Это не может быть реальностью. Я снова сплю.

Давай, просыпайся.

Пожалуйста, проснись.

Видимо, я все еще ловлю приход.

Я пыталась вглядеться в лицо мужчины, но оно казалось сплошной мечущейся тенью, как и его тело.

– Ева, – сказал он голосом мамы.

Я все еще направляла на него нож, но моя рука была такая слабая, дрожала и то и дело опускалась вниз.

– Во–первых, это не поможет, – голос, я услышала его голос, от которого хотелось в ужасе кричать, бежать, лопнуть себе барабанные перепонки, что угодно, но лишь бы больше не слышать его, а я вместо этого выпустила нож из пальцев, и он звонко ударился о доски пола. – Во–вторых, не отрицай меня.

Это сон.

В жизни так не бывает.

Я попала в кошмар и никак не могу из него выбраться.

Взгляд сам опустился на нож. Снова.

Да, если убить себя во сне, то проснешься.

Еще до того, как мои пальцы коснулись рукоятки, нож сам поднялся в воздух и со свистом влетел в стену.

– Какое глупое существо. Вместо того, чтобы использовать нож для самообороны, ты решила использовать его против себя. Я разочарован.

Я пропустила сказанное мимо ушей и с ужасом смотрела на стену.

Мама меня убьет.

Вторая мысль была более адекватной: как теперь выбраться из этого сна? Если это сон, то и ножа в стене вне его тоже не существует. Тогда и о матери беспокоиться не к чему.

Сон ли это?

– Ты не спишь.

– Прекрати! – наконец закричала я, закрыв уши руками. – Умоляю, замолчи!

– Прими меня, и все изменится.

– Исчезни! Исчезни! – в истерике кричала я, отчаянно стуча пятками по полу, стараясь перекрыть отвратительный звук его голоса.

Даже не столько отвратительный, сколько пугающий. Я впервые осознала, что значит кровь стынет в жилах. Моя уже, казалось, вообще никогда не будет бежать по венам.

Я перестала кричать, подняла глаза.

Никого не было.

Если у меня поехала крыша, лучше сразу умереть. Мне никто не поможет. Никто даже не захочет помочь.

Так, собралась, дыши, Ева. Ты сама себе поможешь, кроме себя самой у тебя никого нет. Справимся.

Руки чесались загуглить признаки шизофрении или чего–то подобного, но я решила, что это только навредит. Тем более, что самостоятельно тут не справишься.

Вот, здравое решение, значит, рассудка я еще не лишилась. По крайней мере, окончательно. Главное, что я все еще могу отличать игры разума от реальности, это уже хоть что-то, что позволяет не сойти с ума окончательно.

Если мне это привиделось, значит, и нож на месте.

Ага, на месте.

В стене.

Как он мог там оказаться? Сама я бы точно этого не смогла сделать.

– Ты тут? – сама не знаю, почему я спросила, вдруг в этом возникла острая необходимость.

Мне сложно описать чувство, которое я получила от тишины. Я знала одно: это не облегчение.

Ощущение похоже на то, когда находишь в своей комнате большого паука, уходишь за шваброй, возвращаешься – а его и след простыл.

Я поднялась на ноги, шатаясь от вновь накатившей тошноты. Дом был каркасный, отделка была только в ванной комнате и на кухне. В остальных – дерево. Лезвие ножа застряло между досок по самую рукоять.

Может, в другой день, у меня и получилось бы его вытащить, но сейчас я чувствовала себя ужасно слабой и напуганной.

Даже мелькнула мысль о том, что никакого ножа на самом деле нет, что мне только кажется.

Я давно догадывалась, что у меня есть определенные проблемы. Здоровые люди не причиняют себе вред. А тут еще и это. К тому же, галлюцинации при расстройстве личности дело неудивительное, но я сталкивалась только со слуховыми и только если сильно уставала или испытывала стресс.

Я придавила пятки к полу, перенесла центр тяжести назад и тащила нож на себя, стараясь держать его параллельно полу.

Повесим здесь мою фотографию из первого класса… Все равно мама ничего не заметит. Она вообще кроме своих чертежей ничерта не замечает.

Как раз в момент, когда лезвие потихоньку начало выходить из стены, а после нож оказался в руках, посадив отдачей меня на пол, чего я почему–то не ожидала, он выпал из руки, и я инстинктивно попыталась его поймать.

Я схватилась за лезвие, заново порезав едва взявшиеся коркой вчерашние ранки.

Стало так обидно, что я расплакалась. Ничего не хотелось, кроме как забиться в какой–нибудь укромный уголок до скончания веков.

– Зачем вы провели ритуал? – я, как подстреленная, вновь подскочила из-за того же голоса.

Почему не ушел, я же просила уйти!

– С каждой каплей твоей крови я становлюсь сильнее. Прими меня, и мы обратим последствия, пока не слишком поздно.

Я не ответила. Я упала лицом в пол, обхватив голову руками, и только больше зашлась в рыданиях.

Волосы неприятно прилипли к свежему порезу на руке.

– Прекрати и утри свои слезы, жалкое создание.

Если я сейчас закричу, он исчезнет?

– У нас нет времени. Ты сама звала меня, и я стану худшим проклятием твоей жизни, если ты этого не исправишь, Ева.

– Как я могу исправить то, чего не совершала? – пора перестать ему отвечать, а то ведь так можно привыкнуть и решить, что это в порядке вещей.

А это ненормально. Меня закроют в психушке, а потом я никогда не устроюсь на работу.

Да брось, как будто ты собиралась доживать до совершеннолетия и проживать то, что потом обыкновенно происходит. Рано или поздно мы покончим с собой, это единственное, что не дает нам уйти в депрессию окончательно, верно?

– Да что не так у тебя с головой?!

Я даже успела забыть о его существовании, поэтому вздрогнула, обнаружив, что навязчивая галлюцинация все еще здесь и, похоже, вовсе не собирается исчезать.

– Я никуда от тебя не денусь, пока ты не обратишь ритуал.

Я обернулась к нему, долго вглядываясь в мельтешащие тени, скользившие по нему.

Я никогда не видела такого раньше, моему мозгу даже не из чего было такое придумать.

А может, я не вижу лица, потому что это как во сне? Когда ты на что-то смотришь, но информация считывается лишь урывками. Может, галлюцинации работают точно так же?

– Это все реально, Ева. Ты это знаешь. Ты сама во всем виновата.

Даже мое воображение уже винит меня. Как будто мне мало себя и своей критики.

– Или все же не ты?..

Я все еще смотрела на него, и, в минуту сомнения, в тени проскочила еще одна, совсем черная, тень.

Это невозможно.

– Культ Адама. Он уже существует? – спросила тень.

– Культ?.. – внутри все похолодело.

«Просто есть люди, которым доступно больше, чем другим. Мы на многое закрываем глаза, многого не желаем видеть, тем самым ограничивая себя и свои возможности».

Так сказал мне вчера Адам, когда я обвинила его в галлюцинациях. А теперь сама…

– Если это сделали они, тогда мне ясна твоя реакция. Твой отец был обязан рассказать тебе все и предостеречь от ошибки. Это его долг.

– Ты знаешь моего отца? – во мне вдруг сработало что-то, что всегда срабатывало при упоминании отца.

Как позавчера в доме той старухи.

Слишком болезненно и в то же время этим можно было заставить меня говорить.

– Что ты знаешь о моем отце? – как глупо.

Я не признавала галлюцинации (или что бы то ни было), а теперь говорю с ними и задаю вопросы.

Но если он ненастоящий, он не сможет сказать мне ничего нового о папе, верно ведь?

– В вашем роду были только первенцы мужского пола со времен моего погребения, и они были единственными детьми в семье. И от отца к сыну передавались слова о том, что я должен оставаться погребенным, что их обязанность – защищать мой покой и не дать крови прародителя быть пролитой. Крови потомка прародителя. Все должно было быть хорошо, пока рождались сыновья, ведь в мужском начале не заключено силы, пробуждающей жизнь. Или он все же передал знания, но не тебе…

Мог ли мой мозг самостоятельно выдать такое?

– Я сразу узнал тебя, Ева. Я решил, что ты самостоятельно вызвала меня, ослушавшись отца, а после только подкрепила связь, пролив вчера кровь.