– Да, – сказала я и встала.

Прошла в спальню, где выудила из сумочки талоны и чек из отеля. Я намеренно оставила все на тот случай, когда приедут детективы и станут задавать вопросы Трэвису о его местонахождении. На обратном пути я прихватила свадебное платье. Мне не хотелось оставлять Трэвиса наедине с детективами.

– Быстро вы, – с подозрением сказал Уильямс.

– Мы вернулись всего пару часов назад, – уточнила я. – Все лежало у меня в сумочке. Вот, – сказала я, передавая детективу талоны и чек отеля.

– Это ваше… э… – Гейбл указал на платье, перекинутое через мою руку.

– Да, – ответила я, поднимая его и улыбаясь от чувства гордости. – Ох! – воскликнула я, заставив Трэвиса вздрогнуть. Я вновь заторопилась по коридору, бросая платье на кровать и возвращаясь в гостиную с DVD-дисками.

– Хотите посмотреть церемонию?

Прежде чем кто-то из них успел ответить, я вставила диск в проигрыватель и взяла пульт. Потом уютно устроилась рядом с Трэвисом, глядя, как нервно он переминается перед священником. Я поцеловала Трэвиса в щеку, он повернулся ко мне и крепко поцеловал.

– Хорошо, – сказал Уильямс, поднимаясь. Его телефон зазвонил, и он прижал трубку к уху. – Уильямс. Что? Когда? Это чушь собачья, сам знаешь.

Трэвис бросил на меня взгляд, но я сжала его руку, не переставая улыбаться. Повернулась к экрану телевизора – так было легче притвориться, что я не прислушиваюсь к каждому слову Уильямса.

Гейбл беззвучно спросил напарника: «Что такое?»

Уильям покачал головой.

– Да, сэр. Мы сейчас здесь. Понимаю, сэр. Да, сэр. – Он вздохнул и убрал телефон, раздраженно глянув на Трэвиса. – Это дело отдали Федеральному бюро расследований. Уверен, у них будет куда больше вопросов к вам.

– ФБР? – спросил Трэвис.

Уильямс хмуро посмотрел на своего ошарашенного напарника.

– Похоже на то. Хорошего дня, мистер Мэддокс. Примите наши поздравления и удачи.

Трэвис поднялся, потянув меня за собой. Мы проводили детективов взглядом, после чего муж принялся расхаживать по комнате.

– Трэвис, – сказала я, желая остановить его, но он не позволил мне. – Трэвис, постой. Все будет хорошо. Обещаю.

Он сел на диван, поставив локти на колени и накрыв лицо рукой. Муж дергал коленями и тяжело дышал.

Я готовилась к эмоциональному всплеску. Села рядом с ним, прикасаясь к крепкому плечу.

– Мы были в Вегасе, где и поженились. Вот что произошло, и это мы продолжим говорить. Ты ничего плохого не сделал, Трэвис. Произошло ужасное, но я не позволю тебе упасть духом.

– Эбби, – сказал Трэвис, не убирая рук от лица. Он зажмурился и тяжело вздохнул. – Ты знала, что так будет?

Я поцеловала его в плечо.

– Что ты имеешь в виду?

– Что мне понадобится алиби.

В груди громко заколотилось сердце.

– О чем ты говоришь?

Он повернулся ко мне, еле скрывая страх в глазах и сожалея, что задает мне этот вопрос.

– Скажи мне правду.

Я пожала плечами.

– Хорошо…

– Ты вышла за меня, чтобы уберечь от тюрьмы?

Я сглотнула ком в горле. Впервые в жизни я боялась, что мое фирменное беспристрастное лицо не спасет меня. Стоило мне признаться, что я намеренно создала для него алиби, то он ни за что не поверит в мою любовь и искреннее желание стать его супругой. Не поверит, что любовь – это единственная причина, по которой я согласилась стать его женой на первом курсе колледжа – в свои девятнадцать лет. Я не хотела говорить Трэвису правду, но не могла начинать наш брак с такой огромной лжи.

Я распахнула рот, не зная, что именно скажу, но слова полились сами.

Я помню, как незадолго до смерти мамы висел у нее на ноге, пока она мыла посуду. Мягкий белый свет лился через кухонное окно внутрь комнаты, создавая сияние, окутывающее ее профиль и одежду. В лучах кружились пылинки, совершая медленный путь вниз.

Мама никуда не торопилась, чтобы тарелки и кастрюли не звенели друг об друга, и мурлыкала под нос песню, которая навсегда отложилась в моей памяти. В доме было тихо, раздавался только плеск воды, в которой она мыла посуду, и ее мелодичная песенка.

Я всю жизнь пытался отыскать этот мотив, который она напевала, расхаживая по дому, но, должно быть, она его выдумала сама, потому что ничего подобного я так больше и не услышал. Теперь эта мелодия существовала лишь в моей памяти. Наиболее ярко она звучала в тот день, который, как я понял позже, стал началом нашего медленного прощания с ней.

Все старшие братья находились в школе, а Трент только пошел в сад. Время наедине с мамой стало для меня лучшим за день.

Я любил братьев, но ее внимание для одного меня было особенным, роскошь, которую каждый из нас испытывал лишь на короткое время. Вряд ли тогда я мог почувствовать, что именно скоро случится, но я понимал, что рядом с ней время пролетает стремительно.

Мама удивлялась, что я липну к ней куда больше, чем другие мальчики, но она была не против. Возможно, она проявляла бесконечное терпение, потому что я был малышом, или она понимала, что я ее последний ребенок. Мама знала о своей болезни и наслаждалась каждым мгновением своей жизни.

Любовь Эбби напомнила мне об этом: о спокойствии, мягкости, тишине, когда я мог прильнуть к маме на кухне, слушая мотив ее прекрасной песенки. Но меня преследовало необъяснимое и неотступное чувство – которое я не мог понять, – что в любой момент мое время с ней может закончиться.

Я знал, что Эбби меня любит. Она говорила мне это бесчисленное количество раз, а что важнее – доказывала поступками. Черт подери, даже когда она злилась на меня, то делала все ради моего блага. Только две женщины в моей жизни вызывали такие чувства.

Я не мог потерять Эбби. Если пришлось бы врать полиции, друзьям, семье, целому миру, значит, так тому и быть. Без нее я бы уже не был прежним. С ней я стал другим… лучше, чем был раньше.

Благодаря Эбби в моей жизни появилась новая цель, любить ее, делать счастливой – вот чего я с нетерпением ждал. Ничто и никто не приносил мне такой же радости.

Пока я ждал ответа на вопрос, почему она на самом деле вышла за меня замуж, я прокручивал в голове тысячи сценариев. Даже скажи Эбби, что хотела тем самым защитить меня от тюрьмы, это ничего не изменит. Я все равно желал быть ее мужем и надеялся, что, несмотря на новые правила игры, я все же смогу убедить ее, что она приняла верное решение.

Кто-то назовет меня эгоистичным мерзавцем, но она не поступила бы так, если бы не любила. Смущала вся эта спешка, общественное одобрение, но не любовь. Если Эбби развеет мои страхи и скажет, что да, она правда желала выйти за меня замуж через несколько часов после пожара, поверю ли я ей? Был ли я так уверен в своих подозрениях, что посчитаю это ложью? Если она соврет, значит ли это, что я не смогу доверять ей?

Очевидно, что в голове Эбби тоже закрутились шестеренки, она заерзала рядом со мной на диване, стараясь не показать своих эмоций.

Когда в напряженные моменты ее лицо становилось таким безмятежным, значило это одно – она что-то скрывала. Мне не хотелось начинать нашу жизнь с секретов.

Я теперь был ее мужем, я изменился к лучшему ради нас обоих. Вся моя жизнь стала другой благодаря ей. Я хотел, чтобы она доверилась мне и рассказала правду. Но в свете всего случившегося, будь я на ее месте, переживая, что она не позволит мне спасти ее… Клянусь, я бы соврал. Соврал и не моргнул бы. Вдруг я разозлился на себя, что задал ей такой вопрос. «Я правда хочу это знать?»

Не успел я что-либо сказать, как она заговорила.

– Трэвис, – проговорила я, прикасаясь к его колену. – Я вышла за тебя, потому что люблю.

Он замешкался. Похоже, что он не хотел задавать этот вопрос, а я жалела, что он все же задал. Но он не смог сдержаться.

– Это единственная причина?

Как только эти слова слетели с его губ, он весь подобрался, будто приготовился к той боли, которую причинит мой ответ.