– Ты что-то подмешал мне! – я расплакалась в попытке подняться на ноги, но только съехала с журнального столика на пол и с ужасом смотрела на свои окровавленные руки.

Все стояли и смотрели не на меня, а на переплет. Это как будто еще больше добавило мне ужаса и боли.

От обиды хотелось расплакаться.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что в моих ладонях нет осколков.

Я попыталась отложить панику и истерику в закрома своего сознания, чтобы подняться на ноги и сбежать отсюда.

– Я вам этого не прощу, – слезы, то ли от боли, то ли от шока, не переставая текли по моему лицу.

Я не помню, как я ушла, как оказалась дома.

Помню только, что на улице был сильный ливень и что я замерзла настолько, что уже не чувствовала боли.

Глава 2

Начало кошмара

Когда я вернулась домой, мама уже спала. Скинув куртку на диван и снимая по пути всю остальную одежду, испачканную кровью, я подавляла рыдания, пока добиралась в ванную.

Из кармана джинс вывалилась пачка сигарет, которую я от злости и обиды растоптала и смыла в унитаз.

Теперь на меня смотрело мерзкое месиво табака и бумаги, которое утонуло только после пятого нажатия на слив.

Руки были изрезаны не так сильно, как мне изначально показалось. Здесь хватило бы просто хлоргекседина и пластыря.

Дышать было тяжело. С каждым ударом сердца что-то тяжелое и свинцовое проваливалось под желудок. Я включила воду и замывала кровь с одежды, давясь от собственных рыданий, слезы застилали мне глаза, поэтому я почти ничего не видела.

Через некоторое время бесполезных усилий я бросила все на пол, и сама сползла вниз по стене.

Рыдания становились такими невыносимыми, такими неконтролируемыми, что я хотела кричать, и наверняка кричала бы, не будь матери дома. Почему я здесь? Почему я никому не могу, наконец, довериться? Почему все стремятся обидеть меня? Почему нельзя просто исчезнуть, в одно мгновение перестав существовать?..

Пар от горячей воды уже начал заполнять комнату. Не до конца соображая, что я делаю, я, в нижнем белье и с лезвием, которое еще несколько дней назад успела припрятать под ванну, уже сидела в ней и старательно, уверенной рукой выводила полосы по уже наметившимся шрамам на руках и бедрах.

Помню, что страшно мне было только в первый раз, когда я не могла решиться на боль.

А когда ты в точке невозврата, тебе уже становится все равно. Боль становится зависимостью, жизненной необходимостью.

Когда ты понимаешь, что только это способно успокоить тебя, заглушить другую боль, до которой ничем не доберешься, ты будешь делать это снова и снова.

Мама видела мои шрамы, водила к психотерапевту, благодаря которому у меня теперь есть таблетки, но это лишь отсрочило мои новые панические атаки, которые, из-за накопленных эмоций, становились каждый раз только хуже.

Боль агрессивно кусала кожу, и в этот момент мне было очень жаль себя, но эта странная решительность не давала мне плакать.

И вот паника начала отступать. Из-за потерянной крови сердце замедлилось, я стала дышать глубоко и размеренно.

Таблетки не действуют так быстро.

Я пробыла под горячей водой, пока кровь более-менее не остановилась, выбралась из ванны и бережно обработала каждый порез.

Теперь я сильнее чувствовала боль, нежели под напором воды, и это тоже помогало мне. Мне было на чем сосредоточиться, кроме своей бесконечной тревоги и внутренней пустоты.

Уже спокойно, будто бы в трансе, я достирала одежду, отмыла следы крови в ванной и выпила успокоительное вместе со снотворным.

Пришлось вылить некоторую часть бутылки геля для душа, чтобы в ванной пахло цветами, а не ржавым металлом.

Зато я перестала бояться крови… такой себе плюс.

Возможно, теперь, единственное, что меня беспокоило, это легкое, но навязчивое чувство вины за то, что я снова не справилась и навредила себе. Не сдержала обещание, которое дала маме. Которое дала себе.

Первый раз я порезала себя, когда мне было двенадцать. В год, когда папа резко оборвал общение не только с мамой, но даже со мной. Совсем.

Мне казалось, что это даже хуже, чем если бы он умер. О мертвых помнят только хорошее и понимают, почему они больше не говорят с тобой.

Не то, чтобы до этого он уделял мне внимание, и я получала всю любовь, которую, безусловно, заслуживает любой ребенок, но ради редких «моя девочка», «умница, дочка» и «люблю тебя», я готова была стерпеть любой холод с его стороны, лишь бы хоть иногда слышать эти слова.

Но теперь…

Всепоглощающая тоска и чувство ненужности.

Мама тоже после этого замкнулась, сосредоточилась на работе и почти не обращала на меня внимания, была полностью сосредоточена на себе и говорила только о своих проблемах, обесценивая мои.

Иногда эти оправдания моему поведению казались мне недостаточными, но иногда… случалось то, что случилось и теперь.

А если добавить к моим отцу и матери еще и отсутствие друзей, хотя бы одного, с которым можно было бы поговорить обо всем, то становилось совсем тоскливо.

У меня были друзья, так называемые… для которых я тоже была свободными ушами и была нужна только тогда, когда дела у них шли плохо.

Я лежала в холодной постели на спине и смотрела в потолок, ожидая, когда сон возьмет надо мной вверх, но он все не шел.

Лечь на бок или как–то пошевелиться было невозможно, потому что порезанные места тут же ослепляла яркая вспышка боли, из-за которой я могла даже громко стонать, когда нечаянно терлась увеченными местами о постель или делала резкие движения.

Я прокручивала в своей голове жизнь, сегодняшний вечер, и мне становилось нестерпимо больно. Из глаз тонкими струйками, уже по привычным местам, которые все время шелушились, побежали слезы. Они затекали в уши, немного заглушая мир, затекали туда неприятно и холодно, пробивая мурашки сквозь кожу.

Сон все не шел.

Это было самым страшным, потому что приходили мысли, от которых мне успешно удавалось скрыться на протяжение всего дня.

Не помню, когда я в последний раз нормально спала. Таблетки помогают только если не заниматься самокопанием.

Я размеренно дышала, прислушиваясь ко вдохам и выдохам.

– Ева? – мамин голос раздался так неожиданно, хоть и очень тихо, что я подскочила.

Наверное, из ванной. Я же все убрала, она не может ничего подозревать, верно?

Я вжалась в подушку и прислушивалась к звукам за пределами комнаты. Все было тихо.

Предприняла еще одну попытку заснуть, но сердце эхом билось в матрас и сводило меня с ума.

Самым верным решением теперь было встать и отварить ромашку с мелиссой либо пустырник, взять какую–нибудь книгу и сидеть с ней, пока не подействуют таблетки.

Что-то они сегодня долго. Должно быть, из-за сильного перевозбуждения.

Когда я встала, стены немного кружились. Я включила свет и стала искать в коробке книгу, с которой мне бы хотелось провести ближайший час.

Когда мои руки наткнулись на обложку книги, которую давал мне Адам, я беззвучно закричала и отскочила в сторону.

Книга снова упала на пол, и из ее корешка текла… кровь. Я готова поклясться, что это была кровь.

Они точно что-то мне подмешали. Употребляют наркотики, а потом говорят, что существуют высшие сверхъестественные силы. Мне, по крайней мере сейчас, хватает рассудка, чтобы понимать, что все это – галлюцинация.

Где-то на задворках сознания копошились мысли о том, что надо бы постараться не разбудить маму.

Я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов с резкими выдохами.

Когда я посмотрела на пол, там лежал сборник стихотворений Бродского. Ничего необычного, но это я бы читать сейчас точно не стала, станет еще тоскливее. Бросив книгу назад в коробку и отправившись на кухню, я поняла, что в принципе не хочу больше прикасаться к каким бы то ни было книгам сегодня.

– Ева.

Так, интересно, мама зовет меня на самом деле или это мне тоже кажется?