– По нему и не скажешь, что у него есть работа. Он не похож на прилежного гражданина. По крайней мере нашего купола.

– Почему? – усмехнулся Эрик.

Аня не понимала, как объяснить, что тут, в четвертом куполе, все пытались произвести хорошее впечатление, показать манеры и образованность, а этот покалеченный парень в шрамах – словно не из этого мира. Настоящий хам и глупец, и не боится таким себя демонстрировать. В его глазах она не видела ни страха, ни стеснения. Всего на минуту она готова была признаться, что ей хочется стать такой же – не зависящей от мнения чужих людей.

– Ты права, – ответил Эрик, поняв, что Аня уже не ответит. – Он со второго. Устроился к нам как лучший механик.

– Разве такое возможно? – искренне удивилась Аня. Возможно ли в этом чертовом мире сделать столько шагов вперед? Да еще и такому сомнительному человеку, как Дюк?

На вокзале они едва успели запрыгнуть в тамбур вагона и сделать всего пару шагов, как поезд начал движение. Это означало, что у них осталось совсем мало времени, чтобы занять свои места. Потом поезд начнет набирать максимальную скорость, и передвигаться по вагону первые пятнадцать минут будет сложно.

В вагоне вдоль коридора шел ряд купе без дверей, по четыре места каждое. Белые стены, два мягких черных кресла напротив двух таких же. А между ними – раздвижной столик. Кроме Эрика и Ани в купе никого не было, и это давало возможность свободно вести беседы на темы, о которых запрещалось говорить даже дома. Но Эрик был слишком увлечен чтением, поэтому они ехали молча. Спустя некоторое время Аня, вглядываясь в алую даль, решилась прервать тишину:

– Интересно… – Она сделала небольшую паузу, все же раздумывая, стоит ли задавать вопрос. – А что там, за куполом?

– Смерть, – недолго думая, произнес Эрик. От книги он так и не оторвался.

Третий сектор, в который сейчас держали путь ребята, как и четвертый, где они привыкли коротать свои дни, сохранил в себе, по их мнению, лучшее от прежнего мира: прекрасный климат, малоэтажные уютные дома с ярким озеленением рядом. Погода не менялась, не было плохих или хороших дней. Все одинаковые. День сурка, не приводящий ни к чему радостному. И вдобавок к этому вечная борьба поколений: взрослые, повидавшие войну и потому ценившие каждый сантиметр этой земли, и подростки, не поднимавшие глаз от асфальта под своими кедами.

Вряд ли жители, рассуждающие о ценности сохранившейся под куполами природы, задумывались о том, что стены вокруг этой природы могут в любой момент рухнуть. Дети же всегда смотрят глубже. Например, ты показываешь им птицу, рассказывая, как по одному движению отличить механическую камеру правительства от настоящей пернатой, а они тем временем смотрят на дерево, которое гниет изнутри и вот-вот перестанет выделять и без того не хватающий ресурс в виде кислорода. Но они даже не подозревают, что за тем, куда направлено их внимание, хорошо следят. И сколько ни убеждай новое поколение, будто все под контролем, их страх крушения мира никуда не исчезает.

Затхлый запах воздуха стал для Ани привычным, но в этом секторе он был приглушен ароматом, исходящим от цветущих деревьев, которых так не хватало в четвертом. И только сейчас Ане стало интересно, как же пахнет воздух в других секторах.

Они с Эриком приехали поздно, поэтому Эрик, соблюдая режим, уснул сразу, а Аня коротала ночь, смотря в потолок. Белые бетонные стены студии, где остановились ребята, сильно напоминали их спальню дома. Простота и уют были призваны отвлекать от плохих мыслей. Когда за окном начало светать, Аня сдалась, встала с кровати и попыталась привести себя в порядок. В тесной ванной комнате, которая словно давила на нее, она смотрела в зеркало и не могла побороть собственные чувства: вины за «незаслуженную» трату денег, умиротворения от того, что это все же ее день рождения, и страха, что он может оказаться последним. Дрожащими руками она заплетала неуклюжие косы, вспоминая парня из параллельного класса, убитого Жнецами совсем недавно.

«Как эти бесчувственные люди в форме понимали, кто действительно мутант, а кого оболгали? Правда ли, что существует изгнание? Чем же все-таки опасны мутанты?..» – подумала Аня, в последний раз взглянув на себя с особой ненавистью и крепко сжав раковину тонкими руками.

В комнату она вернулась уже с невозмутимым видом. Села на кровать и с каким-то странным чувством наблюдала, как брат недовольно отворачивается к стене. Аня не сразу поняла, что просто завидует его крепкому сну. Бессонница мучала ее с тех самых пор, как объявили об охоте. Три недели – срок достаточно долгий, чтобы ощущать усталость от недосыпа и кошмаров, и в то же время, по ее мнению, недостаточный, чтобы обратиться за помощью хотя бы к близким людям.

«Обратиться за помощью?» – Аня вздрогнула от этой мысли. Яркие вспышки-воспоминания о психологической клинике напомнили ей, что «послевоенный стресс» обязывал обращаться к врачам подобного профиля вне зависимости от возраста, пола или ситуации в жизни. А ей так вообще не требовалось прилагать никаких усилий, чтобы приемные родители отправили ее на лечение.

Аня натянуто улыбнулась, сглотнув колючий ком в горле, и что было сил радостно прильнула к кровати брата.

– Эрик! Эрик! Просыпайся! Ты так весь день проспишь!

Ее, несомненно, брала гордость за свою актерскую игру, ведь до сих пор, как бы наигранно она ни улыбалась, никому и в голову бы не пришло, что в душе она сгорает от страха и тревоги.

– Выходной день, – послышался недовольный голос брата, с его утренней хрипотой. – Демон ты маленький, дай поспать.

– Ну Эрик, мы так ничего не успеем! – промямлила она, и резкая волна усталости окатила ее. Правда ли она боялась что-то не успеть? Нет, конечно, нет. Она просто не могла долго находиться наедине сама с собой и торопилась вымотаться так, чтобы терять сознание, как только ее голова соприкоснется с подушкой.

Брат нехотя повернулся к звонкому голосу сестры, всего на секунду приоткрыл глаз и сонно пробормотал:

– Ты что, спала в этом сарафане?

Аня закатила глаза, но тут же усмехнулась, придумав, как кольнуть брата.

– Ну ты бы сказал, что мы спать в этот сектор приедем. Не стала бы наряд брать, осталась бы в пижаме.

– Один – один, – улыбнулся он, оголив клык с правой стороны.

Аню этот клык каждый раз умилял, как в первый. В детстве она всегда доказывала их с Эриком родство тем, кому не стоило знать правду, указывая на эти самые зубы: «Вот видишь клыки – у меня и у него одинаковые! Ы-ы-ы. Мы брат с сестрой, настоящие! Не видишь? Сейчас укушу – и заметишь!»

– Ладно, встаю, – простонал Эрик, и Аня победно улыбнулась.

Голос у Эрика был по-утреннему хрипловатым, но в то же время приятным и спокойным. Это успокоило ее, ведь брат по-разному относился к подобного рода баловству. Иногда обнимал так крепко, что она не могла выбраться из его объятий, иногда улыбался и ерошил волосы, неохотно просыпаясь на завтрак, на который сестра не ходила одна. Но бывали и такие дни, когда Аня каждой клеточкой тела чувствовала его раздражение. Она замирала, пытаясь понять, что же сделала не так, и часами глядела в окно, сидя в одной позе, пока брат не выспится. Этого он никогда не замечал, закрывая глаза и проваливаясь дальше в сон.

Она резко подпрыгнула от радости, уперев ладони в кровать, отчего та жалобно заскрипела.

– Смотри кровать не сломай, а то платить придется. Еще подумают чего… неприличного.

Эрик не заставил себя долго ждать. Он натянул свои обычные джинсы и серую майку, оставляя на виду татуировку – черно-красный размытый череп на плече. Собирался он до ужаса устало и нехотя. Эрик, чья жизнь давно утонула в быту, никогда не делился с сестрой переживаниями. Более того, не понимал, что делать, когда сам ясно считывал тревожное поведение Ани. О бессоннице он, конечно, не знал, но почему из ее рук стали все чаще выпадать предметы – догадывался. Еще чаще, чем ронять предметы, сестра начала переспрашивать его о том, что он «только что сказал». Эрик потер затылок и зевнул напоследок: