Я благодарна тем обстоятельствам жизни, что позволили мне познакомиться с удивительными людьми, населяющими аутентичный, полный дивной истории и красивейший удмуртский край. А также с иконописцами и реставраторами – людьми, имеющими за плечами непростой жизненный опыт и нашедшими свое предназначение. Благодарна моему замечательному редактору Анастасии Дробининой, с вниманием следящей за всеми кульбитами повествования. Ее теплые слова поддерживали и вдохновляли меня:

«…Невероятно увлекательной выглядит историческая часть повествования. Автор не просто расставляет условные исторические декорации «Российской империи вообще», но ярко, детально и достоверно показывает читателю конкретный исторический период: 1839 год, приезд в Воткинск цесаревича Александра, будущего царя Александра II. Как и положено хорошему историческому роману, в повествовании участвуют и вымышленные, и реальные исторические персонажи, причём и те, и другие проработаны с одинаковой точностью и вниманием автора к историческим деталям. Все герои – интересны, многогранны, каждый – со своим характером и линией поведения, они вызывают у читателя самые разные эмоции – от иронии до глубокого сочувствия и сопереживания. Очень удачной видится вплетённая в повествование история семьи Чайковских, в которой реальность событий переплетается с увлекательностью и поэтичностью. Читатель видит историю города Воткинска и его обитателей, поданную живо, выразительно, образно и увлекательно. Древние языческие традиции удмуртов перекликаются в повествовании с православными мотивами, вызывающими у читателя сильные и искренние эмоции.

….Нельзя не отметить детективную составляющую романа, которая развивается в лучших традициях жанра: захватывающе, динамично, с умело закрученной интригой, которая раскрывается неожиданно и заканчивается непривычно: недаром роман называется «Преступление без наказания». Очень интересен образ казанского следователя Лагунова, следя за расследованием которого, читатель может вспомнить и комиссара Мегрэ, и Эркюля Пуаро (а возможно, даже мисс Марпл). Линия расследования умело сочетается с любовной и исторической линиями, находясь с ними в полной гармонии и не позволяя читателю заскучать ни на миг. В этой увлекательности, соединённой со знанием истории и этнографии, с пониманием глубин человеческой психологии, с любовью и вниманием к движениям человеческой души, и есть главный плюс романа Аллы Ромашовой. Его можно рекомендовать широкому кругу читателей».

Старика звали Эштерек, в честь легендарного удмуртского богатыря. Это имя дали ему, когда племя выбирало главного жреца – торо. Тогда он еще был рослым крепышом с богатой огненного цвета бородой, из-за которой и получил звание главного жреца.

Старик обвел глазами разливной, в солнечных всполохах, луг, по которому стелился утренний туман. Задержался взглядом на покосившихся срубах домов с провалами окон, мельком осмотрел частокол загона для скота. И долго, не моргая морщинистыми веками с белесыми ресницами, разглядывал могилы-холмы с деревянными столбиками, украшенными лентами и разноцветными кусками ткани.

Земля Быгов грустила, провожая свой народ. Капельки росы плакали на резных листьях березы, влажная трава клонилась к земле, устрашающие головы деревянных идолов торчали над белой пеленой плотного тумана и смотрели-смотрели вдаль – туда, где по проселочной дороге двигалась вереница подвод, запряженных низкорослыми вятскими конями. Подводы растянулись вдоль вспаханного, но уже ненужного, поля, быстрой, мелководной в этих местах реки Вотки, перелеска с громадной священной елью.

Старик провел ладонью по глазам и, опираясь на посох одной рукой, а в другой держа трепыхающийся желтый комок, двинулся, слегка прихрамывая, в сторону старого кладбища на окраине оставленной деревни. Замер рядом с крайним холмом, на котором возвышался столб с тамгу 1 рода Дурга, изображающим коня. Поклонился. Откинул посох, засунул руку в складки длинной тканой рубахи, достал небольшой нож с вырезанной из кости какого-то древнего животного рукояткой, чиркнул по желтому комку. Брызнула струйка крови. Жрец дождался, когда кровь перестанет течь, положил тельце утенка 2 на могилу и стал что-то шептать себе под нос, изредка вскидывая руки. Затем, словно его подрубили, пал ниц на землю, затих.

Прошло довольно много времени. Караван таял вдалеке, уходя за горизонт. Нетерпеливое ржание прервало то ли сон, то ли кратковременную смерть шамана – он зашевелился, дотянулся до посоха и, помогая себе, медленно встал с земли. Эштерек громко попрощался с предками:

«Простить куштӥз но, кулэмъеслэн лулъессы. Урод уг возьы. Тон эн кельты монэ ас мылкыд, инмар но косон сямъес. Кулэмъес но, улэпъес югыт со мыным юрттоз шаерамы вите. Атае но, анае но кушты, милемлы выжыез» 3 .

Закончил, опустил руки, как уронил, повернулся и побрел в сторону телеги, ожидавшей его.

Глава рода Дурга, из которого происходил и сам Эштерек – невысокий плотный скуластый удмурт Шуда, – освободил для жреца удобное место на телеге, дождался, пока старик взгромоздит свое сухое тело на подстеленную ему солому, гикнул, легко ударил кнутом по крупу лошади, и подвода тронулась, догоняя остальные.

– Ничо-ничо, – приговаривал Шуда, – там тоже мягкий мох, быги-быги, даже больше, чем здесь. И пастбища нетронутые. И река рыбная. Место под дома нам выделили, торо не обидел. А постройки мы почти все перевезли, оставили самые уж старые, ненужные. Все будет, хорошо. Не грусти, старик.

Эштерек, повернув голову, смотрел в сторону кладбища, молчал. Он понимал, что уходить надо – движение времени не остановить. Знаки показали, что этой земле уготована другая участь. Несколько лет удмурты слышали странные звуки, похожие на скрежет металла: вначале у воды, потом на кладбище, а в последнее время в куале, священном месте. Так, богиня земли скрежещет зубами от боли. Сам Эштерек провел моление Праматери-Великой-воде в родовом святилище: «Великий Инмар, Великая-Небесная-вода, воршуд скажи-сообщи…». Туно 4 довел себя до экстаза увидел ее – большую воду, затопившую деревню, – луга и пастбища вокруг. Над огромной водой возвышался металлический крюк, назначение которого было жрецу непонятно. Не иначе – вылез из преисподней. Нельзя было оставаться на этой земле. ПрОклятая она. А утром один за другим пчелиные рои снялись и с низким гулом, задевая по дороге кустарники, углы домов, приседая ненадолго на ветви деревьев, встреченные по дороге, перебрались в соседнюю деревню, где жил брат нынешнего торо с семейством. Так и определились с местом новой жизни. Молодежь радовалась – на новом месте водились красивые девки, а парни слыли работящими. Старики грустили.

Жрец покачивал желтой от старости бородой в такт движению лошади и думал, что, покидая мертвых, люди меняют свою судьбу.

Минуло много лет. Двести раз начиналась и заканчивалась ярая студеная зима, пролетало белое незаметное удмуртское лето. И сейчас на том же холме, с которого когда-то прощался с деревней шаман, стоял граф Петр Иванович Шувалов – блистательный камергер, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал, министр. Плотный, круглолицый мужчина в парике и изящном камзоле выглядел на фоне дикого леса и поросшего бурьяном пустыря заморским попугаем, невесть откуда залетевшим в глухую удмуртскую деревню.

Солнце отражалось в серой глади воды и слепило. Прищурившись, Петр Иванович удовлетворенно рассматривал каменную основательную плотину, расположенную по течению трех рек: Вотки, Шаркан и Березовки, – триста восемьдесят две сажени в длину – самую большую в России, ниже которой расположился железоделательный завод. Его металлический скрежет доносился до места, где стоял граф.