал, командующий русско-турецким фронтом в 1916 году, не только разрешил ботанику двигаться вместе с войсками в сторону фронта, но и обещал дать полсотни казаков, чтобы совершить своеобразный научный рейд в тыл противника. В своем дневнике Вавилов назвал предполагаемую операцию «экскурсией». Отряд должен был незаметно пересечь линию фронта и углубиться на сорок - пятьдесят километров на юг, для того чтобы разыскать в районе Керманшаха поля дикой пшеницы. На несколько лет раньше ее обнаружил и описал в этом районе немецкий ботаник Котчи. Трудно сказать, чем кончилась бы рискованная «экскурсия», если бы утром того дня, когда отряд вместе с Вавиловым приготовился к походу, не сбежал проводник. Рейд не состоялся.
Отступление русских войск сорвало и другой замысел ученого. С тех пор как Николай Иванович задумался о происхождении пшениц, ему не давала покоя мысль добраться до Месопотамии. Она лежала тут рядом, эта обетованная земля: от Керманшаха до верховьев Тигра каких-нибудь четыреста верст. Было бы великолепно прорваться в район древнейшего земледелия и раз навсегда установить, действительно ли этот район является центром разнообразия пшениц… Атаки турок не дали совершить интересно задуманный поиск. Пришлось повернуть круто на север и возвращаться в Тегеран.
Теперь, когда русские отступали, караван испытал на себе всю степень ненависти к неверным, которую население Персии до времени скрывало. Ненависть эта проявлялась то в убийстве отставшего солдата, то в налете басмачей на плохо охраняемый склад. Маленький караван Вавилова спасся от басмачей, очевидно, только тем, что совершал переходы в непривычное для здешних жителей время - днем. Разбойники не решались совершать свои операции под палящим июльским солнцем. И все же в Тегеране только чудо спасло ученого от гибели: с крыши дома персы обрушили на всадников целый град камней.
Но Вавилов не обескуражен. Из Тегерана он начал готовить третью по счету поездку по стране. Более чем на тысячу километров с запада на восток протянулся тракт Тегеран - Мешхед. Старинный город Мешхед на востоке страны лежит неподалеку от русско-туркестанской границы, так что, дойдя до него, совсем не трудно добраться и до железной дороги. В Тегеране проданы верховые лошади, путешественник решил воспользоваться перекладными - лошадьми, которые здесь, как и в старой России, ходят от станции к станции. И вот уже птица-тройка несется по пыльному накатанному тракту. Лететь бы да лететь хорошо отдохнувшим лошадям, но странный пассажир, видно, не любит быстрой езды. То и дело останавливает он возок в пустом поле и подолгу собирает в мешочки колоски пшеницы, ячменя и ржи.
Вот уже возникли на горизонте в горячем степном воздухе лазоревые мечети Мешхеда. Все чаще обгоняет тройка медлительные верблюжьи караваны, груженные какими-то черными продолговатыми тюками. Это везут со всего Ирана обернутых в черные кошмы покойников. Получить успокоение в Мешхеде - счастье для мусульманина. Ведь в Мешхеде - могила Али, двоюродного брата Магомета. Но ни красавицы мечети, ни удивительные обряды мусульман не отвлекают русского путешественника от его главного занятия: в полях под Мешхедом нашел он посевы пшениц, не имеющих себе равных по засухоустойчивости.
Вот еще один прекрасный подарок для молодой отечественной селекции.
А персидская? Где же она, та, из-за которой, собственно, и затеяно дальнее путешествие? Грустно, но факт - в Персии не оказалось посевов персидской пшеницы. Через семь лет после иранской экспедиции Вавилова профессор П. М. Жуковский из Тифлиса установил, что родина Triticum persicum - Закавказье. Но понадобилось еще десять лет, чтобы Николай Иванович во время одной из своих поездок по Кавказу окончательно убедился в давней ошибке. Персидская пшеница с ее редкостной невосприимчивостью к грибным болезням оказалась уроженкой горного Дагестана. В 1934 году возле аула Гергебиль, в двадцати пяти километрах от Гуниба - места, где русские войска пленили Шамиля, Вавилов нашел поля, покрытые почти чистыми посевами пшеницы, называемой персидской. Но, увы, опыты, поставленные другими исследователями в 20 - 30-х годах, обнаружили, что иммунитет персиянки далеко не так прочен, как показалось выпускнику Петровской академии в 1912 году.
Помните игру в «тепло - холодно»? В комнате прячут какой-нибудь предмет, и тот, кто водит, должен разыскать его. Человек бродит наугад от шкафа к столу, от кровати к книжным полкам и, к великому удовольствию остальных участников игры, перебирает книги, посуду, одежду. Все не то! «Холодно, холодно!» Но вот проблеск удачи - водящий приближается к месту, где спрятана заветная вещь. Окружающие затихают: «Теплее, еще теплее, тепло… горячо». И наконец успех - вещь найдена. «Огонь!»
Вавилову экспедиция в Персию во многом напомнила игру в «тепло - холодно». Разглядывая на привалах свои полевые находки, он чувствовал, что главное сокровище таится где-то совсем рядом. Будто кто шептал: «Тепло, тепло…»
Август 1916 года склонялся к концу, когда, повстречав в одном из среднеазиатских городов давнего своего приятеля, Дмитрия Букинича, Вавилов принялся обсуждать с ним варианты дальнейших маршрутов. Николай Иванович рассказал товарищу, что и ферганский губернатор, и кокандский уездный начальник настойчиво рекомендуют ему возвращаться в Москву. Но ему, Вавилову, ехать домой неохота. В горах и степях Средней и Центральной Азии чудится ему разгадка многих вопросов эволюции растительного мира, а если говорить начистоту, то надеется он разыскать тут родину пшениц. По всем приметам родина эта лежит совсем близко. Рослый, медлительный Букинич слушал молча. Пыхтел трубкой, налегал на зеленый чай, к которому, как местный уроженец, пристрастился с детства. Они сидели под вечер за самоваром в задней комнате чайханы, которую предприимчивый хозяин-узбек превратил в некое подобие русской чайной. Путешественник по натуре, противник губернатора по политическим взглядам, Дмитрий Демьянович посоветовал Вавилову представителей власти пе слушать, а что до маршрута, то, хотя время позднее - сентябрь на носу, - можно еще пробраться на Памир. Правда, самая удобная дорога на Хорог занята киргизами-повстанцами, но если не бояться ледников, изрезанных глубокими трещинами, и едва проходимых горных троп (Букинич пристально, будто в первый раз видел, взглянул на институтского товарища), то от Коканда, идя на юг, можно выйти к памирскому селению Гарм через ледник Дамра-Шаург. За Гармом дороги совсем хороши: не разобьешься, так доберешься… Кстати, Николаю Ивановичу следует знать, что означает самое слово «Памир». Многие считают его испорченным санскритским «Паймур». В переводе это означает «подножие смерти».
В ответ на мрачные шутки Букинича Вавилов только рукой махнул. Если бы, готовясь в путь, путешественники всех времен слишком много думали о предстоящих трудностях, человечество и по сей день не вышло бы за пределы своей первоначальной родины. Пусть-ка лучше Дмитрий Демьянович расскажет, почем в Коканде лошади и легко ли нанять проводников…
Что искать ботанику и искателю культурных растений на горных вершинах? Памир, высокое плато на границе Русского Туркестана, Индии и Афганистана, - гигантский каменный узел, от которого расходятся в разные стороны величайшие азиатские горные хребты: Тянь-Шань, Гиндукуш, Куэнь-Лунь, Каракорум и Гималаи. Суровый климат и ничтожное количество осадков (в десять раз меньше, чем в Москве и Ленинграде) обратили горы в мертвую пустыню. Все это Николай Иванович знал. Но знал он и то, что в предгорьях Памира в узких речных долинах издавна приютился земледелец. На искусственных, вырванных у камня площадках местные крестьяне сеют пшеницу, рожь, ячмень, кукурузу. Исследователя ждет здесь зрелище поистине первобытного земледелия. Был для похода в предгорья Памира и другой резон: в стране холодного и короткого горного лета должны расти особенно скороспелые растения. А скороспелость - качество, в котором остро нуждается сельское хозяйство северных губерний России. Кто знает, может быть, зеленые питомцы поднебесных высот, перенесенные на Урал и под Вологду, станут давать плоды так же рано и на русском Севере.
