Нечто подобное разбору шахматных партий, столь любимых им, происходило, очевидно, в мозгу Лосева, когда он читал стихи и прозу дальневосточных и амурских литераторов, начиная с 19 века и кончая современностью. Я говорю о людях известных, таких как Масюков, Волков, Синегуб, Стахеев, Чудаков, Матюшенский, Фадеев, Овечкин, Цирулик и Завальнюк.

Обозревал он и творчество других современных ему прозаиков и поэтов, публиковавшихся на страницах областных газет и выпускавших книги, в частности Игоря Еремина, Николая Фотьева, Станислава Демидова, Олега Маслова.

Не обходил вниманием Лосев и начинающих литераторов из студенческой среды, к числу коих принадлежали в ту пору Николай Недельский, Александр Филоненко и я. Только, в отличие от шахматных блицпартий, Лосев не сосредоточивался на том, чтобы повергнуть оппонента на лопатки, а стремился найти в его строчках то самое жемчужное зерно, которое приходилось искать в известной почве. Отделение зерен от плевел происходило в его мозгу безошибочно. Основой тому служила феноменальная память, помноженная на безошибочный художественный вкус.

Помню, как удивляли нас, студентов, его реплики и комментарии к отдельным строчкам классиков отечественной литературы. «Эк, на кого замахнулся!» – содрогались мы, когда Лосев трунил над звучанием начала дуэта Татьяны и Ольги из оперы Чайковского «Евгений Онегин»:

Слыхали ль вы за рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

Когда поля в час утренний молчали,

Свирели звук – унылый и простой —

Слыхали ль вы?

Вряд ли шестнадцатилетний лицеист Александр Пушкин, создавая свое стихотворение «Певец», включенное затем Чайковским и либреттистом Шиловским в текст оперы, мог предположить, что когда-нибудь оно зазвучит со сцены и первые же слова, положенные на музыку великим композитором, станут поводом для улыбки людей с изощренным слухом, обнаружившим в деревенской тиши среднерусской усадьбы помещиков Лариных грозных представителей африканской фауны: «Слыхали львы…».

Добавлю, что в 1964 году, когда мы оканчивали пединститут, мой однокурсник Валентин Догодайло поставил на сцене нашего института оперу «Евгений Онегин», для чего привлек все музыкальные таланты Благовещенска. Это была сенсация, которую никто не повторил и по сию пору. И мы, затаив дыхание, слушали первые такты музыки, предварявшие вступление к дуэту: «Слыхали ль вы»… И невольно вспоминали ремарку Лосева. Оказывается, наш наставник был прав. Зрителям слышались именно «львы».

А. В. Лосев, профессор БГПУ, 1990-е гг.

Наверное, именно потому, что с поэтическим слухом у Лосева всё было в порядке, прочитав в газете «За педкадры» мое стихотворение «Приамурье», которое я написал на пятом курсе, уже имея некоторую институтскую известность, Анатолий Васильевич усмехнулся.

Я ждал критики, и она последовала. Приведу первую строфу своего стихотворения, написанного в подражание «Приамурью» Петра Комарова.

Ночь такая белая от инея,

От луны, упавшей на межу.

Приамурье, лишь тебе отныне я

Сердцем и душой принадлежу…

(«За педкадры», № 8 (183). 1964)

Лосев так прочитал начало моего стихотворения, что явственно прозвучало: «Ночь такая белая, а ты не я…». И сказал, что это почти самопародия, ибо действительно «ты» (Комаров) – это не «я» (Игнатенко). Спорить было бессмысленно и глупо.

Затем Анатолий Васильевич спросил, отчего это луна упала на «межу»? Разве ей туда было легче попасть, нежели на широкое поле. Межа – место довольно узкое.

Я слушал и не решался признаться, что луна упала на «межу» ради последующей, как мне казалось тогда, очень важной рифмы: «межу – принадлежу».

Не ручаюсь за точность цитирования, но смысл тогдашних «штудий» Лосева, обращенных ко мне, был именно таким:

«Пишите стихи вслух. И читайте их потом тоже вслух. Поэзия – звучащее искусство. Фонема несет смысл. Утратив звук, слово как написанная буква, лингва, многое теряет. Мне кажется, постепенно молодые поэты каждого нового поколения стали писать стихи глазами, видя в них лишь смыслы и теряя в спешке звук, музыку, мелодию, интонацию… Только интонация и делает поэзию – поэзией. Я уже не говорю про неверные ударения в словах, это стало общим местом. Не заблуждайтесь, что замысел решает все. Добиться успеха можно лишь точным расположением отчетливо слышимых слов. Иначе говоря, содержание без формы лишено жизни. Я имею в виду достойное содержание и добротную форму… Есть заблуждение, что белый лист бумаги всё стерпит. А ведь литература такое же точное ремесло, как и математика, к примеру…»

Проявляя, как мне казалось, эрудицию, я попытался приводить Лосеву примеры из того же «Евгения Онегина».

Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки

Я русской речи не люблю…

(А. С. Пушкин, «Евгений Онегин», глава 3, строфа 28)

И, для большей убедительности, подкреплял Пушкина Пушкиным:

Неправильный, небрежный лепет,

Неточный выговор речей

По-прежнему сердечный трепет

Произведут в груди моей…

(«Евгений Онегин», гл. 3, строфа 29)

«Ну и что же? – вопрошал Лосев. – Хотите, я вам на помощь призову Анну Андреевну?»

И тут же читал наизусть стихи Ахматовой. Обычно цитируют вторую из трех строф этого стихотворения, отчего она стала ходячей семинарской знаменитостью.

Мне ни к чему одические рати

И прелесть элегических затей.

По мне, в стихах всё быть должно некстати,

Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене…

И стих уже звучит, задорен, нежен,

На радость вам и мне.

(А. Ахматова, «Седьмая книга», цикл «Тайны ремесла»)

Готовя к изданию свои первые книги, я исключил из них многие стихи, попавшие на глаза Лосеву в пору моего студенчества. Произошло это именно по той причине, что журба педагога никогда не была обидной, но запоминалась навсегда. Не случайно многие стихи я переписывал многократно, отчего они порой теряли аромат юности и переставали нравиться мне самому. Ну и бог с ними! Зато с того момента я выучил наизусть не только процитированное Лосевым стихотворение Ахматовой, но и многие другие ее стихи. И не только Ахматовой, ибо наизусть Лосев знал бездну текстов, цитировал их упоенно и, как нам тогда казалось, без меры. Мы были молоды и нетерпеливы, надо признаться. А русская литература ничего не потеряла без моего «Приамурья». Хотя там были строки, одобренные Лосевым. Например, такие:

По тебе скучал средь южной зелени,

Где морской бурунится прилив.

Одного хотел я – чтобы спели мне,

Как Амур спокоен и красив…

В день стипендии, 12 апреля 1961 года, мы ликовали. Пенилось шампанское, купленное вскладчину. Звучали здравицы. Ну, конечно же, не в честь любимого нами декана, а в честь первого космонавта Земли Юрия Гагарина.

Переосмыслив это событие, мой товарищ по группе и сосед по общежитской комнате Коля Недельский воспылал патриотическими чувствами. Тогда среди институтских стихотворцев он был заметной величиной, а посему написал в стиле поэтов-эстрадников той поры.