– А она?

– Она прикована цепью, и останется таковой, пока вести себя не научится.

Старик сгреб в охапку еще теплый чайник, откланялся и побрел вниз.

– Хаук?

– Да?

– Забыл спросить… Она что, говорить совсем не умеет?

– Она то!? Еще как умеет, да ни на одном языке… только шепотом.

– Почему это?

– Это хоть и дрянная, но все же валькирия, – ухмыльнувшись напомнил он. – От ее гласа стены рушатся.

– А, ну да…точно, – кивнул Арон. – Да ты ступай. Будь покоен, она до тебя не доберется.

Проводив старика, Арон прилег на край софы. Следы сажи были повсюду, так, что можно было не раздеваться. Он устало смотрел на огонь, лениво пожирающий прогоревшие поленья. Разогретые каминные камни излучали мягкое, ощутимое тепло. Не досохшая валькирия скромно сидела у огня, цедя остатки теплого вина и тоже смотрела на пламя. О чем она думала, не стоило и гадать… От недавней ярости и следа не осталось. Арон вытянул руку и ощупал ее крылья. Они вроде обсохли и больше не дрожали.

– Так значит… Сольвейг? Луч солнца в темном царстве… Похоже на злую шутку.

Она грустно кивнула.

– Все что сказал старик – правда?

– Да… – прошептала она. – Каждое слово.

– Почему ты раньше молчала? Почему не сказала ничего?

Она покосилась на него, но не взглянула. Только вздохнула тяжело…

– А что бы изменилось? Ты взял меня силой… сломил волю, унизил… обесчестил при полной луне.

– А ты хотела меня убить и, кажется, напиться свежей крови?

– Так и есть… – прошептала она – Я и сейчас хочу этого.

– Это жизненно важно для тебя?

– Нет… просто хочу. Ты вкусный.

– Хм… так ты оцениваешь людей, по вкусу крови?

– Да… – просто согласилась она. – А еще ты первый из людей, кто говорит со мной после встречи.

– Почему же? – удивился Арон.

– Они просто не успевали…

– Ах в этом смысле… Ну, тогда придется привыкать.

– Не придется! – фыркнула раздраженно.

– Ты не в том положении. И зависишь пока от меня. Не забывай об этом.

Она, сузив глаза, пристально глянула на него. Кузнец был задумчив, а взор его грустен и открыт, словно закат последнего летнего дня. Она провела языком по сладким от вина губам, вспоминая какова его кровь на вкус…

– Придет день… – она усмехнулась, глядя на него. – И я снова отведаю твоей крови.

– Да, – согласился он. – Так может случиться. Я позову именно тебя, когда придет мое время.

Он похлопал ее по бедру и грустно улыбнулся. Бестию передернуло от его касания. Она вдруг развернулась и вцепилась в край софы когтями.

– Но, почему я? Именно я, в том месте и в то время!?

– Не знаю, наверное, это судьба. И наш выбор от части, – Арон пожал плечами. – Мне нужен был тот злополучный плуг. А ты искала легкой наживы. В жизни ведь ничего не дается даром. За все нужно платить.

– Это, что… мое искупление?! – прошептала она.

– Может быть… одному Богу известно.

– Думаешь, он там есть?

– Я точно знаю… – тихо сказал кузнец, погладив ее когтистые руки. – Давай спать, скоро утро.

Языки пламени тихо угасали, лениво облизывая остатки прогоревших дров. Усталый кузнец крепко спал на пыльной софе. А грозная валькирия мирно сопела, свернувшись на полу, возле камина. Надоедливый дождь наконец прошел, уступив небо ярким, чисто вымытым звездам. Далекий горизонт подернулся алым багрянцем зори. Лишь теплый, пьянящий ветер и отдаленный шум листвы будоражили чуткую гладь предрассветной тишины…

Поутру старик ушел. Он не стал никого будить, тихо взял свой меч, и, закрыв снаружи дверь, закинул ключи в окно. На куске бересты, он углем написал несколько строк. Часть из них предназначалась Арону, а часть была написана на чуждом языке.

" Парень, – писал старик – ты выбрал себе не простую судьбу. Если хочешь спокойно дожить остаток дней, убей эту тварь! Сожги ее тело и забудь все что было. Желаю тебе добра. Благодарю за хлеб и кров. Люди не узнают твоей тайны, а ты храни мою. Прошу, передай записку этой твари… Прощай кузнец."

Прочтя эти строки, Арон задумался. Он решил не спешить, аккуратно свернув кору, он убрал ее на полку. Собрав грязное белье, он посмотрел в зеркало. От недавних шрамов остались заметные следы, но заживали они все же быстро. Разорвав чистую ткань, он наложил плотные повязки на нужные места, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Это было ему не впервой. Отец с детства учил его скрывать свои травмы.

– Люди, – говорил он. – Этого не поймут. И Арон скрывал. Так было надо.

Вздохнув при мысли об отце, кузнец стянул покрывало с тряпьем в тугой узел. Не мешало бы и помыться… но в общую баню идти нельзя. Пришлось поставить на огонь старый чугунный котел на треноге, и потрудиться у колодца, чтобы набрать в него воды. Закончив с котлом, он отнес белье пожилой прачке, живущей на окраине поселка, возле самой реки. Женщина не пришла в восторг от вида сажи и засохшей крови, но звонкая серебряная монета вселила в нее достаточно оптимизма. Затем на рынок, прикупить еды. К мяснику, за свежей говядиной. И к угольщику, заказать дров и угля. В работе кузнеца есть свои плюсы. Он всегда при деньгах и при работе.

Закончив с делами, домой кузнец вернулся только к полудню. Дом нуждался в солидной уборке, и он не стал затягивать с этим. Сняв чан с очага, он поставил туда котел, и нарезал в него мясо. Вооружившись щетками, тряпками и ведром, он поднялся на верх. Следующие два часа, чумазая Сольвейг провела сидя на табурете рядом с камином. За это время Арон перевернул комнату вверх дном. Все что ему нравилось, летело в одну кучу. Остальное – в топку. Там, где он проходил, сначала все начинало блестеть чистотой, а потом занимало прежнее место. Все было хорошо пока он не добрался до маленькой ниши, сразу за камином… Представляя, что сейчас будет, рыжая бестия накрылась с головой покрывалом. Она то знала, что именно лежит под перевернутым тазом в том самом углу.

– Черт!!! – воскликнул Арон от неожиданности. – Твою то мать! Дерьма в моей спальне только не хватало!

Он бросил тряпку на пол и вышел из-за угла.

– И как прикажешь это понимать!?

Бестия не знала в какой угол метнуться. С одной стороны, он, конечно, прав. Но, с другой стороны, она на цепи, а гадить как-то надо! Не дождавшись ответа, кузнец сходил вниз и принес ржавый скребок. Бросив его и кусок мешковины ей под ноги он сложил руки на груди и встал напротив.

– Я не буду это убирать! – прошипела она грозно.

– А есть ты будешь?

Она с ненавистью и обидой уставилась на него. Но кузнец был не умалим. А есть так хотелось…

– Ну?!

– Хорошо! – прошипела она. – В первый и последний раз.

Скинув покрывало на пол, она спустила ноги с табурета и схватив скребок со злостью, направилась в угол. Морщась от отвращения, она соскоблила с пола все, что там было и завернув в мешковину, протянула кузнецу.

– В огонь! – скомандовал он, – И скребок тоже.

Она повиновалась.

– И покрывало туда же!

Тяжко вздохнув, она бросила в топку и грязное покрывало, оставшись при своей чумазой наготе.

– В моем доме не гадят! – заявил он. – Если тебе нужно куда то, скажи мне. Только так и не иначе. Это понятно?

– Вполне, – прошипела она брезгливо, залезла на свой табурет и закрылась крыльями, не желая более общаться.

Грязное покрывало вспыхнуло словно порох, брызнув снопом обжигающих искр. Кочерги под рукой не оказалось и кузнецу пришлось быстро искать ей замену. Когда ткань прогорела, он вытер вспотевший лоб и задумчиво посмотрел на чумазую бестию.

– Тебе цепь на ноге еще не надоела?

– Хочешь снять?

– Нет, просто хочу вернуть кочергу на место.

Присев на пол, кузнец поставил ее стопу себе на колено и бегло оглядел голень. Изогнутая кочерга уже натерла небольшие ссадины на ее плотной коже.

– Будет больно, – предупредил он и подтянул к себе ослабленную цепь.