– Нет, я… Это лишь способ избавиться от боли.

– Иррационально.

Нет. Нет. Нет.

Хватит с ним разговаривать! Это все тебе кажется! Это – иррационально!

Не обращай на него внимания и иди обработай руку уже наконец, приготовь себе поесть, ты наверняка уже очень голодна, нужно хорошо питаться, чтобы организм продолжал нормально функционировать. Да и, к тому же, мама тебе голову оторвет, если ты не разберешь коробки.

Эта игра зовется взаимовыгодной. Она разрешает тебе остаться дома, а ты, в свою очередь, делаешь то, чего не хочется делать ей. Все просто.

– Не отрицай меня.

– Я тебя не слышу, – буркнула я, поднимаясь на ноги по стенке и борясь с головокружением.

Его это «не отрицай меня» уже порядком начало раздражать. Как заевшая пластинка.

– У нас нет на это времени! Ты ведь почти впустила меня! – рычало существо.

– Тебя нет! – упорно отрицала я.

Я метнулась на кухню за телефоном и включила музыку так громко, насколько было возможно, и стала подпевать во все горло.

– Прекрати сейчас же! – раздалось прямо возле уха, но я приложила все свои силы, чтобы не подать виду, насколько мне на самом деле страшно.

– Сам прекрати, – я безразлично дернула плечами.

– Я заставлю тебя страдать так, как ты никогда еще не страдала, – прошипел он.

Ха!

– Ну попробуй, – я даже не повернулась на голос, преисполненная скептицизмом. – Посмотрим, сможет ли хоть кто–то испортить мою жизнь больше, чем это уже сделала я сама.

До меня вдруг дошло.

– Ты, случаем, не Кассий? Так, просто для галочки.

– Он самый, но это сейчас ты видишь лишь тень, а…

– Да–да–да. Конечно. Продолжай. Моему мозгу ведь нечем больше заняться. Даже имя не мог получше придумать, взял вчерашнее у этих придурков…

– Ты…

– Да–да, пожалею, – я пыталась придать своему лицу выражение глубокого безразличия, надеясь, что когда я успокоюсь, то и галлюцинация исчезнет. – А теперь будь добр, заткнись, а? Начинается мой любимый припев.

Так проще. Смеяться над тем, что тебя пугает, издеваться над этим. Отрицать свой страх.

По итогу хлеб я порезала все равно на столешнице, подпевая, на ходу запихала в себя бутерброды, у которых отсутствовал вкус, и иногда прихлебывала какао, когда раскладывала из коробок кухонные вещи по местам.

Кассий (так теперь называть его легче) следовал за мной из комнаты в комнату, и я ни на секунду не могла расслабиться и спокойно вздохнуть, его глаза буквально были прикованы ко мне.

На деле же хотелось куда–нибудь сбежать и вдоволь нарыдаться. Подавить на шрамы… хоть они и так горели на коже.

Рука уже потянулась к ранкам, но я одернула себя, вспомнив, что, когда я порезалась, Кассий почему–то не исчез, а наоборот, только окреп.

Что же за проклятье такое? Почему я? Почему именно я? За что мне все это?

Даже не поделишься ни с кем своими переживаниями, сразу примут за сумасшедшую.

А может, я уже сумасшедшая?

Когда я наконец разгребла последнюю коробку и все так же продолжала орать песни во все горло (оно уже болело), в дверь позвонили.

Я посмотрела на часы – 15.49 – не мама.

Но кто?

После того кошмара было немного страшно открывать, но при этом я ощутила радость: живой человек, не галлюцинация.

Надеюсь.

На пороге стоял Адам. Я тут же захлопнула дверь и, неожиданно даже для самой себя, сползла по ней вниз и разрыдалась достаточно громко, хоть и совсем неумышленно, что мой плач можно было услышать еще далеко за дверью дома.

– О боже, Ева, боже, я не хотел, – было слышно, что парень опустился на корточки перед дверью. – Ева, пожалуйста, открой, нам необходимо поговорить. Прости, прости, прости меня. Всех нас. Я не думал…

– Конечно! Вы никогда не думаете! Никто из вас! – я уже вовсю захлебывалась в рыданиях, собственной беспомощности и злобе на это.

Правда, вдруг ощутил ась непривычная легкость: Кассий исчез.

Если его нет, пока рядом есть люди, значит, нужно, чтобы Адам задержался подольше.

– С чего мне теперь тебе верить? – уже даже немного успокоившись, спросила я.

– С того, что я изначально не желал тебе зла, и уж тем более не хочу причинять тебе боль сейчас. То, с чем ты уже столкнулась, или еще столкнешься, гораздо сильнее тебя, гораздо страшнее, чем может показаться. Ты должна быть готова. Мы не хотели проводить ритуал до того, как ты сама не согласишься. То, что вчера произошло – случайность, совершенная случайность.

Ритуал?

Он тоже говорит про ритуал…

Я немного приподнялась, чтобы нажать на дверную ручку. Дверь тихо и беззвучно подалась вперед, и Адам почти в то же мгновение оказался напротив моего лица, которое обхватил своими большими ладонями и пытался прижать к себе, как голову ребенка.

– Не трогай, пожалуйста, не трогай, – едва выдавила я из себя, как почувствовала, что Кассий снова здесь.

Теперь хотелось вжаться в Адама и дать себе поплакать в крепких объятиях. Со мной такого никогда не случалось.

Адам поднялся сам и помог встать мне.

– Где бы тебе было комфортнее поговорить? – спросил он немного смущенно.

Этот вопрос мне понравился.

Я кивнула на проход в гостиную.

– Я могу оставить куртку здесь? – Адам показал на крючки у входа.

Я снова кивнула.

Парень разделся и вошел, а я следом.

Я уловила тонкий терпкий аромат духов, от запаха которых в груди кольнуло.

Приятный запах.

Нельзя влюбляться. Особенно, в такого человека.

Я уже настолько боюсь чувствовать, что запрещаю себе это даже при малейшей мысли о том, что мне мог бы просто кто–то нравиться.

Хотя, возможно, Адам как будто напоминал мне кого-то, но только вот я никак не могла понять, кого…

– Садись, – я указала парню на диван, а сама села подальше, в кресло возле окна.

Кассий разместился в кресле напротив меня, а я упорно продолжала делать вид, что не замечаю его.

– Во–первых, я бы хотел еще раз перед тобой извиниться. Мне, правда, жаль, что так вышло.

Я не смотрела на него, я смотрела в окно и кусала губы.

– Во–вторых, ты сильно порезалась? – я бросила короткий взгляд на парня, а потом на свои руки, через бинт на которых уже проступила кровь, причем, даже не от вчерашнего стекла.

Пора менять повязки.

– Ну, как видишь… – многозначительно протянула я.

На самом деле, порезы не были сильными, но я не хотела преуменьшать вред, причиненный мне, а еще я не хотела, чтобы Адам расслаблялся.

Больше никому не сойдет с рук моя боль.

Вчерашнее, похоже, свело меня с ума. Кто знает, может, это даже навсегда?

– Давно ты причиняешь себе боль? – голосом, полным грусти, спросил Адам.

Черт! Я совсем забыла! Я настолько ушла в себя, к своим переживаниям, что даже не подумала о том, что Адам увидит мои руки, мои бедра, что он заметит, что скажет что-то на этот счет.

Мне было невыносимо думать о том, что он теперь знает о моих шрамах.

Я внутренне сжалась, по привычке ожидая, что сейчас он будет смеяться надо мной и спрашивать, отчего же я режу поперек, а не вдоль.

Мне всегда было неприятно и стыдно, когда кто–кто замечал мои шрамы. Больше всего я хотела, чтобы их игнорировали даже когда видят. Как будто их нет.

Ведь так всем было бы легче.

Я долго молчала, почувствовала, как мои щеки горят от стыда, а сердце колотится так, что меня затошнило.

– Не твоего ума дело, – прошептала я и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а лицо немеет.

– Ты говорила об этом с кем–нибудь? – как ни странно, но в голосе юноши не было издевки, поддельного сочувствия или показной заинтересованности.

Не знаю, как я это определила, но я чувствовала, что он искренен со мной.

– С психологом говорила. Не обо всем, но таблетки мне выписали, – я ответила искренностью, но так, чтобы он понял, что развивать тему дальше я не хочу.

Я вообще никоим образом обсуждать это не хочу.

– Говорить полезно. От этого становится легче. Правда.