– Ты чего кричишь? – в комнату заглянула мама. Лицо её выглядело усталым, глубокая вертикальная морщинка пролегла между бровями. Роскошные рыжие волосы, запах которых всегда так нравился Максиму, были стянуты в тугой хвост на затылке.

– Я просто, – мальчик лег на кровать, накрыв телом телефон и записку.

– Ну ясно, – она улыбнулась с такой нежностью, что Максиму захотелось немедленно её обнять, однако секретность информации показалась ему важнее. – Спускайся завтракать.

Максим потратил ещё пятнадцать минут на поиски следов немцев на Самоа. Он прочитал, что в начале XX века Германия считала западные острова архипелага своей колонией, а в 1907 году эти места посетил Гвидо фон Лист, оккультные идеи которого впоследствии развивал Адольф Гитлер. Статьи выдавали всё новые ссылки, изучать которые времени уже не было, и Максим поспешил на завтрак.

Центральный рынок самоанской столицы даже в будний день напоминал разворошенный муравейник. Всюду сновали носильщики с тележками, груженными большими волосатыми кокосами и зелеными бананами, огромные гроздья которых выглядели, как куски чешуйчатой кожи дракона. Самоанские женщины, смуглые, грузные, одетые в цветастые юбки и просторные блузы, перекрикивались, стоя за прилавками на удаленных друг от друга рядах, перемежая самоанские слова с английскими. Между ними проворно курсировали дети, доставляя то сдачу, то какой-нибудь товар, то таская записки на клочках грязной замусоленной бумаги.

Первый эшелон рыночных рядов занимали аккуратно сложенные на земле горы кокосовых ядер, рядом с которыми сидели загорелые мужчины в мокрых от пота рубашках. В отличие от женщин они по большей части молчали, с презрительным равнодушием разглядывая проходящих мимо иностранных туристов. Дальше, под навесом, располагались неспелые бананы, ощетинившиеся ананасы, желто-зеленые гладкокожие папайя, внушительных размеров тыквы и какие-то неизвестные Максиму фрукты с яркой оранжевой кожурой.

Ближе к центру рынка располагались прилавки с тканями, одеждой и сувенирами: раскрашенными круглыми камешками, магнитами и прочей мелочью.

После сорока минут ходьбы по рынку, показавшихся Максиму вечностью, родители остановились у одного из прилавков и принялись откладывать в сторону понравившиеся сувениры, переговариваясь между собой и торгуясь с продавцом. Про сына на некоторое время позабыли. Воспользовавшись этим, мальчик отошел к соседнему ряду и спрятался за углом, где свисающие с перекладин ткани образовывали небольшую комнатку, вход в которую был прикрыт тюлем. Внутри в полумраке раздавался едва слышный храп.

Убедившись, что за ним не следят, Максим развернул письмо. Заклинание нужно произнести громко, говорила записка. Вот бы она ещё объясняла, что произойдет потом. Вдруг это чья-то шутка, а никакое не заклинание? Будет обидно, если ничего не произойдет. «Надо прогладить её утюгом, – подумал мальчик. – Может, тут есть надписи невидимыми чернилами, в книжках всегда так делают те, кто хочет что-то спрятать».

Он уже собрался спрятать записку и вернуться к родителям, которые, судя по голосам, начали переругиваться, как из-за сетки вынырнула смуглая костлявая рука и схватила его за запястье. От неожиданности Максим оцепенел. Он дернулся, что было сил, но дряблая на вид рука оказалась на удивление сильной. Вслед за ней из полумрака показалось сморщенное лицо старухи. Один глаз её был прищурен, на веке зрел большой прыщ, второй глаз – ярко-голубой, очень ясный и чистый, будто бы искусственный – внимательно разглядывал мальчика. Дыхание Максима перехватило, он сделал ещё одну попытку вырваться и обмяк, руки и ноги перестали слушаться.

Старуха перевела взгляд на бумагу, сильнее сжала запастье и ткнулась носом в щеку мальчика. Пахнуло чесноком и гнилью.

– Was ist denn das? – Прошипела она. – Wo hast du das gefunden?[1]

– Пустите, – залепетал Максим. – Я не понимаю.

– Wirf mal aus dem Kopf, darin zu lesen![2] – Старуха затряслась, разжала пальцы и отдернула шторку. – Du brauchst nicht, es zu lesen!

Старая самоанка выросла в размерах, поднявшись высоко над Максимом. На ней болталось грязное желтое платье, едва прикрывающее тощую смуглую грудь. Она распрямилась, схватилась за шесты, на которых держались стены её комнатки и стала выбираться наружу. Шаткая конструкция закачалась. Лицо старухи исказилось не то болью, не то ужасом, прищуренный глаз приоткрылся, под веком обнаружилось слезящееся бельмо.

Оцепенение прошло, Максим попятился, комкая бумагу и запихивая её в карман.

– Wirf das mal weg! – Закричала старуха. – Ich sage dir doch, wirf weg![3]

Максим наткнулся на корзину с фруктами, опрокинул её, чуть было не упал сам, однако удержался на ногах, повернулся и побежал. Старуха что-то кричала ему вслед, но мальчик летел между рыночными рядами, перепрыгивая через мешки и сумки, стремительно удаляясь от того места, где стояли его родители. Кто-то из продавцов попытался схватить его за руку, но Максим вырвался, нырнул под прилавок, выскочил с другой стороны и понесся дальше, оставив позади шеренги исполинских тыкв.

Он остановился, только когда выбежал из-под навеса и налетел на ограждение у края проезжей части. Развернулся и вжался в ограждение спиной, снуя глазами по рыночным рядам, выискивая признаки погони. Легкие вспыхивали болью, живот свело судорогой.

Старухи не было видно. Никто за ним не гнался. Продавцы неспешно шли по своим делам, туристы лениво обмахивались веерами, лишь один торговец кокосами пристально смотрел на мальчика.

Максим извлек из кармана скомканное письмо. Старая бумага местами раскрошилась, но надпись по-прежнему читалась хорошо. О чём говорила эта сумасшедшая? Почему она так испугалась написанного? Мальчик догадывался, что она говорила по-немецки, а значит, прочитав записку, поняла что-то такое, от чего ей стало страшно.

– Кандар, – прошептал Максим. – Кто ты такой?

Вспомнился паучок из сна.

Мальчик бережно свернул бумагу и сунул её за резинку шорт. Огляделся. Он не узнавал местность, а это значило, что он потерялся, родители долго будут его искать, и ему опять попадет от отца. Возвращаться под навес, где его могла поджидать старуха, Максиму не хотелось. Он присел на бордюр, обхватил ноги руками, положил подбородок на колени и стал ждать.

Его нашли спустя час. Мальчик сразу понял, что необходимость оставить покупку сувениров и в самое пекло таскаться по рынку в поисках сына привела отца в бешенство. Взмокшее, раскрасневшееся лицо его будто пульсировало, ноздри расширились, шея вздулась жилами.

– Ты где был? – прорычал отец сквозь зубы, сжимая кулаки. Мама попыталась мягко перехватить руку мужа, но тот отпихнул её, даже не удостоив взглядом.

Максим съежился, прижался к ограждению и поднял ладони к лицу, инстинктивно защищаясь.

– Я спрашиваю, где ты был?! – рявкнул отец, сбил одной рукой слабую защиту сына, а другой отвесил ему звонкую оплеуху, да так, что в глазах мальчика поплыли круги. – Какого черта ты убежал сюда?! Мы с матерью целый час шляемся по долбаному базару, ищем этого говнюка, а он тут сидит, прохлаждается! – Отца понесло. – Какого черта я потащил вас в этот отпуск, если с вами нормально не отдохнешь! То одна хрень, то другая!

Максим молчал, прижав руки к уху, ноющему от отцовского удара. Он знал, что отвечать что-либо бессмысленно, только больше злить отца. Мальчик напустил на себя виноватый вид и стал разглядывать пальцы ног. Для убедительности всхлипнул.

– В такси! – гаркнул отец, пихнув сына в шею и бросив на жену гневный взгляд, от которого она отшатнулась, словно от удара.

Мама приобняла Максима за плечи и повела его к стоянке белых с желто-зелеными кругами на боках такси, шепча слова утешения. Мальчик, однако, этих слов не слышал. Он погрузился в свои мысли и стал мечтать о том, как было бы здорово сейчас оказаться на берегу моря, у норки таинственного зверька, рассказать ему о произошедшем, поплакать, попросить совета и, может быть, помощи.