По сути, кроме Саррассы были лишь северные варвары с Келлийских островов, которые так и не сделались частью империи, да кочевые народы дорийцев, населяющие степи южнее Пунта. Впрочем, ни те, ни другие не причиняли слишком уж много неприятностей, чтобы правители Кидуи всерьёз решили разобраться с ними. Они не стоили тех экономических и людских потерь, которые принесла бы неизменно затяжная и малоэффективная война так далеко от основных территорий империи.

Кидуанская империя находилась на пике своего могущества. Разумеется, общепринятой была точка зрения, что золотой век империи уже позади, и что пришёлся он на правление благословенного императора Дистрита Златоглавого, правившего на закате Руны Хесс4, чьё имя было увековечено несколько сот лет назад в названии первого месяца лета, именуемого прежде бесогоном. Впрочем, так считали обычно лишь относительно образованные граждане империи, хотя бы поверхностно знакомые с историей. Прочие же, коих было большинство, полагали, что застали самые благословенные времена расцвета своего государства.

Если не слишком-то придираться, то такая точка зрения вполне имела право на существование. Каждый житель империи мог по праву гордиться необъятностью и богатством её земель. В распоряжении Кидуи были и великолепные дремучие леса – неиссякаемый источник древесины; и возделанные поля центральной части, а главное – в пунтийском Загорье; и серебряные рудники Анурских гор. Величайшая река Паэтты – Труон – также целиком и полностью принадлежала великой империи.

И действительно – экономически Кидуа была сильна как никогда. Закрома её ломились от зерна – его было столько, что цены на хлеб грозили рухнуть ниже любых разумных границ. Но император и тут нашёл приемлемый выход – государство скупало зерно по фиксированным ценам, чтобы всегда иметь по крайней мере трёхлетние запасы на случай каких-либо катаклизмов. Ежегодно императорские амбары пополнялись свежим урожаем, а старое зерно двух-трёхлетней давности просто раздавалось населению, повышая всенародную любовь к своему правителю.

Если хлебные закрома были полны зерна, то казна была полна серебра, золота и даже мангила. Несмотря на то, что, по сути, единственным торговым партнёром Кидуи была Саррасса, южная империя готова была потреблять значительную часть продукции своего соседа, щедро расплачиваясь за это калуянским золотом. Подобное изобилие, в свою очередь, позволило снизить налоги с малоимущих, или даже вовсе убрать их, что также повышало градус народной любви к своему императору.

Впрочем, некоторые учёные скептики склонны были видеть в данной ситуации возможные негативные последствия для экономики. Внешняя торговля, ограниченная лишь одной страной, не могла стать мощным стимулятором роста. Внутренние потребности империи же в значительной степени определялись её собственными возможностями, и это тоже снижало потенциал развития. Стабильность грозила обратиться стагнацией, и в существующих реалиях разрешить эту проблему не представлялось возможным. Кидуа и Саррасса превратились в двух огромных рыбин в небольшой лохани, и теперь им грозила медленная смерть от удушья.

Но подобные пессимистичные настроения, нужно отметить, не были популярны ни в народе, ни в элитах, оставаясь уделом отдельных книжных червей.

Однако же, появление в последние десятилетия философов вроде того же Ливьера и подобных ему недовольных ворчунов было неслучайным. Другой мыслитель – Тробиран – тоже значительную часть жизни проведший на высоких государственных постах и умерший всего несколько лет назад, писал куда более жёстко и даже нелицеприятно.

«Фермеры, поставляющие телятину к королевскому дворцу, придумали, как сделать мясо телёнка особенно мягким. Для этого животное привязывали особым образом, практически лишая движения. Телёнок вволю ел, быстро жирея, и даже, кажется, был вполне доволен положением дел, а мясо его действительно выходило нежным и вкусным. Но этот телёнок, вздумай фермер отвязать его и отправить на пастбище с другими коровами, наверняка погиб бы.

Наша империя подобна тому телёнку. Мы разжирели и, пожалуй, больше не способны развиваться. Положение доминанта на континенте связало нас не хуже фермерских верёвок. Что будет, если однажды нам придётся столкнуться с опасностью? Справятся ли с нею привыкшие к благоденствию правители, отвыкшие от войн войска, обленившееся население? Мясо империи сейчас вкусно как никогда, спору нет. Вот только кто и когда вонзит в него свои зубы?..»

И пусть пророчества Тробирана, Ливьера и им подобных выглядели чересчур мрачно; и пусть подавляющее большинство лишь ухмылялось в ответ на них, в пику Тробирану сравнивая империю не с телёнком, а с громадным медведем, для которого нет угрозы во всём лесу; но всё же нельзя было не согласиться, что в чём-то эти достойные господа были правы.

Во многих землях Кидуанской империи пустели деревни – колоны не желали возделывать поля, предпочитая отправляться на заработки в города, ведь хлеб с избытком шёл нескончаемым потоком из Загорья, так что продать с трудом добытый урожай можно было лишь за сущие гроши. А введённые императором Гривароном Дни изобилия развратили часть населения, решивших, что теперь можно либо вовсе не работать, либо же перебиваться случайными заработками.

Не всё ладно было и в армии. С одной стороны, сейчас армия Кидуанской империи была велика как никогда. Десятки легионов раскинулись вдоль её границ на севере и юге, и их по старой памяти продолжали именовать «боевыми». Также десятки легионов располагались по всей территории Кидуи, и их именовали «резервными». Но правда была в том, что теперь, спустя десятилетия после окончания последней маломальской войны, разницы между ними не было никакой.

А в армии процветали кумовство и воровство. Война – это решето, которое неустанно отсеивало слабых и никчёмных – теперь не давала возможности продвигаться по службе, коль уж войн больше не было. Все хоть сколько-нибудь перспективные командные должности были заняты отпрысками кидуанской знати, а в случае какой-нибудь нелепой и трагической смерти одного из них место тут же занималось младшим братом или кузеном.

Армия превратилась в большую кормушку, откуда можно было тащить что угодно, не слишком-то опасаясь последствий. Государство не скупилось на армию, но при этом и не слишком-то интересовалось тем, каково жилось простым легионерам. Разумеется, этим бессовестно пользовались офицеры всех уровней. В Кидуе и других крупных городах империи вырастали всё новые помпезные особняки, принадлежащие бесчисленным центурионам и легатам, а их новые хозяева, бряцая начищенными до блеска латами, посещали театры, модные ресторации и балы, в то время как их подчинённые кормили комаров в топях Палатия.

Ну а что касается политических элит, то в целом, конечно, они с огромным удовольствием нырнули в эту эпоху кажущегося благоденствия, лёгкого разврата и безмятежной легкомысленности. Казалось, что устоявшийся десятилетиями, если не столетиями, этот порядок вещей будет теперь неизменным всегда, и, разумеется, это вполне устраивало всех, включая и самого императора Гриварона. В этом смысле наступивший 1967 год Руны Чини, казалось, ничем не отличался от всех предыдущих…

***

Снова шум в одной из таверн… Линд Ворлад брезгливо вздохнул, понимая, что придётся окунуться в эту атмосферу шума и зловония, но махнул рукой своим парням и направился туда. Похоже, внутри кипела нешуточная драка, потому что ор стоял такой, словно там кого-то убивали. Гремели опрокинутые столы вперемешку с бившейся посудой, визжали пьяными голосами потаскухи, сквернословие сотрясало небеса.

Когда наряд стражи уже подходил к таверне, дверь распахнулась, и оттуда выскочил потный испуганный человек в засаленном фартуке – не иначе, как хозяин этого притона. Отчаяние читалось в его лице, а руки тряслись. Странно, можно подумать, он впервые попадал в подобные переделки!..