Пересказав этот нехитрый монолог, при котором меня не было, Бела спросила:

– А может, Нина Николаевна права? Может, мы действительно с жиру бесимся? И с ума потихоньку сходим. Со стороны-то виднее?

Я ответил без сарказма. Но получилось так, что ответил, как отрубил:

– Разные люди нужны мiру.

Мудрее не придумать – «умник»!

Моя «крылатая» фраза относительно «разных людей» всегда страшно раздражала жену. В данном случае вообще попала точно в «десятку». (А лучше бы она улетела в «молоко».)

Что я имел в виду, говоря о «разных людях»? Это была простая формула, которая означала следующее: наш мiр устроен так, что места в нём достаточно для всех. Потому что мiр не может быть неким рафинированным образованием. В действительности (де-факто) он устроен так, что в нём «гармонично» (не гармонично) сосуществуют господа и рабы, филантропы и убийцы, добродетель и проституция, и так далее. То же можно сказать о многоярусной профессиональной ориентации. Мгновенно вычеркни, к примеру, из жизни всех ассенизаторов и сантехников – и мiр захлебнётся в собственных фекалиях (к тому, собственно, дело и идёт). Вычеркни, например, из жизни тех, кто доит коров, садит капусту, жнёт пшеницу, печёт хлеб, – и наш мiр помрёт с голоду. Одни президенты (в изолированном виде), интеллектуалы, философы и мыслители разных мастей (в изолированном виде), банкиры, промышленники и купцы (в изолированном виде) не выживут. Все они востребованы только вкупе. Чтобы каждой твари было по паре. И тогда летопись «славных» дел человечества не оборвётся на полуслове.

И ещё должен быть баланс: писателей – строго определённый процент (не больше и не меньше); не-писателей – строго определённый процент (не больше и не меньше); хороших-плохих, кучерявых-лысых, красавцев-уродов (и т. д., и т. п.) – строго определённый процент (не больше и не меньше). Всё в соответствии с нормой. (Кто эту норму установил? Или устанавливает? Этот guaestio[29] для «всезнаек» оставим открытым.)

Если баланс нарушен – жди беды, скорой и неизбежной. И ничего уже не поправить. Ничего.

Тараканы-паразиты (всегда и по всем правилам Техники Безопасности) должны сидеть по своим щелям. Сидеть и бояться. И совершать свои набеги, когда гаснет свет в человеческом жилище. А если… будут созданы условия, когда они хлынут из всех дырок и будут торжествовать при свете дня (как это случилось, к примеру, после апреля 1985-го), всем остальным придёт скорый кирдык. И вся гармония (автоматом) трансформируется в хаос. В хлам.

(N. B.: хаос в древнегреческой мифологии – это стихия, существовавшая до возникновения мiра, земли с её жизнью. (Близко к истине?) Употребив слово «хлам», не хватил ли я лишку? Словарь Ожегова трактует «хлам» как «негодные старые вещи, бесполезное, рухлядь»; в переносном смысле – «то, что следует выбросить (из головы, и не только), как ненужное, ничтожное».)

Поэтому я и ответил:

– Разные люди, дорогая, нужны мiру.

– Вот как? – с откровенной издёвкой спросила Бела. – Любопытно было бы узнать: а мы находимся в какой из крайностей: наверху – среди господ? или внизу – среди холопов?

– Мы? – опешил я. Было отчего опешить: нет ничего проще, как умничать (имитируя философствование) обо всём, в общем. Поэтому мне ничего не оставалось, как сказать: – Мы – ни в какой.

Фактически мы не находились ни в какой из крайностей.

Мы не находились нигде. Потому что перестали жить. Потому что давно не живём. Мы существуем. По инерции. (Нам – это уже смело можно отнести к категории постулатов, – не привалит необыкновенное счастье ассимилироваться в «новых» землях: гусь свинье не товарищ!) А проще сказать – мы вообще не существуем. Нас нет. Потому что мы не нужны нигде. И, судя по всему, нам уже никто не нужен.

Что я ещё мог ответить?

Кому, как не мне, было хорошо известно, что Белу (как женщину, как жену, как мать) никогда не интересовали аксиомы и философские формулы типа «разных людей»?

Её всегда интересовали конкретные мы: где есть эти «мы» и как эти «мы» устроены.

И главное было в том, что нам не в первый раз приходилось всё начинать с нуля. (Не в первый раз!) А это что-то, да значило.

А что, у Левитина – всё не с нуля?..

Марк Твен сказал, что «нельзя полагаться на собственные глаза, если воображение не в фокусе».

Салтыков-Щедрин выразился иначе: «ничем не ограниченное воображение создаёт мнимую действительность».

Я не мог представить себе ассимилировавшегося в новых землях Борьку в униформе (предположим) офис-менеджера, или торгового агента, или официанта питейного заведения с подносиком в руке – сорокалетнего дядьку с недельной небритостью, дикими манерами и пулемётными очередями: «Что желаете, мать вашу перемать, господа хорошие?»

Нет, таким я не мог вообразить себе Левитина. (Может, у меня воображение не в фокусе и я вижу действительность, которой нет?)

Да он в первую же неделю распугал бы всех, с кем пришлось бы иметь дело!

А может, он органичнее смотрелся бы в Кнессете (куда ему путь заказан)? Вряд ли.

Я также не мог представить себе Борю в роли дельца – респектабельного такого предпринимателя, надзирающего за собственным мясным (предположим) магазинчиком, где за прилавком суетятся в идеально-белой спецодежде его подопечные: «Вам кило фаршика? Из мясорубки? Ща мигом провернём! А может, свеженького филейчика?..»

Всё это (в моём представлении) не могло выглядеть правдоподобным.

Я мог бы (как в Алма-Ате) представить Левитина за режиссёрским пультом в студии. В принципе, это выглядело бы реально. Борька орёт в микрофон: «Первая камера – наезд! Вторая – на общем плане! Почему проблемы со звуком?..» И кофейная чашка, стоящая у него под рукой, летит на пол.

Только и за пульт в студии ему путь, по его словам, нынче заказан. Без него в Израиле хватает, кому сидеть за пультом: «в Израиле любят алию, но ещё больше не любят «олим».

– Это в Алма-Ате я был еврейской мордой, – хихикал по телефону Левитин. – А здесь я – руская морда. – Он сделал паузу. – Руская морда еврейской национальности! Бывает, что и руская свинья. Вот и вся разница. В Республике Казахстан должны жить казахи (по аналогии, что в Израиле должны жить евреи). А руские где должны жить? Нигде?..

Но как-нибудь я всё же должен был представить Борьку, которого знал как облупленного?

«Воображение правит мiром», считал Наполеон.

Я скорее мог бы увидеть Левитина за барной стойкой. Точно!

Он (в который раз) наливает в стакан водку и делает глоток, якобы последний. Люся – рядом и, в отличие от Борьки, трезва. Она готова привести Левитина в чувства, чтобы вернуть его к реальности любым предметом, который первым подвернётся под руку. Перед ней – бокал с соком, апельсиновым: может, им и воспользоваться?

Вот это совершенно другая картинка.

Если не лепить горбатого: Левитин теперь, в Настоящем, оказался в том месте, где следовало оказаться? Боря сам ответил на этот вопрос.

А я свои шансы, которые мне были (случайно и не случайно) предоставлены, использовал, чтобы оказаться в том месте, где следовало оказаться?

Есть (гипотетическая) версия, что каждый йог должен сделать в жизни три вещи:

Проглотить дерево;

Родить наследника;

Посадить слона в позу «лотоса».

Если не впадать в алогичные иллюзии – все три вышеизложенных пункта мне удалось выполнить. (И выполнить «блестяще».)

– «Случайными кажутся события, причины которых мы не знаем»[30], – улыбнулась Бела. – Твоя первая редакция журнала «Автомобильный транспорт Казахстана» – событие случайное? Это к вопросу о реперных точках.