Причины, по которым эти люди писали заявки на изобретения, были совершенно разными, но условно их можно разделить на две основные группы. Первая, она же главная: насущная потребность автора ознакомить всех желающих с тем, что ему удалось придумать. И это не жажда славы или признания, и уж тем паче (что далеко не всем авторам было присуще, но тоже встречалось) не своеобразное хвастовство – мол, посмотрите, какой я умный, до чего сумел додуматься. Нет, это была именно потребность найти единомышленников, получить отклик, желательно, конечно, положительный или с замечаниями и поправками, которые автору приходилось или с благодарностью принимать и соглашаться, или, в случае отказа, с жаром отстаивать своё мнение. Иногда из-за взаимного недопонимания переписка между автором и экспертизой по таким заявкам длилась всё время, отведённое на это законодательством, но если авторы с доводами экспертов так и не соглашались, то им давался дополнительный шанс на более объективное, как они полагали, отношение к своему труду. В таком случае к рассмотрению заявки подключался так называемый контрольный совет, состоящий из штатных или внештатных экспертов-специалистов в узких областях знания, хорошо знакомых с темой.

Однако встречались, далеко не так уж и редко, заявки, написанные по принуждению. Патентные отделы предприятий и организаций, чересчур уж ревностно относящиеся к своим обязанностям, устанавливали настоящий план по выдаче изобретений «на-гора» и требовали неукоснительного его выполнения. Вот с отказами по таким высосанным из пальца техническим решениям авторы соглашались без каких-либо споров.

Заявка представляла собой полный комплект необходимых документов, подшитых в картонную папку, называемую на местном сленге «коркой», и в таком виде поступала к эксперту на рассмотрение. Вносить какие-либо изменения и дополнения в материалы заявки не допускалось, что-либо писать в этих материалах тоже было нельзя. Выносить заявочные материалы с «коркой» за пределы института было категорически запрещено. Для текущей работы экспертам выдавался второй экземпляр текста заявки на отдельных несброшюрованных листах, но в нём не было всех данных, необходимых для окончательного оформления экспертного решения. Поэтому так уж было принято, что эксперты, работая с материалами, всегда «корку» под рукой держали.

Как-то ехал я в метро, сидел себе спокойно, читал материалы заявки прямо с «коркой», а рядом женщина села, на меня посмотрела да вдруг и говорит:

– Хоть бы «корку» не светил.

Я материалы тут же в дипломат убрал – и бегом из вагона. Долго боялся, что вскроется это дело, по головке бы точно не погладили. Но, к счастью, обошлось. Это я к тому, в каких условиях мне, да и другим внештатным сотрудникам, работать приходилось.

Так вот. Обычно внештатник приходил и садился рядом со своим руководителем. Тот просматривал, что ему принесли, и, если всё в порядке, материалы машинисткам относил. Мне же в связи с тем, что я с десятком заявок всегда прихожу, в одной из рабочих комнат свободный стол отвели. В той комнате ещё шесть человек работало, а моя руководительница сидела в другом помещении, огромном, рассчитанном на двенадцать экспертов, и потому там постоянный шум от телефонных переговоров стоял. Там я работать не мог – мне то с одной, то с другой стороны кто-нибудь да обязательно мешал. Ну а какая при этом отдача от творческого работника бывает, вы и сами прекрасно знаете. Раз-другой я просидел там пару часов, но так и не смог толком сосредоточиться, вот и пришлось к руководству идти, помощи просить. Нелли Пивновская, курирующий нас заместитель заведующего отделом, которая сама в этой же комнате сидела, взяла меня за руку, в соседнюю отвела и громко, так, что все головы подняли и на неё уставились, произнесла почти по складам:

– Молодого человека зовут Иван Александрович!

– Просто Ваня, – перебил её я.

– Повторяю, – нисколько не смутилась Нелли, – Иван Александрович. Он у нас внештатник, но не обычный, за которым нам самим бегать приходится. Иван Александрович в прошлом месяце пятнадцать первичных заявок рассмотрел, причём тематика всех была на стыке со смежниками: медиками, биологами, сельским хозяйством. Дело в том, что Иван Александрович химик по образованию, кандидат биологических наук, а работает в медицинском НИИ. Прошу стол этот ничем не занимать, ну а в отсутствие хозяина не возбраняется, конечно, за ним и чаю попить, и с внештатниками посидеть, и с заявителями экспертное совещание провести.

Все всё молча выслушали и этим ограничились. С тех пор так и повелось. Я входил, громко со всеми здоровался, мне в лучшем случае односложно отвечали, а чаще головой кивали и продолжали сосредоточенно работать, как будто меня не существует. Я уж потихоньку имена их всех выучил – они же иногда друг с другом коротко переговаривались, но, кроме имён, ничего ни о ком из них так и не узнал. «Не больно и надо», – думал я про себя, хотя такое положение дел меня слегка задевало и озадачивало.

Но однажды, дело в последние майские дни было, я пришёл в самом конце рабочего дня, смотрю – в комнате какое-то оживление. Две дамы незнакомые сидят и ведут громкий разговор. Я, как всегда, поздоровался со всеми, а в ответ не только «Привет» или «Здравствуйте» услышал, но ещё и кое-какие вопросы, меня слегка удивившие. Особенно один, заданный высокой, слегка полноватой женщиной лет тридцати, с ухоженным лицом, с приведённой в порядок причёской, просто, но достаточно элегантно и со вкусом одетой. Она здесь явным лидером была, и все называли её Галина Семёновна, лишь изредка позволяя себе короткое имя Галя, в то время как остальные обращались друг к другу по именам: Валя, Нонна, Наташа, Света и Люся. А вопрос был такой:

– Иван Александрович, не откажетесь ли вы попить с нами чайку?

Я настолько оторопел, услышав этот вопрос, который был больше похож на приглашение к столу, что замялся и не знал, что мне думать и как отвечать. Пока я пытался собрать мысли в кучку и успокоить начавшие вдруг поигрывать нервы, все молчали, с любопытством меня рассматривая. Особенно явно это делали две незнакомки. Видно было, что они не просто прекрасно знают всех хозяек комнаты, а, по-видимому, являются членами одного старого, хорошо сложившегося коллектива.

Галине Семёновне, видимо, надоело ждать, когда же я в себя приду, и она, уже с весьма ощутимым нажимом, вопрос-приглашение повторила, изменив порядок слов и добавив новых, но смысл оставила прежним:

– Иван свет Александрович, так как вы относитесь к тому, что вам придётся присоединиться к нам? У нас, видите ли, небольшое событие в коллективе сегодня произошло. Вернее, конечно, не сегодня, а несколько – не будем уточнять, сколько именно – лет назад, но именно в этот самый весенний день.

Я только и смог пробормотать:

– С удовольствием, – и тут же всех перестал интересовать.

Некоторые занялись своими делами, а остальные, собравшись в небольшой кружок, принялись перешёптываться.

Мне необходимо было сдать в печать все заявки, срок рассмотрения которых заканчивался в мае. Поэтому, не обращая внимания, и даже больше, не замечая, что творится в комнате, я перекладывал заявку за заявкой из одной кучи в другую, убедившись, что всё оформлено правильно и работу можно отдавать руководителю на проверку, а затем уж и в машбюро. Может, это произошло случайно, а может, и было хорошо срежиссировано, но стоило мне закончить просмотр последней работы, как в комнате началось активное передвигание столов. Я же, схватив всю свою немалую пачку, отправился в соседнее помещение, положил свои труды на краешек стола руководительницы, но, поскольку в тот момент её в комнате не было, не стал никому ничего объяснять, а отправился назад.

Вернулся я как раз в тот момент, когда на получившийся из четырёх сдвинутых столов почти танцпол был водружён огромный торт; откуда-то на столе, забившемся в самый угол у окна, возник большой букет красных гвоздик, а все, вероятно нетерпеливо меня ожидая, тут же встали и начали поздравлять пухленькую женщину небольшого росточка, с вечно растрёпанными тёмно-русыми, коротко стриженными волосами, по имени Валя. Я оглядел стол: тоненько нарезанная колбаска, сыр, красная рыбка – и никакого спиртного.