На плотине высился, раскинув крылья, огромный металлический якорь, выкованный когда-то самим Великим князем Александром Николаевичем, старшим сыном императора Николая Первого. Стоял, как и предсказывал об этом шаман двести лет тому назад.

Артель художников-иконописцев ехала в город Воткинск на роспись нижнего храма. Того самого, в котором раньше размещались склады и бандитский ресторан. Старенький автобус, подпрыгивая и бренча на кочках, заехал в город, прокатился по длинному асфальтированному полотну над плотиной, мимо завода, центральной площади, повернул направо, по узким улочкам взобрался вверх и, издав тормозами жалобный скрип, остановился рядом с небольшой кладбищенской церковью. Двери автобуса, шипя, открылись, и художники высыпали на площадь перед церковной оградой, весело переговариваясь, выгружая из автобуса сумки, коробки с краской, рулоны бумаги, кальки. Бригаду иконописцев составляли в основном девушки и женщины. Мужчин было двое: руководитель артели, темноволосый плотный удмурт, бодро дирижирующий веселой женской толпой, и инвалид с большой непропорциональной головой и шишками размером с куриное яйцо, нависающими над бровями, взятый на практику более из сострадания, чем для помощи.

Женщины-художницы подхватили сумки-коробки, зашли через распахнутые ворота на территорию церкви. Уверенно повернули налево и остановились перед кирпичным зданием в один этаж с высоким чердаком. На крыльце дома стоял пожилой священник лет шестидесяти в черной рясе, с седыми волосами, собранными в хвост – Отец Георгий. Он радостно улыбался.

– Приехали! Добрались, сердешные! Уж мы вас заждались. Елизавета Петровна вон пирожков для вас состряпала. Выглядывала каждую минуту. Не дождалась, ушла по делам. Ну, идите, обниму!

Темноволосый удмурт первым приблизился вразвалку на больных артрозных ногах к священнику и преклонил голову. Отец Георгий одной рукой перекрестил подошедшего, другой полуобнял:

– Николай Петрович, дорогой! Как я рад вас видеть! Дорога, надеюсь, прошла легко? Поздравляю вас с получением звания. Народный художник Удмуртии – это, что ни говори, признание заслуг. Но мы и без того вас ценим! Сколько храмов расписали! Низкий поклон вам. Жаль, я не смог отлучиться в Ижевск на церемонию награждения – один я здесь. Да вы все знаете.

Мужчины расцеловались. Николай Петрович, пряча улыбку, обвел толстенькой ручкой шумную толпу суетящихся женщин и спросил:

– Поместимся все?

– А как же! Не первый раз! Ну пойдемте-пойдемте.

Священник развернулся и, придерживая одной рукой рясу, засеменил к дверям высокого двухэтажного флигеля, приглашая гостей за собой:

– Проходите, размещайте девушек, матрасы мы достали. Красавицы ваши все уже знают, привычные. Вам в другой половине комнату приготовили. Вашему, э-э-э, помощнику мы тоже место найдем. Располагайтесь и сразу в трапезную – отобедать. Чем Бог послал.

Девушки радостно галдели, протискиваясь в узкую дверь. Внутри располагался небольшой коридор, налево – светлый и просторный класс воскресной школы, на время превращенный в общежитие, направо – учебный кабинет, вниз – лестница в подвал, где размещался туалет, постирочная для одеяний священников. Трапезная и кухня занимали первый этаж пристроя, соединявшего здание школы с покоем благочинного, где проживал глава Воткинской Епархии. Там же, в пристрое, находился крестильный зал.

Посреди церковного двора, на холме, стояла сама кирпичная церковь с колокольней. Сзади расположилось неухоженное кладбище. На некоторых оградках были видны повязанные по удмуртским традициям ленточки.

Женщины раскладывали по полу учебного класса полосатые матрасы, застилали привезенным с собой постельным бельем.

– Еще кровать нужна, отец Георгий, – донеслись их голоса.

– Готова, сейчас принесем, – ответил батюшка и быстрым шагом пошел-побежал в свой покой. Вернулся с помощником-сторожем и кроватью, которую они с трудом тащили, держа с двух сторон. Широкую, с панцирной сеткой и металлическими набалдашниками в виде виноградных гроздей, на четырех опорах. Поставили рядом с окном.

– Ну вот, Ириночка будет довольна, – улыбалась бабушка-иконописец.

Священник улыбнулся:

– Ирина, как королева, будет спать. Мы ей самый плотный матрас выбрали.

Молодые девчушки, приехавшие в первые раз на роспись, удивленно взирали на кровать-трон, возвышающуюся посреди комнаты.

Бабушка-иконописец объясняла:

– У Ирины нашей позвоночник был сломан, с того света себя молитвами и силой воли вытащила. Энергии у нее на взвод солдат хватит, а вот спать на полу не может – тяжело ей подниматься. Она, только перекатившись и ноги свесив с кровати, встать может.

Расположились. Пошли в трапезную. Девушки по-хозяйски осмотрели кухню. Провели ревизию кастрюль, стоящих на плите. Еда была еще теплой. В огромной кастрюле алел постный борщ, в другой – томились макароны в соусе из фасоли. В двух высоченных резных старинных буфетах стояли ряды посуды. Сама трапезная была светлой, но местами штукатурка со стен отвалилась, и на них виднелись следы желтых водяных потоков, донимавших кухонных работников каждую весну и дождливую осень. Крыша худая, а денег вечно на ремонт не хватает.

Быстро сервировали стол. Отец Георгий прочитал короткую молитву, благословил пищу. Сели. На одну минуту воцарилась тишина. И тут дверь в трапезную отворилась, и на пороге возник высокий крепкий рыжеволосый парень лет двадцати пяти. Улыбка ярко освещала его лицо. Женщина, сидящая к нему лицом, взвизгнула, быстро перемахнула через лавку, обежала стол и повисла на парне, обнимая его и тряся за плечи одновременно.

– Матушка, успокойся! Ты из меня сейчас весь мозг вытрясешь!

– Какой мозг, Володя, разве он у тебя есть? – смеясь отвечала женщина, подставляя щеку для поцелуя.

– И я тоже рад тебя видеть, – радостно гудел басом Володя, легко отрывая матушку от земли и заключая в объятия.

Вокруг них стояли уже другие девушки и женщины. Все по очереди обнимали рыжего красавца-великана, радостно приветствовали.

– Привет, Дашок, как выросла-то! – великан шагнул к скромной девушке, стоящей чуть поодаль. Без усилий приподнял ее и легко коснулся губами щеки: – Прям красавица!

Даша покраснела и заулыбалась:

– Мне уже семнадцать!

– Уже! – рассмеялся крепыш.

– Все-все, успокойтесь уже, сажайте Володю за стол, – улыбаясь в бороду, сказал отец Георгий.

Парень подошел к отцу Георгию, склонил голову для благословения. Отец Георгий перекрестил его. Владимир выбрал себе место поближе к матушке и сел. Ему сразу подали тарелку борща, ложку, второе.

Николай Петрович пожурил:

– Тебя, Володя, увидели, про меня забыли совсем. Все пироги тебе. Нам, старикам, только черный хлеб.

– Что уж вы, Николай Петрович, он же нам как сын, – сказала матушка, подкладывая в тарелку Володи пирожок.

– Девочки, – продолжила матушка, повернувшись к другому концу стола, где сидели девушки, впервые прибывшие на практику, – вот тот самый Володенька, про которого я вам рассказывала. Звонарь, победитель конкурса колокольного звона Уральского края. Талантище. А по армейской профессии он еще и моряк. Служил на …э-э-э-э … Как его? Фрегате имени адмирала Кузнецова. Смотри-ка, – удивилась женщина, – запомнила. Все уши с этим фрегатом ты, Володя, прожужжал. И внимание, девочки: Володя – не-же-нат! Рекомендую. Всем, кроме Даши, она еще маленькая, – закончила свое выступление матушка.

Володя расправил плечи и быстро взглянул в дальний угол стола, где сидели новенькие. Даша подхватилась из-за стола, вскочила и быстрым шагом вышла из комнаты.

– Даша, куда ты? – крикнула ей вдогонку матушка. – Ох, похоже смутила я девочку. Она у нас такая … непосредственная. Ты уж, Володя, ее не обижай. Ребенок она еще.

– Матушка, ты совсем обо мне плохого мнения. Не положено мне, матросу, детишек, тем более больных, обижать. Я же помню, что она особенная.

Матушка успокоенно улыбнулась.

На противоположном конце комнаты шла другая беседа.