«С неземной высоты дюны Эфа…» С неземной высоты дюны Эфа — Слева море, и справа залив. Раскаляет прибрежное эхо Золотистых песков перелив. Убегающий в небо рисунок Диких роз и кустистой сосны. Здесь в карманы ты скуку засунул, И тропинки тебе не тесны. Тонешь в зыбких балтийских барханах, Отрешённый в неистовый стиль. В волнах плещешься громко и странно, И дрейфуешь, как зреющий криль. Берег пуст, устремлён в авандюну, Отутюжен теченьем косым. Свёрнут пляж в грациозную руну У подножия Куршской косы. Ночной круиз Мне снился день, и вечер снился, Асфальта мокрого графит. Над опустевшим чёрным пирсом Горел во тьме метеорит. Не то река, не то залив был Расстелен дышащим ковром. У тростника под дивным нимбом Качался сказочный паром. Нас приглашал в круиз паромщик, Маяк светил издалека. Вода плескалась, ветер громче Шумел, сминая облака. И мы пустились в путь неблизкий К невероятным рубежам. Летели чайки следом низко, С причала пёс нас провожал. Вокруг висела ширь глухая, Но в этой смутной пустоте Соната лунная порхала На небе бабочкой. Метель Стучала градинами в судно, Ткала узоры на корме, И было жутко нам, и чудно Смотреть вперёд. Как будто смерть В тревожном омуте витала, И шёл паром наш на маяк К земле возвышенной и тайной, К земле, пославшей добрый знак Двум путешественникам храбрым. Мелькнул в лесу надёжный скит, Куда, соря огнём нещадным, Летел шальной метеорит. Айсберг Такая ясность в этих льдах, Что белый цвет теряет сущность, И чистым звоном холода Питают жизнь, как хлеб насущный. Недаром в вечной мерзлоте Все тайны времени сокрыты. Торосов жесткая постель Мягка для странников забытых. Дремуч и долог их ночлег. Найти пытаешься свой айсберг, Ловя украдкой жаркий блеск Скульптурных гор, и в этом скарбе Есть неминуемая жуть От лобового столкновенья: Под снежным панцырем уснуть Внутри застывшего теченья, Почить на мостике своём, Как капитан большого судна. Уйти в глубины с кораблём От суеты на счастье скудной. «Не словом единым, а ветром сырым…»
Не словом единым, а ветром сырым Живёшь на откосе у самого моря. Наносит тот ветер спасительный грим На ветви деревьев в бушующей хвори. Поэт говорил, что у чистой воды Есть смысл прозябать, если дует в столицах. Под воротом шарф, в дрейфе ломкие льды, Летит над волной быстрокрылая птица, И ты на обочине зимней страны, Слегка запорошенный утренним снегом, Кочуешь по пляжу и тропам лесным, Как парусник беглый под смазанным небом. Где пристань твоя – неизвестно, но здесь, В песках, отшлифованных тщательным штормом, Бываешь ты днём, ночью слушаешь лес, Забытый герой в колдовстве непокорном. «Ты увидел эту реку…» Ты увидел эту реку, Шхун рыбацких паруса. В огоньках манящих резких У воды читался сад. У воды росла осока, На причале пёс дремал. На утёсе на высоком Постучалась ночь в дома. Постучалась – отворились Окна. Двери распахнул Свежий ветер. Обессилев, Он в молчании заснул. Ты стоял на том утёсе. Реку видел, и залив Утопал во сне белёсом В необузданной дали. Замирали в небе звёзды, Вдруг погас во тьме маяк. Ты вдыхал подвижный воздух, Не спалось тебе никак, Будто грезилось развидеть Перст божественный средь туч. Где-то тут живёт провидец, Наблюдает с дерзких круч За рыбацкой старой шхуной, За заливом и рекой. А ты стой под вишней юной И маши ему рукой. «Дальше, всё дальше от стройных берёз…» Дальше, всё дальше от стройных берёз, От берегов разноцветного детства. Снится тебе тот зелёный утёс, Парус несётся вдоль берега резво. Нет ни начала, не видно конца Плаванью этому, сказке прибоя. Так думал ты, и корабль юнца Плыл по очерченной трассе покоя. Тот же утёс, чайки юркой вираж. На побережье баркас, вросший в дюны. Видишь нависший над пляжем мираж: Ты – капитан. Непоседливый, юный. |
