Через несколько лет жена поймала себя на мысли, что лучше бы муж меньше говорил о любви, а больше участвовал в решении бытовых вопросов, в воспитании сына и вообще молча вёз нелёгкий семейный воз вместе с ней. Этого всё не случалось, и Оля тосковала по крепкому мужскому плечу, была недовольна Сашей и потому, если ей представлялась возможность пококетничать, позволяла себе некоторую вольность.

И вообще, чувство влюбленности ей было необходимо не только для творчества, но и для того, чтобы в 32 года не стать неврастеничкой, безразличной ко всему на свете. Вот почему она поняла Шурика, стало ясно, что он привык к ней, ему потребовались более острые ощущения. И интуиция подсказала, что небольшая разлука повернёт мозги мужа в её сторону. И не ошиблась.

Ольга была удивительно коммуникабельным и отзывчивым человеком. В городе, в своей сфере, знала всех. В интернете «дошла до самых до окраин». Люди к ней тянулись, потому что эта кареглазая, с пухлыми губами женщина, была отзывчива на любую чужую беду. Когда погиб её дядька, она почти пять лет «тянула» всю его оставшуюся семью – троих детей и беспутную меланхоличную жену. И не просто отделывалась какими-то крохами, а содержала по полной: одевала детей, снабжала деньгами на дрова, уголь, лекарства, устраивала в больницу. И при этом не распространялась о своей благотворительности. Выкручивалась сама.

Вот и на одинокого Марата смотреть равнодушно не могла. Хоть и не был он одиноким и несчастным, друзей хватало, но Ольга не могла представить, как жить в миллионном городе и не иметь единственную и неповторимую. И она стала действовать: пригласила одну из своих подруг с чудесным именем Мия и познакомила с Маратом. Девушка была скромной, но в её серых больших глазах читался ум, а ямочки на щеках просто притягивали. Скромно, но со вкусом одетая, обязательно в модельных туфельках на маленьких, стройных ногах, она привлекала взгляды мужчин. Не стал исключением и Марат. Весь вечер он сыпал комплименты в её адрес, танцевал и, будто нечаянно, обнимая партнершу, опускал руку чуть ниже пояса.

Ольга потягивала любимый коктейль и хитро улыбалась, что означало: «Ура, получилось!» И, действительно, с тех пор Марат стал частым гостем их офиса. Мия краснела, опускала пушистые ресницы, но незаметно наблюдала за разговором Ольги и Марата. Так продолжалось недолго. Вскоре он встретил Мию после работы, и она с радостью подала ему руку, а он помахал коллегам девушки и скрылся с ней за поворотом. Ольга совершенно успокоилась и направила мысли в другую сторону. А забот и проблем у неё было очень много.

Павла вызвали в Минздрав:

– Хотите поехать на симпозиум психиатров в Москву?

– А какая тема?

– Когнитивная терапия депрессии.

Павел знал, что над этой проблемой давно бьются американские ученые. Дело в том, что по результатам многочисленных контролируемых исследований в области фармакотерапии депрессий только 60–65 процентов пациентов показывают выраженное улучшение в результате применения обычных трициклических препаратов.

Следовательно, в отношении 35–40 % депрессивных пациентов, которым не помогло медикаментозное лечение, дол-жны быть использованы иные методы. Например, когнитивная терапия – активный, директивный, ограниченный по времени структурированный подход, эффективная психотерапия.

В странах бывшего Советского Союза врачи знали о ней только теоретически, и Павел, не раздумывая, согласился на поездку.

В тот вечер он сел за компьютер и сообщил Ирине, что скоро они встретятся. А через неделю уже сидел в полупустом ТУ-34, смотрел в иллюминатор и ни о чём не думал.

Позже, когда под крылом самолета проплывали причудливые облака, формой напоминающие возлежащую на кушетке пышнотелую женщину, он вспомнил свой последний визит к жене банкира (впрочем, его пациентки из новых русских все были чем-то похожи друг на друга). Тридцатилетняя красотка всегда встречала его в застёгнутом под горлом, но очень прозрачном, не скрывающем ни малейших прелестей тела, пеньюаре. Она принимала позу Данаи и начинала обсуждать с ним интимные отношения с мужем; горестно сетовала на то, что превращается в сухое (!) неплодоносящее дерево, потому что муж не хочет заводить детей, и спрашивала совета, как убедить его завести ребенка.

Затем она начинала плакать, убеждая себя и доктора, что у мужа наверняка есть любовница, и он скоро бросит её, законную жену. Павел видел, что нервы у дамочки действительно расшатаны, что у неё невроз навязчивого состояния и, вздохнув, монотонным голосом гипнотизёра начинал убеждать её, затем выписывал лёгкие транквилизаторы и уходил, оставив пациентку на несколько дней успокоенной и умиротворенной.

Большинство больных Павла были женщины. Те, у которых он был личным психоаналитиком – в основном истерички и ипохондрики.

Пациенты, приходящие к нему на приём, действительно серьёзно болели, Павел, видя перед собой человеческую боль и растерянность, понимал, что болезни, которые приводили людей к нему, были, в большинстве своем, неизлечимы. Они поначалу не знали этого и надеялись на доктора как на Бога. Лишь со временем к ним приходило прозрение. И тогда они делились на две части: одни становились инвалидами и по 6–8 месяцев в году лежали в диспансере, как-то приспосабливались и жили. Жили вопреки всему. Другие, оглушённые приговором и считавшие, что пришли в эту жизнь, чтобы жить, а не существовать, уходили…

Их было меньше, но каждый факт суицида выбивал психиатра Павла Лизина из колеи. Этим он оправдывал частые измены жене: ему нужны были положительные эмоции и отвлечение.

И только одна женщина радовала его, поднимала ему настроение и, что удивительно, была для него загадкой. Но не той, которую нельзя разгадать, а той, над которой, подумав, приходишь к правильному ответу. Это была Ольга.

То, что она, не будучи красавицей, заставляла «бегать» за собой молодежь, поначалу его удивляло. Но, пообщавшись с ней месяц-другой, Павел с удивлением понял, что его тянет к этой женщине. Что ему с ней интересно, потому что не было такой темы, которую бы не поддержала 32-летняя женщина с весёлыми карими глазами. Нет такой шутки, которую бы она не оценила, просьбы, которую не выполнила. И не было такой неприятности, которую бы мужественно не перенесла.

У слова «доброта» много синонимов, но ни один не подходил к ней: она была не просто добра, Лизин знал немало людей, которые были очень добры, особенно если это ничего им не стоило (или, если стоило, то самую чуть). Доброта Ольги была чем-то особенным: её не надо было просить, стоило только сказать о какой-то проблеме, как она тут же включалась в её решение. Поэтому Павел, общаясь с ней, всё время следил за собой, чтобы не проговориться о чём-то, что требовало решения: стыдно было нагружать женщину своими проблемами. Другие же ничуть не стеснялись этого и эксплуатировали её, как могли: и денег перехватить (в основном без отдачи), и прикрыть, и подменить, и что угодно. Не говоря уже о домашних, которые представления не имели, как помыть за собой чашку или найти в шкафу носки…

Мысли эти пробегали в голове, и неожиданно Павел достал мобильный и послал эсэмэску: «Лёля, подлетаю к Москве. Красиво. Думаю о тебе. Будь здорова».

А внизу действительно раскинулся современный, весь из новых, сверкающих разными цветами материалов, мегаполис. Мужчина не раз бывал в столице СССР, но сейчас это был совершенно другой город. Впрочем, думать об этом было поздно: самолёт совершил посадку в аэропорту Домодедово.

Ирину он узнал сразу. Она стояла у здания аэровокзала и прижимала к груди дощечку с его именем. Её синие с льдинками глаза внимательно оббегали толпу, но как только она увидела Павла, льдинки стали таять и, кажется, даже выплеснулись на ставшее вдруг юным милое лицо с ровным носиком и словно нарисованными губами удивительного кораллового цвета, который бывает от природы у очень небольшого количества людей.