Янке едва удалось сдержать возглас удивления! Неся на тонюсеньких ножках – кривых колесом – тяжелое тело, держась за перила, дабы не упасть, к ним со ступенек крыльца спускался карлик. Староста Миклош Перст оправдывал свое прозвище. Дойдя до места, где валялся пистолет, он поднял его и остался стоять там же с оружием в руке.

– Знай, Крысолов, или как там тебя…

– Охотник.

– Пускай так. Я не верю ни единому твоему слову. Однако готов дать тебе шанс. Крысы нападают на рассвете. Если ты к утру избавишь Добрую деревню хотя бы от одной, я отпущу тебя с миром. Дорогу покажу. Ты ведь потерялся? – Миклош подмигнул с хитрецой, обратив взор на Янку. – Или потерялась она?

Янка вздрогнула. Когда речь зашла о ней, отчего-то сделалось чертовски неприятно и холод пробрал до костей, хотя высокое солнце светило вовсю.

– Идет, – отозвался Охотник. – Но в таком случае тебе придется вернуть мне оружие.

– Ну уж нет! – с гаденькой улыбкой процедил староста. – Истинный потомок чародеев умеет обходиться кинжалом и вилами, «трезубцем» то бишь. Этим арсеналом я тебя обеспечу. На большее не рассчитывай! И… – нараспев протянул староста, – если к утру результата не будет, не обессудь, ни тебе, ни твоей подруге от праведной расправы не уйти. В Доброй деревне самозванцев не жалуют!

– Идет, – тем же равнодушным тоном повторил Охотник. – А на еду мы рассчитывать можем? На голодный желудок ни один чародей вам крыс не поймает!

– В Добрую деревню нечасто захаживают гости. Признаться, не захаживали никогда. Но люди Доброй деревни – гостеприимный народ, так по роду пошло. Разумеется, вас накормят. И ночлег дадут, как должно, – заявил староста, изобразив на лице довольную хозяйскую мину. На том и разошлись.

Пока бородачи провожали Янку и Охотника в отведенную для их пребывания избу, девушка спросила, походя оглядывая окрестности:

– Ты не находишь странным, что нигде не видно детей, о которых они так пекутся?

– Действительно, странно. Злата говорила, детей прячут. Неужели их держат взаперти сутки напролет?

– Или их от нас спрятали?

Охотник нахмурился:

– От этих всего можно ожидать.

Неожиданно сильно он сжал Янке руку, девушка в недоумении воззрилась на него.

– Как ты думаешь, – проговорил он тихо-тихо, не отнимая руки, – кого из этих очаровательных людей мне убить? Предлагаю карлика!

Охотник отпустил руку и по-волчьи усмехнулся. Янка не улыбнулась в ответ: она не могла доподлинно знать, шутит ее спутник или нет. А не бравада ли это – пустая, лживая? Кто, как не он, не колеблясь бросил оружие к ногам карлика? И сердце вдруг сдавила тоска по милому, доброму, честному Мартину, которого, вероятно, уже не было в живых.

Пан Миклош Перст не обманул. Деревенские накормили гостей досыта. За всю жизнь Янке еще не доводилось за раз съедать столько мяса. Их потчевали как королей, и вино лилось рекой. Правда, Охотник был сдержан в еде и от вина вежливо отказался, сославшись на предстоящую ночную работу, ради успеха которой, собственно, и затевался пир. Янка все же позволила себе пару бокалов: безумно хотелось снять напряжение. От принятого в голове зашумело, накатила усталость, смерть как захотелось вздремнуть. Охотник проводил ее в избу, заверив, что все хлопоты с фантастическими крысами берет на себя.

В отведенной им избе стояла тяжелая духота, по-видимому, помещение давно не проветривалось. В передней у окна располагался довольно сносный на вид диван, в смежной комнате у печи – двуспальная кровать, у которой висел настенный ковер с вытканным на гобелене изображением лесного оленя, а посередине комнаты – круглый деревянный стол на громоздких закругленных книзу ножках – отчего-то вспомнился сетчатоголовый староста-карлик.

Янка распахнула форточку – приятно повеяло свежей листвой, и прилегла на диван. Но, невзирая на дремоту, сон не шел к ней. И все по вине Охотника, который с завидным усердием, движимый неясной целью, шарил по углам, гремя мебелью, перетряхивая тумбочки, перебирал старое тряпье.

– Ты что-то ищешь? – сквозь дрему спросила Янка.

– Знаешь ли, нет у меня доверия к этим «добрым» людям, и хитромудрому педанту-карлику, главарю их, я не верю. Нутром чую подвох. И дело вовсе не в крысах. Их проблема в чем-то другом. Очень хочется докопаться. Нет, я обязан… до рассвета, пока мелкий ушлепок не заявится насадить нас на вилы.

Дремоту как рукой сняло.

– Ты не собираешься ловить крыс? – спросила Янка, наивно вылупив глаза.

– Увижу – поймаю, – ответил Охотник, не прерывая поиска. – Чую, крысы – не главное. Настоящая угроза – в другом.

– В чем?

– Это я и пытаюсь выяснить. Найти зацепку, которая поможет прояснить картину.

К тому времени Охотник добрался до круглого стола, такого же кривоногого, как староста деревни.

– А вот это уже интересно…

Парень принялся отодвигать громоздкий стол. Янка поспешила на помощь. Вместе им удалось подвинуть громадину ближе к стене, освободив пространство на полу в центре комнаты. Сперва Янка не заметила ничего, на что следовало бы обратить внимание, но Охотник показал, куда смотреть: среди дощатой кладки выделялся квадрат, где щели между половицами казались чуточку шире остальных. У глиняной печи лежала кочерга. Охотник поддел ею половицу. Со скрипом доска поддалась, потянув за собой весь квадрат.

Напольная дверь вела в подпол, откуда резко пахнуло холодной сыростью. В деревне не было электричества, похоже, здешние о нем не имели понятия, так что пришлось раздобыть среди сваленного в углу старья масляный светильник с закопченной ручкой.

Попросив Янку посветить, Охотник, держась за края люка, полез вниз. Подвал оказался неглубоким. Он без труда нащупал дно и принял из рук девушки фонарик, в котором лениво тлел фитиль. Неровные половицы при каждом движении издавали неприятный хруст, действовавший на нервы, Охотник направил свет фонаря под ноги. Увиденное заставило его мгновенно отдернуть ступню, но под отставленной в сторону ногой вновь отвратительно затрещало, и, к сожалению, Охотник уже знал, что именно.

Отпихнув подошвой раздавленный человеческий череп, он грубо выругался и осветил фонарем дно, дав возможность Янке самой осмотреть страшную находку. Убедившись, что обнаруженный подвальчик сплошь завален отнюдь не гнилыми досками и прочим барахлом, а устрашающим ассорти из людских останков разной степени разложения, Янка закрыла ладонью рот, чтобы не закричать. Ее мутило: пахло не сыростью, а тленом.

– Как там вещал подлый карлик? Нечасто захаживают гости? Сдается мне, врал безбожно, – сказал Охотник, продолжая разгребать подошвами залежи костей.

– Почем знать, чьи это… мощи? – пролепетала Янка, собравшись с духом и мысленно сетуя, что с таким трудом подобранное слово совсем не вписывалось в гнилостный подвальный антураж.

В тот момент она несказанно сожалела, что не отказалась от вина: теперь во рту ощущался привкус крови.

– Своих убивают? Навряд ли. И почему бы их не похоронить? Не по-людски как-то.

Охотник выбрался из подвала, закрыл люк. Вместе с Янкой они придвинули стол на место, оставив в комнате все как было. Выходя из помещения, Янка оглянулась, поймав себя на нелепой мысли о том, что беспокоится, надежно ли закреплен люк, как будто опасалась восстания мертвецов.

– Ляг поспи, мертвые не представляют опасности, – произнес Охотник, вторя ее мыслям, – чего не могу сказать о «милых» жителях Доброй деревни. А я пойду разведаю, глядишь, и детишки найдутся! Надо же понимать, откуда именно следует ждать появления крыс.

Мысль о том, что ей придется спать в доме над десятками не преданных земле безымянных останков, приводила в дрожь, но лживые гостеприимные улыбки «добрых» людей вызывали куда большее отторжение. И усталость накатила новой волной…

– Хорошо, – сказала она, укладываясь с ногами на диван.

Ей сделалось безумно холодно в летнем платье, по рукам поползли мурашки. Внимательный Охотник накрыл ее покрывалом заботливо и нежно. В тот момент она узнала в нем Мартина, и тоска по чему-то упущенному безвозвратно снова закралась в сердце…