Сегодня он, и правда, очень милый. А еще он помнит всю словесную ахинею, которую я когда-то несла.
14
Как я не стараюсь убедить себя, что этот понедельник ничем не отличается от других, в преддверии обещанной Камилем планерки нервная система отказывается расслабляться. А иначе почему я уже в третий раз за последний час испытываю позыв навестить туалет? Который, кстати, находится довольно-таки далеко от рабочего кабинета, что делает походы туда особенно раздражающими. Половину сегодняшнего рабочего дня я потратила прогулки по коридору, а вторую – на мытье рук и на то, чтобы снять и натянуть брюки.
– Ну неужели Игоря Станиславовича увольняют? – расстроено сетует Диляра, забывшая о том, что решила держаться со мной независимо и холодно. В ее взгляде читается поистине детская растерянность: мол, пожалуйста, скажи, что это не так. И кстати, макияж и укладка по-прежнему при ней.
– Никто никого не увольняет, – успокаивающе говорю я. – Кокорин – талантливый руководитель. С чего я убирать? Скоро все наверняка прояснится.
– Но тогда почему планерку проводит Камиль Асхатович? – не сдается она.
Я шумно вздыхаю. Благодаря недавней встрече с Камилем ответ мне, конечно, известен, но то, что он известен мне, со стопроцентной вероятностью не известно Диляре. Поэтому странно с ее стороны адресовать мне такие вопросы.
– Давай все же подождем еще немного, – демонстрируя недюжинное терпение, предлагаю я. – Всего-то полчаса осталось.
Скорбно прикрыв глаза, Диляра возвращается в свое кресло, а я, воспользовавшись моментом, выскальзываю в коридор, чтобы вновь пойти туалет. Кажется, мой мочевой пузырь решил устроить личную забастовку на фоне кадровых перестановок.
Я и сама до сих пор не решила, как отношусь к тому, что Камиль купил долю в ресторане. То, что он был милым за обедом и даже раскошелился на десерт, никак не отменяет того факта, что в прошлом он причинил мне боль и в будущем между нами ничего не может быть. А если так, то видеть его хотя бы пару раз в неделю и поддерживать общение, пусть и сугубо по работе, – совершенно не нужное мне мероприятие.
Однако какая-то упрямая и точно не самая умная часть меня рада тому, что Камиль вновь появился в моем поле и слабовольно млеет, когда он делает завуалированные комплименты, шутит или смотрит так, как смотрел раньше: пристально и со значением. Это похоже на пытку зудом: расчесывание очага поражения никак не способствует излечению, но ты все равно отчаянно чешешь, чтобы хотя бы на пару минут испытать мазохистский кайф и небольшое облегчение.
В туалете я быстро справляю сотую по счету нужду и, ткнув в кнопку смыва, встаю перед зеркалом, чтобы поправить волосы и заправить рубашку. И надо же такому случиться, что именно в тот момент, когда моя рука деловито копошится в бюстгальтере, равномерно распределяя его содержимое, дверь неожиданно открывается, сталкивая меня нос к носу с Камилем.
Ойкнув, я резко отворачиваюсь и, забыв о груди, торопливо задергиваю молнию на брюках. Да твою же мать! Здесь замок не работает или меня поразил синдром туалетного мужика, считающего, что умение писать стоя исключает необходимость запираться?
– Извини, – раздается без толики сожаления, и когда я, застегнув рубашку, оборачиваюсь, то вижу, что снова нахожусь одна.
Постояв перед зеркалом до тех пор, пока со щек не сходит неровный румянец смущения, я выхожу в коридор, и метрах в трех вижу прислонившегося к стене Камиля.
– Дверь была не заперта, – поясняет он, встретившись со мной глазами.
То есть дело не в сломанном замке, а в синдроме туалетного мужика. Что ж. Во всем нужно искать положительные стороны. Камиль застал меня всего лишь с расстегнутой ширинкой и лапающей себя, а не позорно журчащей на унитазе.
– Вряд ли я произвела фурор. Ты видел меня в позах и попикантнее, – брякаю я машинально. – Тоже решил как следует подготовиться к планерке?
Одарив меня ироничным взглядом, Камиль проходит мимо и берется за дверную ручку.
Несмотря на то, что сказанное мной противоречит любому понятию о вновь выросшей между нами субординации, я испытываю чувство глубокого удовлетворения. Потому что, А – мне нравится не теряться в его присутствии. И Б – мне, оказывается, очень нравится, когда Камиль реагирует в своей обычной манере: сдержанно и с усмешкой.
– Через десять минут начинаем, – прилетает мне в спину.
– Главное, не забудь вымыть руки, – парирую я, не удосужившись обернуться. – Ресторанный бизнес не терпит антисанитарии.
Весь мой путь до кабинета с лица не сходит улыбка. С дерзостью вышел перебор, конечно. Хочет уволить – пусть увольняет. Одной дилеммой станет меньше.
Но какой же это кайф снова быть собой и иметь возможность подшучивать над ним. Этого мне не хватало едва ли не больше, чем нашего секса.
15
По случаю прибытия нового совладельца ресторан не поленились закрыть, так что планерка проходит в зале. Помимо офисных червей вроде меня и Диляры, здесь присутствует весь кухонный персонал, официанты и, разумеется, сам Кокорин.
– Говорят, грядут перемены, – доверительно шепчет Толик, стоящий рядом. – Игорь Станиславович ничего не рассказывал?
Я отрицательно дергаю головой. Да что же вы все такие нетерпеливые? Сейчас Камиль появится, и все прояснится.
Он заходит в зал спустя пару минут, привлекая внимание каждого присутствующего. Гул голосов моментально стихает. Все знают, что Камиль – лучший друг владельца всея «Холмов», и относятся к нему с почтением.
– Здравствуйте все, – говорит он непривычно энергично и громко. – Собрание буду проводить я, так как с сегодняшнего дня являюсь совладельцем этого ресторана.
Напряженное молчание в зале, как мне кажется, становится чуть менее напряженным в эту минуту. Мало кто любит глобальные перестановки, а слово «совладелец» в этом контексте не звучит слишком уж грозно.
– Пару недель нам точно придется встречаться таким составом, а потом вы, скорее всего, вернетесь к привычному формату встреч с Игорем Станиславовичем и вздохнете спокойно.
Теперь по залу прокатывается волна смеха. Не смеюсь я одна, но лишь потому, что пребываю в состоянии шока. Молчаливый, сдержанный Камиль, из которого порой и лишнего слова не вытащишь клещами, добровольно шутит на публику.
– Для тех, кто со мной не знаком, представлюсь, – все так же бодро продолжает он. – Меня зовут Камиль Асхатович. Цель сегодняшней встречи – это познакомиться с вами, а также собрать предложения по улучшению функционирования ресторана. Насколько я знаю, с недавнего времени Дина занимается его продвижением, – его взгляд безошибочно находит на меня и задерживается на секунду, – но мнение остальных в любом случае будет полезно.
Тишина в зале сменяется жужжащим шумом. Большинство готово прямо сейчас высказаться и в кратчайшие сроки привести убыточный ресторан к процветанию. Будет, кстати, интересно послушать. А то я уже несколько месяцев стратегию продвижения и так и сяк кручу, но результат пока минимальный.
– А деньги за выстрелившую идею заплатят? – тихо бубнит Толик, придвинувшись ко мне еще ближе. – А то у меня есть парочка.
Я иронично кривлюсь и в этот момент вновь ловлю на себе взгляд Камиля. Оценивающе пробежавшись по мне, он перетекает на моего словоохотливого соседа, после чего возвращается к остальным.
– Мне так жалко Игоря Станиславовича, – слышится тоненький голос Диляры. – Он до сих пор даже слова не сказал.
Я ловлю себя на мысли, что она все чаще меня раздражает. И дело вовсе не в том, что я переметнулась в лагерь Камиля и пытаюсь его защитить, а в идиотской потребности некоторых испытывать снисхождение к тому, кто ничем его не заслужил. Я и сама обожаю Кокорина, но в этой ситуации у меня даже мысли нет о жалости в его сторону. С чего вдруг? Его таланта руководить никто не умалял, а то, что он проявляет уважение к спикеру и не пытается его перебивать, на мой взгляд, дает лишний повод им восхититься.