Поняв, что слишком уж заглядывается на отсталую сестру своего друга, Линд словно разозлился ещё больше.

– Надоело всё! – раздражённо буркнул он, отбрасывая ветку.

– Что тебе надоело? – лениво процедил Брум, даже не потрудившись открыть глаза.

Значит всё-таки не спит… – с неприязнью подумалось Линду. И как этот тюфяк может вот так вот валяться целыми днями, словно ленивый кот? С таким характером ему самое место в деревенских пастухах! Пожалуй, Брум был бы не прочь проспать так всю жизнь!..

Динди же и вовсе никак не отреагировала на возмущение Линда. Впрочем, со стороны моря дул довольно сильный ветер, поэтому она, вполне возможно, его и не услышала, с наслаждением загребая воду своими стройными ногами.

– Отец и слышать не хочет о том, чтобы я отправился в Кидую! – с горечью заговорил Линд. – Говорит, что разрешит не раньше, чем через год!.. И всё это время я буду тухнуть здесь! – не совладав с досадой, юноша пнул пяткой рыхлый чуть влажный песок.

– Ну, год пройдёт быстро, – Брум наконец-то соблаговолил приоткрыть глаза и, потянувшись, сел. Бессознательно он первым делом взглянул туда, где была Динди, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. – Здесь тоже неплохо…

– Я скоро взвою от тоски… – едва ли не простонал Линд. – Скука смертная! Я бы попросился в гарнизон, но отец сказал, что сгорит от стыда, если его сын станет профосом7 у его подчинённых. Он ведёт себя со мной так, будто я всё ещё ребёнок!

– По крайней мере, у тебя нет старших братьев! – криво усмехнулся Брум. – Овед вон шпыняет меня так, как твоему отцу и не снилось!..

– Если тебя не шпынять, ты вообще с кровати не встанешь, – добродушно проворчал Линд тем покровительственным тоном, каким обычно говорят старшие.

Он был младше этих двоих, но они всегда смотрели на него как на старшего товарища. И дело было не в более высоком происхождении, и не в заискивании их отца перед отцом Линда. Просто ни Брум, ни Динди даже близко не дотягивали до его умственного и физического развития. Да, Динди была идиоткой, но и Брум не слишком далеко от неё ушёл. Ленивый добродушный тугодум. И однако же Линд с большой теплотой относился к обоим, а Брума и вовсе искренне считал своим лучшим другом.

Впрочем, не так уж трудно быть лучшим другом, если ты – единственный друг… Если не считать той дурочки, что с такой бесстыдной непосредственностью оголяет перед ним то, что не должна показывать ни одна приличная барышня.

– Так а чего вставать-то? – простодушно усмехнулся Брум, вновь откидываясь на спину. – Как хорошо быть в покое…

– Не бывать тебе солдатом, дружище, – тон Линда вновь стал холоднее и раздражённей. – Я не говорю уж – легатом или центурионом, тебе и простым солдатом не бывать! Разве что в обозе где-нибудь – за лошадьми ухаживать.

– Нет уж, – засмеялся Брум. – Мне бы лучше куда-нибудь поближе к кухне.

– Я не могу тут больше! – резко возвращаясь к оставленной теме, вдруг бросил Линд. – Надо уходить. Ты со мной?

– Куда это? – во взгляде Брума ясно читался страх и нежелание менять привычный уклад жизни.

– В Кидую, куда же ещё! – дёрнул плечом Линд. – Или, на худой конец – в Шинтан. Завербуемся в легион, а там… Я дослужусь до легата, а тогда сделаю тебя начальником обоза каким-нибудь…

– Так завербоваться-то можно и так, – с тревогой в голосе пробурчал Брум. – Зачем в Кидую-то?..

– Идиот ты, Брум, почище Динди! – беззлобно проговорил Линд, зная, что товарищ нисколько не обидится на эти слова. – Завербоваться-то оно можно где угодно, да только вербовка вербовке рознь. Ты что, не знал, что добровольцы не все одинаковы? А, вот то-то! А я слыхал, как отец об этом говорил! Вот запишешься ты в Кидуе, например – и направят тебя в элитный легион, где все такие же как ты – нормальные люди. А придёшь к рекрутёрам в каком-нибудь Тавере – и зашлют тебя в самые болота, чтобы служил ты там с такими же деревенщинами, как сам.

– Вот оно что!.. – протянул Брум, с глубоким уважением глядя на друга. – Ну тогда оно конечно… Только вот…

– Да успокойся ты! – немного делано рассмеялся Линд. – Шучу я. Конечно, никуда мы сбегать не станем! Это я так…

Прыщавое рыхлое лицо Брума посветлело, и улыбка облегчения растянула его бледные губы с жиденькими волосиками над верхней губой. Он ведь в самом деле был глубоко привязан к этому юнцу, и если бы Линд вздумал сбежать, то, пожалуй, несмотря на всю свою лень и страх неизвестности, Брум последовал бы за ним. Поэтому сейчас он был бесконечно счастлив, что это оказалось лишь шуткой.

Линд хорошо знал своего товарища. Знал, что тот неповоротлив, словно старое несмазанное колесо колодца. И если начать ворочать его прямо сейчас – скрип поднимется такой, что сбежится вся округа. С Брумом нужно действовать постепенно и мягко, и тогда так же постепенно из него можно будет слепить то, что нужно Линду. Потому что парень отнюдь не шутил. Он действительно надумал бежать.

Линд обрабатывал Брума с тщательностью, с какой палатийский колон обрабатывает свою скупую на урожай землю. Сперва нужно было вспахать это необъятное поле лени и страха, затем – выбрать все камни сомнений, а уж после – вспушить землю бороной тщеславия и многообещающих посулов. И только тогда можно будет засеять зёрна его плана. И Линд взялся за дело с большим усердием, потому что он твёрдо решил бежать, но уйти одному ему было страшно.

Брум далеко не сразу понял, что его младший приятель не шутит. Поначалу он весьма легкомысленно относился к тем полунамёкам, разговорам вскользь, странным вопросам. А когда наконец осознал, то испугался по-настоящему. Но от Линда уже нельзя было отделаться, как трудно оторвать вцепившегося клеща.

– Подумай сам, – увещевал Линд перетрусившегося тюфяка. – Тебе уже восемнадцать. Пройдёт ещё несколько лет, и ты превратишься в копию своего отца. Ты будешь настолько взрослым, что тебе просто не захочется уже больше ничего. И что тогда – проведёшь остаток жизни в этой усадьбе?

– Я бы с радостью, – вздохнул Брум. – А что в этом плохого?

– Что плохого??? – взорвался Линд. – А что хорошего? Что хорошего в том, чтобы похоронить себя заживо на этом краю мира? Какую пользу ты можешь принести, сидя тут? Какую память о себе сможешь оставить? А если ты умрёшь, и мир этого даже не заметит – тогда зачем вообще было жить?

– Необязательно быть военным, чтобы тебя запомнили, – проворчал задетый за живое Брум. – Мой отец никогда не служил в армии, но его будут помнить!

Сардоническая ухмылка пробежала по лицу Линда, но он сдержался и промолчал. А добряк-Брум быстро отвернулся, хотя его так и подмывало спросить, что же такого великого совершил барон Ворлад? Но разговор, конечно, на этом заглох – трудно было простить эту язвительную гримасу.

В другой раз они заговорили о деньгах.

– В Кидуе даже обычный работяга за день зарабатывает больше, чем местные могут увидеть даже за неделю! – безапелляционно заявил Линд.

У него была такая привычка – он частенько делал совершенно нелепые заявления, которые, даже несмотря на то, что их нельзя было проверить, звучали с очевидной абсурдностью. Ему казалось, что подобная «эрудированность» добавляет ему веса, делает старше. На самом же деле звучало это смешно, и будь собеседниками юноши кто-то поумнее Брума и Динди, его просто подняли бы на смех.

– Так там и стоит всё дороже, поди… – тут же парировал Брум.

– С чего бы это? – презрительно фыркнул Линд. – Туда ведь весь товар свозится со всей империи, а уж затем его развозят в глушь вроде этой. Так что, приятель, там всё куда дешевле, чем тут! Если есть голова – в Кидуе можно за год разбогатеть! Особенно если устроиться в хороший легион – там ведь и жалование платят немалое, да ещё и живёшь полностью за государственный счёт!

– Так, поди, легионеру-то и деньги ни к чему, – глубокомысленно почесав выпяченную слюнявую губу, проговорил Брум.