Четырнадцатого августа состоялась консультация между Лили-младшим - дипломатом и Лили-старшим - главой предприятия. Поздно ночью в ответ на телеграмму из Парижа Манчестер ответил шифрованным благословением: «Закупите терпе-новое масло полностью. Желателен приезд мастера, хороших условиях». Лили-старший считал производство холерной предупредительной вакцины своевременным и рентабельным делом и просил прислать в Англию бактериолога.

Теперь следовало спешно приниматься за творца вакцины. Торговцы лекарствами подобны торговцам оружием: они благодействуют, пока народы страдают, и начинают терпеть убытки с того дня, как люди могут наконец вздохнуть спокойно. Для тех и других время - воистину деньги. Курьер, посланный в пастеровский институт, вернулся с приглашением: «Доктор Эмиль Ру и кандидат зоологии Вольдемар Хавкин готовы принять г-на Лили в институте сегодня, 15 августа, в два часа пополудни». Лили выругался. При чем тут Ру? Записка послана лично Хавкину. Он снова достал из папки медицинскую газету и записку Лаверана. Перечитал их. Стала ясна еще одна упущенная прежде деталь. Хавкин - молодой препаратор в лаборатории Ру. Ну что ж… Дипломатический и жизненный опыт сорокапятилетнего Фредерика Лили подсказывал ему, что с молодыми иметь дело легче. Надо только избавиться от надзора его шефа.

В час сорок сверкающая черным лаком и начищенной медью фонарей карета второго секретаря выехала из ворот посольства. Лошади стремительно пересекли Елисейские поля и помчались через сенские мосты по тому же пути, по которому четыре часа назад не спеша катился в фиакре журналист Анри Клер. Неподалеку от Института Пастера, на тихой улице Вожирар, посольская карета миновала кафе под тентом. Еще недавно пустовавшие столики были теперь заполнены публикой, и Лили-младший, бесстрастно глядевший в окно (он был убежден, что бесстрастный взгляд наиболее подобает его положению дипломата), едва ли обратил внимание на одного из посетителей - молодого человека, склоненного над какой-то рукописью.

Шум копыт отвлек Анри от работы. На мгновение он оторвал от бумаги рассеянный и нетерпеливый взгляд и, ничего не видя, снова уткнулся в рукопись. Щеки его горели от внутреннего возбуждения. Последние строки. Уже два часа он жил лишь картинами напряженной большой жизни, которая выпала на долю его героя. Город-порт на юге России, тайные ночные встречи революционно настроенных студентов, грохот погромов, звон арестантских цепей, тишина университетских лабораторий. Холерные запятые, кишащие в светлом круге микроскопа, и дикие сцены кровавых холерных бунтов в далеких степных городах… Ему не хватало ни времени, ни бумаги. Получалась уже не газетная сенсация, а какая-то увлекательная полуфантастическая новелла. Клер не думал ни о вечернем выпуске, ни о Пежо. Забыто даже присущее ему изящество стиля. Рукой журналиста движет только страх упустить хотя бы слово из того, что рассказано героем. Удивительно короткая, но тесная от фактов биография. В науке этот русский добился того, что не удалось никому до него, в том числе Феррану. Десятки раз перенося холерную заразу от одного животного к другому, он получил «вирус фикс» - холерный яд постоянной силы, которую можно затем ослаблять или усиливать по своему усмотрению. Без этого нет вакцины. Но в жизни Хавкин достиг несравненно большего. Он стал ученым, хотя все обстоятельства были против него. Последнюю строку корреспонденции Анри от всего сердца заключил восклицанием: «Браво!» Браво, Хавкин! Клера пленил этот сдержанный и в то же время страстный сверстник, который ничего не получил от жизни просто так, в подарок. Вот люди, которыми должно гордиться человечество!

Шум промчавшейся кареты напомнил, что надо ехать. Без десяти два. Пежо не станет ждать и четверти часа лишних.

…«Сколько он может запросить?» Этот вопрос вертелся в голове Лили всю дорогу от Елисейских полей до безлюдной улички Дюто. И кто может заплатить ему больше? Россия не в счет. Там нет крупных фармацевтических фирм, а заодно отсутствует интерес к новейшим достижениям науки. Холера свирепствует во французском Сиаме, но скупые французы франка не истратят на лечение «желтых», тем более что их собственная эпидемия в Париже не приобрела серьезного распространения. Остаются немцы, знаменитая фирма «Байер» - главный конкурент Лили. Но «Байер» не успеет… В конце, концов дипломат пришел к успокоительному выводу, что Хавкин не пронюхал еще об эпидемии в Гамбурге; с ним можно будет, вероятно, столковаться.

Папаша Саше почтительно провел высокого гостя (Лили блестяще владел искусством производить на людей впечатление именно такого гостя) в кабинет-лабораторию заместителя директора.

- Доктор Ру просит передать свои извинения: он задержится. В институт привезли тяжелого больного, укушенного бешеной собакой. Мосье Хавкин сейчас выйдет.

«Отлично, но сколько же он может все-таки запросить?…»

Владимир никак не мог уяснить, чего хочет этот прекрасно одетый, пахнущий хорошими духами господин с моноклем в глазу. Безукоризненная французская речь дипломата напоминала какой-то танец. Он начинал с похвал противохолерной вакцине и ее творцу (шаг вперед и поклон, как в полонезе), потом плавно переходил к вопросу о мощи и богатстве британской экономики и высоким идеалам британского парламентаризма, легко касался проблемы взаимоотношения между производством и наукой. Когда Хавкин окончательно терялся в этих круговых движениях его мысли, совершал некий словесный пируэт, чтобы вернуться к так восхитившей его вакцине господина Хавкина. Держался мистер Лили при этом так, будто всю жизнь был добрым другом-покровителем пастеровского института.

Неясность раздражала. Владимир молчал. Видимо, следовало любезно улыбаться, как улыбается собеседник. Но мускулы лица не слушались. Новый круг: вакцина, мощь, парламентаризм. Они сидят лицом к лицу перед столом. Сколько это может продолжаться? Хоть бы скорее пришел Ру и выяснил, что, наконец, нужно этому господину! Какой-то странный день! Утром - журналист. После обеда - Лили. А между ними неожиданный и шумливый Иван Вильбушевич. Ввалился без спроса; неизвестно, откуда идет, неизвестно, куда собирается. У него куча новостей из России и, по всему видно, ни франка за душой. На работу еще не устроился, а взять в долг не хочет. На что только живет? Зато горяч и непоседлив за двоих.

«Как, из Петербурга тебе еще не ответили? Ослы! Они ждут, пока Россия начисто перемрет. Слыхал? Царское Село на время эпидемии ограждается войсковыми кордонами. С внешним миром никакого сообщения. Сугубо российская мера. Остальные 130 миллионов могут подыхать, как им заблагорассудится…»

Пришлось переждать немного, пока утихнет поток его гнева, чтобы рассказать об утренних сомнениях, о приходе Клера. Ивану журналист тоже пришелся по душе. Но он не верит, чтобы мещанская «Иллюстрасьон» хоть кого-нибудь могла толкнуть на жертву во имя науки. «Парижские мещане еще большие обыватели, чем наши, замоскворецкие, видал я их». Зато мысль привлечь к опытам социалистов кажется Ивану заманчивой. «Шумят на собраньях много, благо у них тут свобода. Пусть-ка покажут настоящую смелость!» Договориться о том, что конкретно предпринять, так и не успели: приехал Лили. Теперь Иван дожидается в лаборатории, а Владимир должен слушать нескончаемую «круговую» речь дипломата. Очередной цикл: мощь британской экономики, трудности сбыта, любовь наиболее прогрессивных предпринимателей к науке…

И вдруг (Владимиру в первую секунду показалось, что он ослышался):

- Какая сумма удовлетворила бы вас, мосье Хавкин, в качестве компенсации за право производить вакцину в Британии?

У Лили даже голос изменился. Вместо эпических интонаций, несколько старомодных оборотов он вдруг заговорил той хрипловатой скороговоркой деловых людей, которым некогда терять время на красоты стиля. Сколько? Лучше решить этот вопрос тет-а-тет, без посторонних. Ну?

Наступила значительная пауза. Владимир растерялся. Почему-то стало очень стыдно, будто это он, а не Лили предложил какую-то непристойную сделку.