— А что у них?

— За своих муженьков печалятся. — Сел за стол, понизил голос. — Видишь ли, дело тут такое. Ихние мужья — трактористы. Ну, женушки узнали, что трактора переходят в собственность колхоза, и на этой почве зачастили ко мне. Не все, а эти три. Дескать, как же так! Обидно! Мужья теперь будут получать только по трудодням… И заработку у них не уменьшится. Но разве женам это втолкуешь? Вчера были у меня эти красотки. Грозятся уйти из колхоза. А мое положение? Как директор — могу отпустить, опять же трактористов жалко. Как председатель — не могу, жалко лишаться лучших доярок и отличных трактористов. Вот, брат, положение… Там есть такая Зойка — бой-бабочка. В прошлом году я у нее на свадьбе гулял. Замечательная доярка. Труженица редкая. И вот я в тупике… Что я могу?..

Алексей Алексеевич не договорил. Точно грозовым ветром распахнуло двери. Три колхозницы с возбужденными лицами остановились на пороге.

— А-а! Заявились-таки трактористские женки, — ласково сказал Алексей Алексеевич, силясь улыбнуться. — Ну, здоровеньки булы! Закрывайте дверь и садитесь…

— Мы и постоим, не старухи. — Зойка исподлобья кинула взгляд, нахмурила красивые брови. — Ну так как же, Алексей Алексеевич? Долго еще мы будем ходить да кланяться? Или отпускай нас по-хорошему, или мы сами уедем в совхоз… Заберем своих муженьков и укатим.

— Насколько мне известно, — сдержанно, с трудной улыбкой отвечал Алексей Алексеевич, — от ваших мужей нет никаких претензий. Они спокойно ремонтируют свои машины и собираются пахать землю… Да вы присядьте, успокойтесь… Поговорим, сообща обсудим эту ситуацию. Я смотрю…

Досказать ему не дали. Поднялся галдеж:

— Что ты нас сажаешь?

— И смотреть тоже нечего!

— И не успокаивай, мы и так спокойные…

— Не хотим, чтоб мужья задарма работали!

— А кто вам сказал, что задарма? — У Алексея Алексеевича поползли по щекам белые пятна. — Кто сказал, крикухи?

— Все говорят!

— Ослобоняй нас от колхоза — и все!

— Сказано, в совхоз подадимся.

— Да помолчите вы, сороки! — крикнул Алексей Алексеевич, задыхаясь и бледнея. — Ох, и язычки у вас! Давайте спокойно поговорим… Не хотите спокойно — вообще не буду говорить.

Он дышал тяжело. Женщины, видя страдающее выражение лица у директора-председателя, умолкли.

— Сядем, послушаем, — согласилась Зойка. — Пусть излагает.

Они сели на стулья, приготовились слушать. Алексей Алексеевич вытер платком мокрое, сильно побелевшее лицо и тихо сказал:

— Ну вот, это другой табак… Скажу вам, дорогие колхозницы, что горячность — плохой помощник в споре.. Так что мы будем рассуждать трезво и логически. Конечно, слов нет, трудновато придется колхозу без таких геройских доярок. Но колхозная жизнь без вас, бабоньки, не зачахнет, не остановится, а пойдет себе вперед — это вам надо знать. Но не об этом зараз речь. Вы, наверно, знаете, что человек живет и в уме прикидывает, что ему выгодно, а что невыгодно. И я хочу вам сказать: трактористам, вашим мужьям, в колхозе будет выгоднее, чем в МТС. А подумали вы и о своей выгоде? Наверно, не подумали. Вот ты, Зойка, всех помоложе и всех побойчее. Знаю, ты тут всему заправилой. Организаторша! С мужем ты живешь второй годок. Я помню вашу свадьбу и помню, как всем колхозом мы помогали молодоженам свить свое гнездо. И свили. Благодаря колхозу есть у вас теперь свой домишко, а возле него почти полгектара земли под огород. А чья это земелька? Колхозная. Вы с Василием раскинули на этой земельке сад, видал летом — добрые зеленеют яблоньки и грушки. И абрикосовые корни тоже есть. Так что год-два — и будет плодоносящий сад. Это какое богатство! А кто вам дал это богатство? Кто его принес во двор? Опять же колхоз. И я просто удивляюсь, как же ты, такая молодая, комсомолка и так быстро все это позабыла и выбросила из головы? И все вы, товарищи женщины, об этом забыли? А зря! Вспомните опосля, а поздно будет. Порвете ту пуповину, которая сроднила вас с артельной жизнью и тогда что?.. У всех вас есть коровы, телушки, поросята, куры, утки. Где все это в летнюю пору пасется? На колхозной земле. А премиальные дояркам? Ты, Зойка, не играй бровями, тебе причитается полторы тонны молока. А почет в работе? Особенно вам, дояркам. А люди, с каковыми вы росли и жили все эти годы? Как же все это бросить и уйти. И что ж с того, что ваши мужья нынче станут колхозниками? Не вижу в этом ничего плохого. Они — механизаторы, пусть стараются на колхозных тракторах, а вы на фермах. Вместе столько заработаете…

— А трактора теперь будут наши? — спросила Зойка.

— Наши, колхозные.

— Навсегда?

— Навечно.

Алексей Алексеевич помял в пухлых пальцах папиросу, закурил. Понуря головы, женщины сидели молча. Зойка, краснея и заметно волнуясь, подошла к окну и долго смотрела на улицу.

— Да и чего это я уговариваю вас, как детей, — сказал Алексей Алексеевич. — Вы не маленькие. Да к тому же я хоть и директор теперь, а не вправе решать эти вопросы единолично. Для этого есть общее собрание. Как постановят на общем собрании сами колхозники, так тому и быть, а мое тут дело маленькое. — Он вынул из ящика стола ученическую тетрадь, оторвал листочки и роздал их женщинам. — Вот бумага, подсаживайтесь к столу, берите карандаши и пишите заявления общему собранию. Пишите так: я, такая-то, имя, отчество и фамилия, добровольно ухожу из колхоза… отказываюсь от всех выгод и привилегий колхозной жизни… Прошу меня… и так далее…

Женщины молчали. В руках у них платочками белели листы бумаги.

— Ну, чего же вы пригорюнились? — Алексей Алексеевич обратился к Зойке. — Ну, организаторша, усаживай своих подружек и диктуй. Ты грамотная.

Зойка отвернулась к окну. Ответила молодая, остроносая колхозница:

— Так сразу? Надо сперва все обдумать… и средактировать.

— Вот у меня сынишка Коля, — заговорила та, что закутана шалью, — так, верите, до чего же мастак на сочинительство — истинный Пушкин! Одни круглые пятерки…

— Погоди ты, Варвара, со своим сынишкой, — зло сказала Зойка, ломая брови. — У меня еще сынка нету, а погодить, как я вижу, малость надо. — Подошла к Алексею Алексеевичу. — Зачем же, Алексей Алексеевич, и с вашей стороны такая поспешность? Надо же нам сперва с мужьями посоветоваться, чтоб все было по-семейному… А зачем же пороть горячку? — И к женщинам: — Так, что ли, хозяйки?

— Конечно, дело такое…

— Дома, по свободе, оно лучше. Не торопясь…

— Поспешишь — людей насмешишь.

— Да и писать я не мастерица.

— Так мы пойдем к моему сынишке Коле, — поправляя шаль, сказала Варвара. — Такой, скажу вам, писатель, такой писатель, что может враз сочинить любую бумагу… Просто удивляюсь, откуда у мальца все это берется в голове… Бойкий!

Ее никто не слушал. Зойка выпрямилась и сказала:

— К твоему Кольке, Варвара, мы не пойдем. Ну, тронулись на работу. А то митингуем тут, сами без дела сидим и другим мешаем. Извините, Алексей Алексеевич. Нам, конечно, больно. Заработок у мужей, сказать, и у моего Василия был хороший, а теперь всякая обида лезет в голову…

— Понимаю, понимаю, — провожая женщин, примирительно говорил Алексей Алексеевич. — Так что вы посоветуйтесь с мужьями и пишите прошение…

На следующий день, еще до захода солнца, к Алексею Алексеевичу пришла Зойка. Не поздоровалась, не подняла стыдливо опущенных глаз. Молча протянула листочки бумаги и хотела уходить.

— Погоди, Зойка. А почему бумажки чистые? — спросил Алексей Алексеевич. — Или сынишка Варвары не сумел сочинить?

— А ну его, того сынишку… Просто мы раздумали. — Зойка доверчиво улыбнулась. — Ой, Алексей Алексеевич, если б вы знали, как мне досталось от моего Василия. Сперва говорил мирно, даже взял карандаш и начал подсчитывать, какой у него будет заработок… Мне показывал, разъяснял. А когда я дала ему эти листочки и сказала, что вчера мы были у вас, Василий и взбесился. Таким распаленным я его еще не видела. Верите, вскипятился и ко мне с кулаками. Чуть было не побил… И всему виной эти листочки из тетради. — Играя бровями, добавила: — Лаской да покорностью насилу угомонила и успокоила…