– Никто толком не знает, что там, у поверхности, но все боятся. Суеверия окутали наш народ, как чёрный мох покрывает растение, а после медленно душит. И паразита не победить. Разве что…

Он задумался, круги вокруг глаз набухли, появились тёмные полосы. Вдохнул глубоко… И сказал:

– Разве только рубить мох под самое основание, не жалея зелёных покровов. Страхи растут из неведения. Освети тёмные углы – и чудовища уйдут. Хорошо же: я сам поднимусь к поверхности и отвезу вас.

«Иногда, – подумала с горечью Рина, – лучше не лезть в тёмные углы и не раздражать чудовищ светом». Но отговаривать октопуса, конечно же, не стала – наоборот, горячо поддержала его решение. Спросила:

– А ты умеешь управлять кальмаром?

Фьют фыркнул:

– В юности три года был в разведке. Барракуду мне товарищ подарил, когда уходил в Тайные Пещеры… С другим моим товарищем. Просили позаботиться об их потомстве. Кальмары тем, кто идёт в Пещеры, больше не нужны, как ты понимаешь. Я тоже на Барракуде много не плавал – от мальков куда денешься? Да он покладистый, понятливый, хоть и не очень быстрый.

К путешествию готовились ещё около часа. Осьминоги, которых Рина обозвала «работниками» и «солдатами», на самом деле были учениками Фьюта из разных кладок. Они носили внутрь кальмара тубусы, каждый чуть меньше пони-баллона – модифицированные полипы с припасами. Медузу поменяли на свежую, откормленную. К её куполу изнутри крепились пузырчатые подушечки – интересно, зачем?

Компас, редукторы, несколько шлангов, пара манометров – вот и всё, что удалось вернуть из снаряжения. Остальное хранилось у Льюита, к которому Луч Познания даже соваться больше не захотел. Пропали и рация, и ножи, и жилеты-компенсаторы; особенно было жалко камеру и глубоководные компьютеры.

Те два «туриста», которые первые не побоялись подойти к людям, тоже были тут, Хонер признал их по голосам. Девочка подскочила, зачастила:

– Вы всё-таки не демоны, здорово, здорово! Мы с братом так рады, так рады!

Осьминожка оттолкнулась от дна и закружилась, по тонким ручкам бегали лиловые искорки. Она даже не подозревала, что сорвала учителю всю проверку.

Нет, всё-таки октопусы не способны к многоходовкам.

Рина забрала себе пару тубусов и с удовольствием жевала рыбные палочки: раз уж люди теперь – родственники каланов, значит, можно. Солёное сочное мясо приятно падало в желудок.

– Треш, их же морская звезда переваривала! – кривился поначалу Хонер.

Однако, провожая глазами куски, присоединился к обеду и быстро умял половину тубуса; пришлось просить ещё. Кисловатую воду из нимба-аквариума пили по очереди через трубочку.

– Мой комп выдаёт шестнадцать часов декомпрессии, – сообщил Хонер.

– Мой – так же, – откликнулась Рина.

– Мы вообще провисим столько в стрёмном кальмаре?

– У него нулевая плавучесть, может останавливаться в толще воды на любое время. А есть его никто не ест: мясо пропитано хлоридом аммония, пахнет неприятно.

Хонер принялся доказывать: «Он сам нас съест, либо задохнёмся». Рина отбивалась.

Фьюта окружили ученики, заполнили чуть не половину площади. Пятеро малышей расселись на его руке, как на качелях. Трое взрослых, став мрачно-серыми, недвижно стояли рядом – парень и две девушки. Пол октопусов можно было различить так же, как у осьминога Дофлейна: самцы поджимали третье справа щупальце, а самки держали его свободно.

Самая крупная попросила:

– Учитель, не покидайте нас! У поверхности жуткие аллосы – вдруг вы не вернётесь?

Фьют потрепал её по голове, отчего ученица прикрыла глаза, пошла персиковыми завитками. Сказал ободряюще:

– Вернусь, Лиаса. Всё это пастушьи сказки, не существует никаких аллосов. И уналашей, и прочих придумок. Верить можно лишь тому, что научно доказано, помнишь?

– Да, учитель.

– А если не вернусь – поддерживайте младших, наставляйте, покажите секреты мастерства.

Сзади троицы неловко переминался молодой октопус, вытянутый и щуплый. Рина подумала, что померещилось, и снова пересчитала его конечности: девять! Левая передняя рука разделялась на пару более тонких, в два ряда присосок и в один.

Паренёк последним из взрослых подошёл к Фьюту прощаться, склонился ниже остальных. Защёлкал быстро, пламенно:

– Учитель! Позвольте мне повести кальмара вместо вас. Моя жизнь ничтожна, вы же…

– Нет. – Фьют принялся бегать своими кончиками щупалец по его, соприкасаясь с учеником присосками. – Сиэртон, ты очень ценен, мой мальчик, и твой талант ещё вырастет. А для путешествия к поверхности слишком неопытен: я сам не знаю, с чем придётся столкнуться.

Когда медузу поместили внутрь кальмара и тот взлетел над городом, Рина спросила:

– Отчего у одного парня было девять рук?

Фьют вёл свой живой корабль, поглаживая его внутренности, понукая шлепками. Октопус глядел поверх треугольных плавников: изнутри стенки были полностью прозрачны, как шпионское зеркало. Кальмар плыл хвостом вперёд, помогая себе щупальцами, собирал их и с силой отталкивался. Когда надо было уйти от столкновения с планариями, включал форсаж – выбрасывал мощную струю через воронку. Медузу при этом приходилось придерживать, чтобы не снесло потоком назад, к выходу.

– Сиэртон? – не оборачиваясь, щёлкнул Фьют. – Он вылупился с уродством. Такие, у которых рука надвое разделена, появляются редко, и никто не хочет брать над ними опеку: считается, что подобный малёк принесёт несчастья и даже смерть учителю. Обычно выродки быстро погибают, ведь им не показывают, где еда, как уберечься от зубов рыб.

Барракуда проходил сквозь широкую пещеру. Впереди взметнулась муть, встали наплывы гигантского сталагмита. Фьют хлопнул по левой стенке, и кальмар повернул влево.

– Моим первым ученикам, потомкам Тианы и Роента, был год, когда в кладке, которую поручили Льюиту, обнаружился выродок. Я решил, что малыш ни в чём не виноват. Знаете, не пожалел ни разу: Сиэртон очень старательный, способный. Это он придумал, как быстро пополнять вам кислород. – Октопус указал на пузырчатые подушечки под полосатым куполом. – Им и света не надо, питаются от медузы и выбрасывают пузырьки.

Первую десятиминутную остановку сделали на глубине шестидесяти метров. Компьютер скрывался под перчаткой Рины, когда Фьют заметил его – живо заинтересовался. Он ощупывал гаджет, спрашивал, что за существо и чем питается. Восклицал:

– Не может этого быть! Из песка и железа вы делаете предметы, которые принимают за вас решения? Невозможно.

Однако поднимались по программе, которую рассчитал компьютер. Давалось это сложно, особенно длинные остановки. Изнутри кальмара пробивался свет, на огонёк спешили стайки любопытных рыбок. Барракуда с удовольствием хватал их ловчими щупальцами; Фьюту приходилось сдерживать охотничий пыл корабля, чтобы висеть на нужной глубине.

Один раз слишком близко подплыла акула – и еле удрала от присосок. У кальмара они были с острым костяным кольцом, так что на шкуре хищницы остались кружочки.

Спали по очереди. От скуки октопус на пару с Хонером жевали рыбные палочки. Ладно, у осьминогов метаболизм в четыре раза быстрее человеческого, им надо постоянно есть. Но гидролог?..

– Эй, прекрати уничтожать припасы, Фьюту ещё возвращаться! – возмутилась Рина.

– Чего там возвращаться, – отмахнулся пилот кальмара. – Я остановок уже не буду делать, тихонько опущусь – и дома. Лучше ещё расскажи про птиц, как же они плавают в безводном?

Октопусу хотелось узнать всё и сразу. Рина старалась не затрагивать тему людских технологий: если Фьют заподозрит неладное, ему ничего не стоит повернуть свой корабль обратно. На середине лекции о размножении копытных Барракуда забеспокоился, принялся рывками ходить туда-сюда, попытался уйти на дно.

Пилот гладил кальмара всеми руками, шептал успокоительные слова.

– В чём дело? – Рина напряглась.

Они выстаивали последние два часа на восьми метрах. Хонер спал, свернувшись рядом, и время от времени принимался тонко причитать по-французски.