Проблема завтрака разрешилась сама собой — в дверь с хозяйской половины постучали, когда Валериан собрался чистить картошку. Им вручили кастрюльку рассыпчатой рисовой каши с яблоками и предложили сварить какао. Лютик воспользовался суматохой, прошмыгнул в дверь и провел удачную инспекцию — вернулся, притащив в зубах еще одну маленькую вышитую подушечку, занявшую место на раскладушке рядом с канарейкой.

— Куда вас подбросить и когда встретить? — спросил Валериан, когда они уселись завтракать.

— Отвези к стадиону, — подумав, ответила Адель — она не пыталась оспорить возвращение, знала, что не сможет переночевать где-то еще. — Мы пройдем по обходной аллее и выйдем к западным воротам ярмарки. И заберешь нас там же. Часов в шесть вечера. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — Валериан потянулся, пугая хрустом в суставах. — Ночью полегчало, словно обезболивающим накололи.

— Не напрягайся особо, — посоветовала Адель. — Чтобы снова не накрыло.

— Не собираюсь. Поеду, приму дела — меня временно перевели на легкую работу. Потом куплю продуктов, привезу домой. А дальше — как пойдет.

Определив планы, они начали собираться. Лютик попытался сложить в пакет все, что ему приглянулось, и согласился ограничиться одной канарейкой после долгих уговоров. Валериан наобещал ему скатерть, желтые свечки и желейный торт — но только в том случае, если попугай, тыква и подушечки будут дожидаться его на раскладушке.

Да, тыква все-таки переехала на раскладушку, пока Адель принимала душ.

Валериан отвез их к стадиону, покружив по закоулкам, умело избегая крупных улиц, пробок и взглядов прохожих на машины, стоящие у светофора. Короткий поцелуй скрепил обещание: «В шесть». Адель подхватила Лютика и рюкзак и направилась к натоптанной народной тропе от стадиона на ярмарку — сначала по аллее, обсаженной кипарисами, потом по узкой дорожке между двумя складами, а потом уже по оживленной улице, выводящей к ярмарочным воротам. Лютик размахивал канарейкой и что-то напевал.

— Никому не говори, где мы ночевали. И что мы туда вернемся, тоже не говори, — предупредила Адель, слабо веря, что Лютик удержится от болтовни, и надеясь, что на нее никто не обратит внимание.

— Почему?

— Другим тоже захочется спать на раскладушке. И подушечки попробуют отобрать. И торт съедят. А нам это надо?

— Нет, — твердо сказал Лютик. — Не надо. Не надо никого, сами будем там жить.

— Валерек тебе понравился? — осторожно спросила Адель, откликаясь на приветствия — они уже добрались до ярмарки, и пошли по рядам, встречая знакомых.

— Да, — хорошо подумав, ответил Лютик. — Только пусть купит торт. И скатерть.

— Как получится, — Адель воздержалась от твердого обещания. — О, смотри, Джерри. Сейчас вы с ним посидите в уголке, пока мы с Роем выгрузим варенье.

Она спустила Лютика с рук, забросила рюкзак под прилавок и принюхалась к собственному плечу. Несмотря на принятый утром душ, от неё пахло капитаном Кшесинским. Не сильно — густая взвесь ярмарочных ароматов это перебьет. Сегодня перебьет. Завтра тоже. А что будет к концу ярмарки — трудно предугадать.

«Ничего, — подумала Адель, здороваясь с Роем и соседом. — Как-нибудь отоврусь. В конце концов, заявлю всем, что закрутила роман с полицейским, чтобы выбить себе постоянное разрешение на выезд с фермы. И хочу завести второго ребенка, чтобы скостили срок во время очередной амнистии. И гарантированно продлить домашний арест — Лютик-то растет».

Глава 5. Валериан. Ярмарка

Утром пришлось сделать над собой неимоверное усилие — не зарычать, не вцепиться зубами в загривок Адели, вынуждая остаться и никуда не уходить. В идеале — не вставать с кровати.

Хотелось, чтобы его избранница лежала под ним, вздрагивая от отголосков удовольствия, сонно подтверждала: «Да, хорошо». Грела, унимая боль. Вот оно, доказательство, что Адель — его истинная пара. Альфа быстро исцеляется рядом со своей половинкой, и сейчас Валериан познал эту истину на себе — локти и колени чесались, тело желало размяться, проверяя допустимую нагрузку. Он осторожничал, страшился, боль вернется, но опасения были напрасны — с каждым часом становилось все лучше и лучше.

Утренние собственнические замашки укоротил Лютик, потребовавший завтрак. Лисенок, которого Валериан вначале побаивался — мелкий альфа, шустрый и бесцеремонный. Удастся ли его задобрить? А если начнет воротить нос, заявит Адели: «Пусть дядя уходит, я тут главный»? Что тогда?

Страх лопнул как мыльный пузырь после первого кленового листа, подобранного с газона. Валериан вспомнил, что хотел насобирать разноцветных листьев, засушить и наклеить на холст — когда-то они делали такую поделку на уроке изобразительных искусств, и у него хорошо получилось. Папа обещал купить рамку и стекло, но закрутился в заботах, и поделка два месяца лежала на шкафу, пока шестикласснику Валереку не пришло в голову попинать футбольный мяч в доме — по случаю снега и зимы. Удар мяча сбил поделку, смял холст, раскрошил сухие листья. Валерек убрал мусор, решил сделать другую композицию — из кленовых листьев — да так и не собрался. Завертелся в карусели школьных дел.

Взрослый Валериан задумался о декоративном творчестве, когда они с напарником сидели в засаде. Дело было осенью, во дворе подозреваемого. На перилах веранды висела холщовая тряпка, а на нее падали кленовые листья. Падали, некоторое время висели, цепляясь за нити, и соскальзывали, пополняя ворох на дорожке. Тогда-то и мелькнула мысль: а ведь можно повторить. Купить кусок холста, засушить листья, прикрепить для объема ветку с плодами шиповника или коробочками физалиса, как на осенних венках, и украсить жилище чем-то кроме политической карты. Рамочек продавалось много, не надо было ждать, пока папа вспомнит и купит, а пинать мяч в квартире Валериан не собирался — по отсутствию мяча. Он почти решился насобирать листьев — никто бы не увидел и не узнал — но подрался со Светозаром и утратил тягу к искусству из-за сопутствующих проблем.

Мелкий Лютик мог послужить надежным щитом от насмешек — оказалось, что с ним вместе интересно пришпиливать птичек к тыкве — и Валериан воспрянул духом. Засушенные листья, лото, как у сына Анджея, настольный хоккей как у сына напарника — на первый месяц хватит развлечений и дел.

Для начала — чтобы отвлечься от мысли запереть Адель в спальне — Валериан наобещал Лютику кучу всякого барахла. Он надеялся, что мелкий огненный альфа захочет вернуться к подушечкам и тыкве, и это смягчит сердце матери-лисицы. Валериан понимал, что влип по уши, втрескался в «лесную сестру», и судорожно обдумывал, какими выгодами можно привлечь на свою сторону — сторону света — идейную противницу режима, если Адель окажется идейной.

Он помнил приступ паники и отчаяния, накрывший его после того, как Адель сбежала из кафе. Хозяин тряхнул его за плечо, сочувственно спросил: «Будешь есть мясо или упаковать с собой?». Валериан выбрал «с собой», и, по наитию, попросил продать ему и птичек, и тыкву, хранившую запах лисенка. В такси, удерживая на коленях падающую клетку с листьями, он думал: «Я найду их на ярмарке. Она сказала, что приехала продавать товар. Найду, уговорю хоть на часок зайти в гости... а вдруг Лютик вспомнит про птичек и листья? Я скажу, что все забрал и положил листья сушиться».

Первоначальный план — отлежаться, чуть-чуть остыть и идти на ярмарку — рассыпался после взгляда на омоновский патруль. Волки были злыми, и Валериан, добравшись домой, позвонил дежурному и узнал про облаву. Беспокойство выгнало на улицу, заставило бродить на негнущихся ногах, сжимая в кулаке пластмассовую канарейку, отдыхать на лавочках. Можжевеловый дым от очередной жаровни возле алтаря Камула взбодрил, погнал к вокзалам — Адель могла пойти туда, если ищет ночлег.

Камул подарил ему встречу, облегчение после согласия зайти в гости — «не все потеряно!» — и копошащееся ожидание очередных неприятностей. Валериан был готов к тому, что Адель отужинает и воткнет ему нож под ребро, чтобы связать и обеспечить себе спокойную ночевку. Он рискнул и выиграл — как главный приз в лотерею — и теперь высчитывал, как бы не растратить выигрыш за пару дней.