В главном корпусе я первым делом к Анатолию Карпову, моему заму по книжным вопросам, пошёл. В институт он через год после меня, сразу же после окончания Первого медицинского института по распределению попал. Работать, вернее в аспирантуре учиться, он начал в соседней со мной лаборатории, которая в нашем же экспериментальном корпусе находилась, и сразу же в наш по-настоящему дружный книжный мирок влился. Он ещё занимался оформлением диссертационной работы, когда скончался заведующий его лабораторией. Большинство её сотрудников давно уже достигли пенсионного возраста, перспективными исследованиями их коллектив не занимался, в основном подчищал хвосты в своих уже закончившихся научно-исследовательских работах, вот в министерстве и подняли вопрос о проведении в нашем институте небольшой реорганизации. Лабораторию закрыли, часть сотрудников отправили на пенсию, а молодёжь перевели в другие научные подразделения. Так Анатолий и оказался в лаборатории профессора Чертова, о котором я уже упоминал. Эта лаборатория вообще была для нас опорным пунктом. В ней ещё две сотрудницы в наш актив входили. Чертов всё всегда видел, но в отношении книг не особо возражал. Большой он их любитель был. Поэтому, как только новые книги приходили, я их целую пачку по одному экземпляру нёс директору, а Толя – своему шефу. Мы, конечно, старались их доверием не злоупотреблять и зазря рабочее время на книжный магазин не тратить, но ведь после работы не всегда получалось во все государственные магазины, которые нас товаром снабжали, съездить. Вот и приходилось иногда в рабочем графике толику времени изыскивать, чтобы куда-нибудь смотаться, особенно когда речь шла о встрече с руководством таких ведомств, как «Союзкнига» или «Москнига».
Сегодня, да и в самом что ни на есть обозримом будущем, никаких дел не предвиделось; так, поболтали с Толей о том о сём, наметили, откуда в моё отсутствие товар привезти должны и как обязанности на эти тридцать дней перераспределить. Пожал он мне руку, пожелав, чтобы всё было тип-топ, и я уж собрался халат снять да у него оставить на ответственное хранение, как сообразил, что сейчас можно, а скорее, даже нужно ещё с одним человеком попрощаться, который тоже свою буквально неоценимую помощь оказал при подготовке к этому путешествию. Речь о секретаре партийной организации. Вот я ей, впрочем без особой надежды на успех, и позвонил по внутреннему в партком. Решил: снимет трубку – зайду, а если она в клинике, то беспокоить не буду, по возвращении забегу.
К моему удовлетворению, Лариса Ивановна трубку сняла и вроде даже обрадовалась моему звонку, поэтому пару минут спустя я уже сидел напротив неё, вольготно вытянув свои длинные ноги. Вскоре перед нами возникли кружки с дымящимся чаем, и мы завели разговоры на совершенно посторонние темы, на которые раньше никогда не разговаривали. Оказалось, что наша секретарь парторганизации вовсе не такой вечно спешащий и озабоченный человек, какой я привык её видеть. Она живописью интересовалась, регулярно различные художественные выставки посещала и, так же как я, любила коллекцию импрессионистов, которую собрал Щукин и которая в Пушкинском музее изобразительных искусств находилась. Вот мы с ней некоторое время и посвятили обсуждению любимых мной работ французов, входящих в это живописное направление. Я даже удовольствие от той беседы получил и совсем другими глазами на Ларису Ивановну смотреть начал.
К чаю хозяйка коробку конфет на стол поставила. А у меня одна очень дурная привычка имеется: если передо мной на столе стоит что-то съедобное и я до него без проблем дотянуться могу, то машинально, даже не замечая этого, буду есть и есть, пока всё не закончится или это съестное от меня подальше не уберут. При этом я даже не понимал, что ел. Лариса Ивановна о таких особенностях моего организма, естественно, знать не могла, вот она эту коробку на стол и поместила перед самым моим носом. Как она её открывала, я, разумеется, видел и даже заметил, что коробка совершенно полная, новая значит, была. А вот когда мы прощаться стали, я обнаружил, что съел все конфеты подчистую. Так неудобно стало, просто ужас. Я уж объяснять ей принялся, что даже не видел, что делаю, а она засмеялась только – не бери, мол, в голову. Хорошо говорить «не бери в голову», стыда теперь не оберёшься. Я продолжал извиняться, а она шкаф открыла и оттуда три здоровенные, дорогущие коробки достала и мне протянула.
– Возьми, Вань, они тебе в поездке могут пригодиться.
Я, разумеется, сразу в отказ пошёл, а она их мне буквально в руки сунула: возьми да возьми. Шкаф, в котором они лежали, открыла, а там всё такими коробками забито.
– Ваня, ещё раз прошу, возьми. Я уже не знаю, куда их девать. Больные несут, отказаться неудобно, это ведь от чистого сердца. Сама-то я максимум одну конфетку себе в день позволить могу, вот и копится это добро. Я уж как в райком еду, девочкам в орготдел или сектор учёта одну, а то и две коробки обязательно везу, они искренне радуются такой малости, а мне это приятно. Поэтому прошу: и ты возьми.
Под настойчивым напором пришлось взять. Но у меня с собой только дипломат был, заявками почти под завязку забитый, в него коробки уже не влезали, он же не портфель, который раздуться может. С коробками в руках идти или в авоську их положить, не заворачивая, совсем неудобно. Лариса Ивановна выход нашла:
– Давай я тебе «Правду» вчерашнюю дам, в неё и завернёшь.
Сказала так, а потом замолчала да как засмеётся:
– Вань, а ты когда-нибудь вчерашнюю правду видел? Вот я сказанула. На площади Дзержинского кто-нибудь из особо шустрых может на таких вот словах целое дело раскрутить, они там и не на такое способны.
Но газету достала и помогла завернуть, стараясь при этом название её так разместить, чтобы не видно было, что это за газета.
Я ей уже руку пожал да прощаться до декабря стал, как она мне говорит:
– Постой, мы же с тобой ещё завтра увидимся.
– Лариса Ивановна, завтра я уже в поезде ехать буду.
– Куда это ты собрался, интересно мне? Завтра в три часа партбюро. Надо уже подготовку к отчётно-выборному собранию начинать. Оно не за горами, на 20 декабря по графику намечено. Ой, Ваня, как же я устала от этой нагрузки, если бы ты знал! Четыре года как прóклятая эту лямку тяну. В декабре потребую, чтобы меня переизбрали, хватит, накомандовалась я по самое вот это. – И она рукой по шее провела, как будто голову свою отрезала.
А я, пока она говорила, думал: «Это я дурак или действительно завтра последний рабочий день будет, а в поезд мне садиться послезавтра надобно?» Ничего не понял, поэтому, как только Лариса Ивановна душу свою закончила изливать, со своим вклинился:
– Я бы тоже с удовольствием ярмо своё с шеи сбросил да науке больше времени уделил, но вот не знаю, как на это наша руководящая и направляющая в лице секретаря парткома посмотрит.
– А ты язва, оказывается, Ваня, вот не знала. Стоит только человека конфетами от пуза накормить, как он шпильки втыкать в больную область принимается. Тебе, милый мой, легче моего намного. Ты уж из комсомольского возраста вырос чуть-чуть, ну ещё годик, может, удастся райком уговорить тебя на выборной должности подержать, и всё, придётся молодёжи место уступить. Ты вроде Лену Ларцеву подготовил себе на замену? Или пожалеешь её? Дашь вначале защититься, чтоб как с тобой не получилось? Не выйдет. Если её в гущу событий и жизни институтской не запустить, сдуется она. Надо на одном дыхании всем заниматься, и наукой, и жизнью, которая вокруг кипит. Ты думаешь, мы все здесь бездушные, ничего, кроме себя, не видим и не слышим? Ошибаешься, если так считаешь. Мы за вами, молодыми, нам на смену идущими, внимательно следим. Ты сам скоро таким станешь, тоже будешь молодёжь на правильный путь направлять да подталкивать.
– Как всегда, вы правы, Лариса Ивановна. Вот вроде я из пелёнок почти вырос, пора меня действительно на пол спускать, чтобы ползать научился, а там, глядишь, на ноги встану да ходить самостоятельно, без поддержки начну. Я это всё уже давно понял. С тех пор, как меня Антон Котляков на поверхность вытащил да в люди выводить начал. Я часто его вспоминаю и светлой его памяти постоянно кланяюсь. Но мы что-то о другом с вами начали, а вон куда нас кривая увела. Вы мне лучше ответьте: я действительно во времени потерялся и сегодня четверг, а не пятница, как я сам себя уверил?
