Ему было известно, что машины уже обрабатывают полученные данные, изучают доказательства и дают оценку тому, что произошло в кабинете. Но Харц не мог знать, получила ли фурия приказ следовать за ним повсюду до самого момента его казни, или она просто замерла, ожидая дальнейших указаний.

Впрочем, это не имело значения. Эта фурия или какая-нибудь другая, несомненно, уже получила указания от электронного мозга. У Харца был только один выход. Слава богу, что он мог спасти свою жизнь.

Харц наклонился, отпер маленький ящик письменного стола, выдвинул его и посмотрел на панель управления, которой ему так не хотелось пользоваться. Затем тщательно набрал кодовую комбинацию и ввел ее, цифру за цифрой, в главный компьютер. Ему казалось, будто он видит, как данные о действительно происшедшем стираются с магнитных лент и записывается новая, искаженная информация.

Харц посмотрел на фурию и улыбнулся.

– Теперь ты обо всем забудешь, – сказал он. – Ты и компьютеры. Можешь отправляться. Больше мы не увидим друг друга.

Или компьютеры действовали с невероятной быстротой, или это было всего лишь совпадение, но через мгновение фурия шевельнулась, словно откликнувшись на команду Харца. С того момента как безжизненное тело Дэннера выскользнуло из ее рук, она стояла совершенно неподвижно. Теперь новые команды оживили ее, и первые движения фурии были резкими и несогласованными, будто она переключалась от одних команд на другие. Фурия даже поклонилась – отрывистое движение головой, при котором ее маска оказалась на одном уровне с лицом Харца.

Он увидел, как его черты отразились в бесстрастной полированной маске фурии. В этом поклоне было нечто почти ироническое – поклон дипломата с красной лентой запекшейся крови на груди, исполнившего свой долг честно и преданно. Фурия повернулась и пошла к выходу. Неподкупный стальной робот стал жертвой обмана, и лицо Харца, отражавшееся в полированной спине фурии, как бы с укором смотрело на верховного управляющего.

Харц следил за тем, как фурия вышла из кабинета и начала спускаться по лестнице тяжелыми равномерными шагами. Он чувствовал содрогание пола от тяжелых шагов, и внезапно его охватил ужас, от которого закружилась голова. Харцу показалось, что само основание общества разваливается у него под ногами.

Жизнь человечества по-прежнему зависела от компьютеров, а на них больше нельзя полагаться. Харц опустил голову и увидел, что у него дрожат руки. Он задвинул ящик стола. Замок щелкнул.

Ощущение полного одиночества пронеслось подобно порыву ледяного ветра. Харцу еще никогда так не хотелось человеческого общения, общения не с одним человеком, а со многими. Знать, что его окружают люди.

Он снял с вешалки пальто и шляпу и стал быстро спускаться вниз, сунув руки в карманы и подняв воротник, потому что ему стало холодно и никакое пальто не могло защитить его от озноба, источник которого был в нем самом. На полпути Харц внезапно остановился.

У него за спиной послышались шаги.

Сначала Харц не рискнул обернуться. Ему были хорошо знакомы эти шаги. Но он не знал, что ужаснее – фурия, преследующая его, или то, что позади никого нет. При виде фурии Харца охватило бы чувство безумного облегчения – значит, машинам можно доверять.

Он спустился еще на одну ступеньку, боясь повернуть голову. И услышал за спиной зловещий звук шагов. Тогда Харц глубоко вздохнул и посмотрел назад. Никого.

После бесконечно долгого, как ему казалось, ожидания он пошел вниз, то и дело оглядываясь назад. Он отчетливо слышал тяжелые неумолимые шаги за спиной в такт его собственным. Но его не преследовала фурия.

Это мстительные Эринии нанесли свой тайный удар, и вслед за Харцем шла невидимая фурия его совести.

Словно понятие греха опять появилось в мире и он был первым человеком, вновь почувствовавшим груз вины. Итак, компьютеры все-таки победили.

Харц медленно спустился по лестнице и вышел на улицу, все время слыша за спиной тяжелые неумолимые шаги, которые уже не принадлежали стальному роботу. Отныне они всегда будут сопровождать его.

В уютной квартирке в двенадцати этажах над машинами Западного Центрального парка было тихо. Жалюзи отражали мягкий свет. На стенах висели стандартные репродукции, на полу лежал ковер нейтрального цвета, в руке Хаггарда, иронично размышлявшего о ситуации, поблескивал хрустальный графин с янтарным виски.

«Совершенно неподходящее место, – думал он, – для эксперимента с черной магией».

Он налил Стоуну, который только что прибыл и теперь нервно затягивался сигаретой. Молодой адвокат наклонился вперед в своем кресле и взял стакан.

– Ты не пьешь, Стив?

– Не сегодня. – Хаггард криво улыбнулся. – Пей.

Стоун повиновался. Затем он отставил стакан, открыл портфель, который держал на коленях, и достал из него плоский продолговатый сверток.

– Вот книга, которую ты просил. – Он бросил сверток через комнату.

Хаггард не спешил вскрывать сверток. Осторожно положил его на приставной столик рядом с закрытым термосом, на котором задержал взгляд.

Стивен Хаггард всегда отличался холодностью. Владелец переживающего не лучшие времена рекламного агентства, он словно не замечал испытаний, которые выпадали на долю других, но явно не затрагивали его. Красивый мужчина тридцати четырех лет, с тонкими губами и равнодушным взглядом черных глаз, он невозмутимо шел по жизни. Как будто был закован в ледяные доспехи – если не весь сделан изо льда.

А вот Стоун был полон тепла и смеха, этот крепкий парень с приятным лицом, немного моложе хозяина квартиры. Весь его вид не то что говорил, а кричал о простодушии.

– Они не очень-то хотели отдавать эту книгу, даже после того, как я показал им твое письмо, – сообщил Стоун.

– Вот как?

Хаггард с наслаждением курил, откинувшись на спинку кресла, и выглядел совершенно расслабленным.

– В этом книжном магазине могут раздобыть что угодно. Кстати, огромное спасибо, что забрал книгу для меня.

– Нет проблем, – улыбнулся Стоун, но его взгляд оставался озадаченным. – Похоже, дело срочное?

– Мне пришлось ее ждать много месяцев. И нужно было… – Хаггард помедлил и едва заметно повернул голову в сторону термоса, – добыть еще кое-что. – Он встал, словно желая прекратить расспросы. – Пойду посмотрю, готова ли Джин. Ей нужна целая вечность, чтобы нарисовать лицо.

– Как и всем женщинам, – усмехнулся Стоун. – Спасибо, что разрешил мне сегодня прогуляться с ней.

– Я буду занят…

Хаггард исчез за дверью, не договорив. Вернувшись, он обнаружил, что Стоун вскрыл прямоугольный сверток и разглядывает книгу в кожаном переплете тонкой выделки.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – проворчал Хаггард. – Я налью еще – пей, пока читаешь.

Стоун со слегка смущенным видом отложил книгу:

– Прошу прощения за любопытство. Ты сказал, что это сочинение о магии…

– Верно, но ты не знаешь латыни, Расс. Джин говорит, что скоро будет готова, так что еще есть время пропустить по стаканчику. Я налью.

Содержимое стакана вспенилось и осело. Хаггард взял книгу и сел напротив гостя, лениво листая страницы.

– Я могу кое-что зачитать, если хочешь. На форзаце есть предупреждение: «Пусть лишь чистые сердцем и… fortis… сильные духом читают эту книгу; и пусть никто не предпринимает опасных попыток…» И так далее и тому подобное. Кто будет заниматься черной магией, того утащит в ад Ваал или Вельзевул.

– Собираешься попробовать? – спросил Стоун.

Хаггард не ответил. Он вытянул вперед руку и внимательно посмотрел на нее. Рука не дрожала.

– В чем дело? Видишь зеленых человечков? От всей этой магии у людей порой мозги съезжают набекрень… – Стоун запнулся, покраснел и усмехнулся. – Я тактичен, как всегда.

Мужчины засмеялись. Стоун продолжил:

– Конечно, я не тебя имел в виду. Один парень, с которым я работал, спустил все деньги на гадалок и шарлатанов. Знай орал про адское пламя и чертей, которые за ним охотятся.