Пытаясь избежать нежеланных эмоций, мы одновременно страдаем от затухания желанных эмоций. Эмоции — это не упаковки сухих завтраков, расставленные на полке, они не являются отдельными и независимыми. Эмоциональность — это единое измерение бытия; подавление одного из аспектов дорого обходится всему целому. Подавленная эмоциональность означает подавленную, усохшую жизнь. Быть живым значит знать радости и печали, гордость и вину, надежду и страх. Слишком часто при появлении таких чувств мы испытываем стыд и смятение, позволяя ложным моделям убедить нас в том, что они указывают на что-то неправильное в нашей природе. Психотерапия разоблачает эту иллюзию и облегчает вторичное страдание. Она помогает нам обрести более обширную возможность заботы, глубины и эмоциональности.

Психотерапия также учит нас, что эмоциональный эпизод — это отдельный случай, а не устойчивое состояние, и для многих клиентов это облегчает ненужные страдания. Клиенты часто чувствуют, что если они, к примеру, отпустят свой гнев или горе, то никогда не восстановят своего видения. Однако имеет место обратное. При адекватном высвобождении сдерживаемых чувств происходит естественная эволюция эмоций. Человек, боящийся быть захваченным эмоциями, блокирует эту эволюцию, тем самым поддаваясь эмоции страха.

Изменение жизненных намерений

Когда боль страдания ослабевает и возникает ощущение стабилизации в новом состоянии жизни, клиент начинает ставить под вопрос прежде не исследованные цели и планы. Для очень многих людей терапия оказывается первой настоящей и продолжительной возможностью задать себе вопрос: «Что я действительно хочу сделать с тем фактом, что я жив?». Такая постановка вопроса бывает взрывоопасной. Клиент может обнаружить, что слепо следует чужим ожиданиям, вместо того чтобы следовать своему выбору. Он может быть шокирован открытием того, что паттерны родителей, часто включая даже те, которые сознательно отвергаются, определяют то, как он использует время, деньги, отношения, эмоции и саму жизнь.

Устаревшие намерения, обнаруженные в свете текущего присутствия, быстро увядают, и им на смену могут прийти актуальные жизненные цели, больше отражающие то, кем в действительности является клиент. Вместо того чтобы неосознанно проживать детский сценарий, позаимствованный у родителей и других людей, клиент может взять ответственность за своё бытие и обнаружить, что ему наконец стала доступной возможность актуализации своего потенциала.

Изменение скорости жизни

Часто в результате терапии клиент обнаруживает: его отчуждение от самого себя привело к тому, что его жизнь стала похожей на жизнь заключённого, за которым следит подозрительный и безжалостный охранник. Человек, расколотый на части — босс-тиран и ненадёжный работник, — постоянно стремится сделать больше, сделать лучше и доказать своё соответствие невероятно высокому стандарту. Уолш [Walsh, 1976, 102] описывает этот паттерн.

Прежде я верил, что должен постоянно следить за собой, оценивать и безжалостно подгонять себя, если хочу мотивировать себя к достижению желанной цели. Как часто и точно отмечал мой терапевт, моё состояние было «отношениями „господин — раб“, в которых нужно постоянно быть бдительным и следить за самим собой». Контрпродуктивная природа такого состояния дел в конце концов стала очевидной, и я начал осознавать, что жестокое осуждение, гнев на себя и разочарование в себе лишь питают ту негативность, о которой я позже сожалел.

Многие люди творческих профессий и просто творческие люди делятся опасением о том, что станут бездеятельными и не смогут творить, если не будут толкать себя вперёд. Однако когда они осознают противоречие в попытках заставить себя делать то, что они и так хотят делать, имеет место значительное уменьшение напряжения и часто усиление такой продуктивности, которая обладает личной ценностью для человека.

Ослабление стремления к достижениям

Восточные дисциплины научили многих из нас, западных людей, с недоверием смотреть на сильный акцент нашей культуры на стремление к достижениям, состязательность и продуктивность. Мы всё больше осознаём, что такое настроение уничтожает значительную часть богатства и смысла нашей жизни. Тем не менее мы упорно стараемся себя освободить, и довольно многие попались на удочку парадокса усиленного старания не слишком стараться. Уолш описывает то, как этот парадокс может быть разрешён, если человек остаётся центрированным и поддерживает осознавание.

Постепенно до меня начало доходить, что, возможно, мне не обязательно чувствовать себя настолько «активным» и «деятельным», когда я иду к какой-то цели. Кроме того, я обнаружил, что с внутренними эмоциональными проблемами не обязательно работать и не обязательно их прорабатывать; по крайней мере иногда я могу просто свидетельствовать их и наблюдать их эволюцию и разрешение. Это ощущение усилилось до такой степени, что теперь я задаюсь вопросом: не является ли ощущение «делания» иллюзией? [Ibid., 106]

Стремление к достижению, делание, усилия и неотложные дела обычно по большей части оказываются продуктом духа «хозяин — раб». В подлинно субъективной перспективе целостности бытия нет места подобным самоманипуляциям. Эта истина стоит за распространённым в медитационных дисциплинах наставлением «отпустить». Для того чтобы постичь фундаментальное единство, следует отпустить эго.

Уменьшение притуплённости жизни

С уменьшением стремления к достижению, приходящим с большей субъективной центрированностью, непосредственно связано ослабление потребности в психологических анестетиках. Многие, но, разумеется, не все предложения индустрии развлечений, такие как телевидение, радио, кинофильмы, коммерческие спортивные зрелища, азартные игры и т. д., можно рассматривать как способы предоставления, по сути, пассивному зрителю наркотика для подавления жизненной тревоги или пустоты состояния объекта. Уолш говорит о том, что он реже «убегает в бездумные занятия (например прослушивание радио) и с большей готовностью „тусуется“ со своими переживаниями и со своим умом».

Усиление ощущения ценности опыта

Как утверждает Уолш, усиление центрированности ведёт к значительному увеличению ценности субъективного, и это сопровождается открытием бесконечного богатства, скрытого в каждом человеке, и стимулирует его.

По мере того как я проводил всё больше времени, настраиваясь на свои переживания, усиливалась чувствительность моего восприятия. Похоже, что абсолютный порог ощущения снижался, а способность к различению ощущений усиливалась. Поначалу казалось, что эта перемена относится лишь к внутренним объектам перцепции, однако постепенно стало очевидно, что она включает повышенную чувствительность к внешним стимулам… По мере усиления чувствительности к внутреннему потоку переживаний усиливалось осознаваемое мной ощущение его богатства, которое в конце концов приобрело такое психоделическое качество, которое я прежде считал достижимым лишь посредством приёма психоактивных веществ. [Ibid., 101–102]

Изменение взгляда на человеческие отношения

Вполне ожидаемо, что когда человек приходит к большей субъективной центрированности в жизни, его отношения с другими становятся более центрированными и осмысленными. Значительная часть нашего обычного общения имеет то же притупляющее качество, которое мы отметили, когда речь шла о формах развлечений. Светские разговоры часто осуждаются, и в то же время они могут оказаться гораздо более искренними, чем на первый взгляд более серьёзные и глубокие разговоры. Лёгкое общение редко притворяется чем-то бóльшим, нежели заполнение пространства, тогда как значительная часть разговоров в академической среде, бизнес-среде и других подобных ситуациях деструктивны в своей бездумной объективации человеческого опыта и примитивном предположении о том, что объективный мир — единственная по-настоящему важная сфера жизни. Атмосфера, наполненная скрытым соперничеством за власть над жизнями других, цеплянием за деньги и собственность, небрежным уродованием и убийством надежд и мечтаний, царящая в залах заседаний, в клубах преподавателей, на церковных советах и на встречах сотрудников общественных организаций, куда грязнее и сильнее отравляет жизнь человека, чем городской смог.