- Он страдал?

- Довольно сильный жар и головная боль в течение нескольких часов. Если этих страданий достаточно, чтобы наверняка обезопасить себя от холеры, то я готов сегодня же отдать себя в руки вакцинатора.

- Смотрите, как бы вас не поймали на слове… - Хавкин впервые скупо улыбнулся. - Мне действительно необходимы люди, готовые рисковать.

- Много?

- Хотя бы десять человек.

- Они у вас будут сегодня же.

- Но у меня нет денег оплатить их риск. Бактериология - не математика, никто не может пока безоговорочно предсказать окончательный результат опыта.

- Эти люди не потребуют денег.

- Ваши знакомые?

- Нет, читатели «Иллюстрасьон». Они узнают об открытии бактериолога Хавкина сегодня из вечернего выпуска газеты. Тираж - пятьдесят тысяч экземпляров. Я верю в парижан. Не может быть, чтобы на каждые пять тысяч не нашлось хотя бы одного, готового к риску ради науки. Я, во всяком случае, буду первым.

- А что потребуется от меня?

- Только рассказать историю своей жизни и открытия. Хавкин не притронулся к пиву. Пена осела. Теперь она уже

не переливалась через край, но янтарное разводье едва проглядывало среди белых хлопьев. Занятное предложение. Интересно только знать: что, этот экс-врач просто газетный дьявол-искуситель или всерьез один из тех десяти? Во всяком случае, он сильно увлекается. Один на пять тысяч? Едва ли. Статистика подлинного героизма оперирует несравненно более скромными цифрами. Люди не так-то легко расстаются с инерцией спокойной жизни. Но кто знает: может быть, газете и впрямь удастся привлечь несколько волонтеров… Мелькнуло в памяти: одесская публичная библиотека много лет выписывает парижские газеты. Значит, весть о вакцине уже через несколько дней дойдет до всех друзей и недругов бывшего одесского студента. Кольнет одних, порадует и ободрит других. Заметку, возможно, прочтут в Бердянске, и не исключено, что о ней узнают в квартире мадам Богацкой… Как он сладок, этот яд тщеславия! Владимир резко дернулся в кресле, будто ощутил жалящее прикосновение змеи. Стыдно признаться, но мечта о славе ученого, зародившаяся десять лет назад, гнездится в сердце по сей день. Будет стыдно, если Илья Ильич или Ру, прочитав газету, проведают об этих бреднях.

Нет, уж лучше не надо пи статьи, ни тщеславных несбыточных надежд. Журналисту можно ответить, как в свое время ответил немецкий биолог Иоганнес Мюллер тем, кто просил его изложить свою биографию: «Из жизни ученого, кроме его трудов, ничто не достойно упоминания, за исключением года рождения и смерти».

Стоит ли ссылаться на Мюллера, известного своей болезненной скромностью? Если уж дело дошло до обмена афоризмами, то Клер готов привести слова человека, куда более опытного в делах мирской славы. Великий скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини утверждал в своем знаменитом жизнеописании нечто прямо противоположное: «Все люди, всяческого рода, которые сделали что-нибудь доблестное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдргвы и честны, своею собственной рукой описать свою жизнь». Неубедительно? Анри снова поднял свой наполовину пустой бокал. Он весел и зол. Уже одиннадцать. Через три часа интервью, из которого не написано пока ни строчки, должно лежать на редакционном столе. И, черт побери, оно будет там лежать! О чем все-таки думает этот талантливый упрямец из России?

- Сдаюсь. - Хавкин поднял руки.

Бокал его почти совсем освободился от пены. Янтарное озерцо лежит в серебряной оправе последних пузырьков. Это очень приятно: поверить человеку. Дело вовсе не в афоризмах Челли-нп. (Мало ли остроумных пустяков бродит по свету.) В голосе, в интонации собеседника Владимир уловил большее: то искреннее человеческое дружелюбие, которое нельзя оттолкнуть. Не произнесенные журналистом слова, наверно, прозвучали бы так: «Кончай болтать, дружище. Я не знаю твоих планов и принципов, но мы сверстники, и давай поговорим как друзья. Эта статья нужна нам обоим и еще многим другим людям: ведь битва, начатая в твоей лаборатории, касается всех, всего мира…» Может быть, Клер хотел сказать и не совсем это. Но так ли необходима сейчас точность?

- Как ваше имя, Клер?

- Анри.

- А мое Вольдемар, Владимир.

Они выпили, улыбнулись друг другу, как давние приятели. Клер попросил подать перо и чернила.

И тем не менее Анри Клер не был первым, кто открыл Владимира Хавкина для Парижа. За два дня до беседы в кафе, днем 13 августа 1892 года, второй секретарь Британского посольства в столице Франции Фредерик С. Лили, просматривая газеты, обнаружил на последней странице «Медицинской недели» весьма заинтересовавшее его сообщение. Заметка была посвящена заседанию Парижского биологического общества 30 июля, где, между прочим, препаратор пастеровского института Хавкин доложил «о вакцинировании антихолерной вакциной человека». Не вдаваясь в научную суть доклада, Лили дважды подчеркнул красным карандашом последний абзац. «Из опытов, которые мы провели на себе и трех других лицах, - заявил докладчик, - вытекает, что прививка наших двух противохолерных вакцин, защитное действие которых на животных экспериментально проверено ранее, не представляет ни малейшей опасности для здоровья и может проводиться на людях с максимальной гарантией. Эти опыты позволяют надеяться, что спустя шесть дней после прививки организм человека получает прочный иммунитет против холеры».

Надо пояснить, что, хотя «Медицинская неделя» была малораспространенной специальной газетой, она совсем не случайно оказалась на столе второго секретаря Британского посольства. Фредерик С. Лили ведал вопросами науки, а в связи с эпидемией - всем тем, что имело отношение к холерной опасности. Прибывшая в это утро дипломатическая почта сообщила 6 нескольких случаях холеры в Англии, Португалии и о назревающей серьезной эпидемии в Гамбурге, которую газеты пока обходят молчанием. Все это настроило Лили на деловой лад. Он тут же набросал письмо Лаверану. Известный французский врач-микроскопист председательствовал на том самом заседании, где выступал Хавкин. «Не будет ли профессор любезен прокомментировать для Британского посольства, насколько действенны вакцины, о которых было сообщено на последнем заседании биологического общества». К завтраку посыльный принес ответ ученого. Профессор Альфонс Шарль Луи Лаверан напоминал, что он не знаток заразных болезней, но, по его мнению, опыты господина Хавкина поставлены так строго и доказательно, что лично он не видит причины для неверия молодому бактериологу.

Более точную информацию мистер Лили, конечно, мог бы получить в институте, где работал Хавкин. Но в его расчеты вовсе не входило привлекать внимание Пастера и Ру. Наоборот, сотрудник посольства желал в этот момент, чтобы его интерес к вакцине до поры до времени вообще не привлекал ничьего внимания. У него были для этого свои особые и отнюдь не дипломатические причины. Куда бы судьба ни забрасывала дипломата Фредерика Лили, какие бы серьезные поручения ни доверяло ему его начальство, он прежде всего помнил, что принадлежит к семье Лили из Манчестера. Да, это его семья основала знаменитую фирму «Лили - медикаменты», - фирму, которая отлично зарекомендовала себя в метрополиях и колониях как поставщик самых дешевых и научно апробированных фармацевтических товаров.

Уже три поколения Лили владели фирмой, и ни одно сколько-нибудь значительное открытие в области фармацевтики за последние полстолетия не прошло незамеченным мимо их зорких глаз и цепких рук. Профессору Альфонсу Лаверану, члену Медицинской академии, и в голову не могло прийти, какое применение чиновник Британского посольства найдет для его коротенького, сугубо делового письма. Между тем это - элементарная азбука торговли фармацевтическими товарами. Каждый письменный отзыв известного ученого о каком-либо препарате - лечебном средстве - становится в руках фирмы отличным средством рекламы. Письму Лаверана предстояла блестящая будущность. Размноженное в десятках тысяч экземпляров, опубликованное в медицинских журналах и газетах всех четырех континентов, с которыми фирма Лили ведет свои дела, оно должно в свое время привлечь покупателей противохолерной вакцины Хавкина и одновременно поднять цену на препарат. Лили удовлетворенно вложил письмо-отзыв в специальную папку, куда еще раньше спрятал номер «Медицинской недели». День только начинался, а предприятие в Манчестере уже сделало кое-какие приобретения.