Брюс Скотт отмечает, что для своего развития капиталистическая система должна иметь не одну, а две руки: невидимую руку, которая скрыта в рыночном механизме ценообразования, и видимую руку государства, которая проявляет себя через законодательство и бюрократию. Отбор в одиночку не может создать систему, в этом ему должен помочь выбор. У правительства всегда есть стратегия, какой бы неявной, недальновидной или непоследовательной она ни была:

«Эволюция капиталистической системы является в такой же степени политическим явлением, как и экономическим, и, в частности, она требует видимой руки политических субъектов, осуществляющих власть через политические институты, такие как выборы и законодательные органы, – эта деятельность заметно отличается от неуправляемой или невидимой руки, суть которой так проницательно понял Смит» (Scott 2011, p. 28). «Видимая рука правительственных деятелей неизбежно участвует в создании и поддержании институциональных структур, которые, в свою очередь, формируют рынки, на которых действует невидимая рука ценообразования. Капитализм не может ни возникнуть, ни развиваться без такого постоянного человеческого вмешательства» (Scott 2011, p. 37).

Видимая рука не ограничивается правительством. Силы, находящиеся вне правительства, поддерживающие его или противодействующие ему, также влияют на развитие общества-системы. Стратегии низов создавали капиталистическое общество-систему в не меньшей мере, чем стратегии верхов; крестьянские восстания создавали конкурентную среду в не меньшей мере, чем купеческие компании. В подрыве простого самовоспроизводства в равной степени участвовали видимая и невидимая рука, администрация и конкуренция, «вгрызаясь» в основанную на кооперации традиционную общину. Государства, преследуя политику меркантилизма, выдавали грамоты «индским» компаниям; проводили заимствования, создававшие рынки капитала; вели политику защиты внутреннего рынка путем тарифного регулирования. Коммерсанты развивали банкирские и купеческие дома, расширяли надомное производство, переводили сельских работников на денежные повинности и поденную плату.

«В политическом отношении централизованное государство представляло собой структуру нового типа, призванную к жизни коммерческой революцией, которая переместила центр тяжести западной цивилизации от Средиземноморского бассейна к берегам Атлантики, вынудив таким образом отстававшие в своем развитии народы крупных аграрных стран объединиться в организованное целое в интересах торговли и промышленности. В сфере внешней политики создание суверенной центральной власти было требованием дня; соответственно меркантилистские принципы управления государством подразумевали использование ресурсов всей территории для нужд власти в международных делах. Во внутренней политике необходимым побочным результатом подобных действий стало национальное объединение стран, раздробленных феодальным и муниципальным партикуляризмом. С экономической же точки зрения инструментом такого объединения был капитал, т. е. наличные средства частных лиц, существовавшие в виде крупных денежных накоплений и потому особенно удобные для использования в коммерции. Наконец, административный механизм, на который опиралось в своей экономической политике центральное правительство, был обеспечен распространением традиционного муниципального устройства на более обширную территорию государства» (Поланьи 2014, с. 79, перевод исправлен).

Холодная социальность не только проникает внутрь общин и разрушает старые социальные связи, основанные на родстве и личных отношениях, но и заполняет все социально-культурное пространство внутри государственных границ, создавая нацию как безличную общность, общность не людей, а смыслов. Национальное государство несет с собой новые затраты, но и новые выгоды:

«Для Смита государство было самым важным институтом, от которого зависело современное коммерческое общество. Смит считал, что, хотя государство должно отказаться от своей прямой экономической роли в обеспечении соблюдения тарифов, ставок заработной платы и других ограничений в торговле, размер и функции государства на самом деле будут расти с развитием коммерческого общества. Преимущества коммерческого общества требовали большего государства, но богатство, создаваемое хорошо функционирующей рыночной экономикой, делало экономическое бремя государства терпимым» (Muller 2008, p. 35).

Коммерческая революция сочетала в себе два связанных процесса: дифференциацию и интеграцию людей и смыслов. Расширение государства и рынка происходит не только внутри, но и вне национальных границ – в соперничестве за колонии и торговые пути. Коммерческие нации возникают в кооперации и конкуренции с другими коммерческими нациями:

«Нация, желающая разбогатеть при помощи внешней торговли, наверное скорее достигнет своей цели, если все ее соседи – богатые, трудолюбивые и коммерческие нации. Великая нация, окруженная со всех сторон кочующими дикарями и бедными варварами, может, без сомнения, приобрести богатства путем возделывания своих земель и путем внутренней торговли, но отнюдь не путем торговли внешней» (Смит 1962, с. 361, перевод исправлен).

Одновременное действие дифференциации и интеграции вело к динамическому сочетанию централизации и децентрализации, характерному для Европы XIV – XVII веков. Это касалось и экономической, и политической, и культурной* деятельности. В экономическом плане общество-система было как продуктом конкуренции политических и хозяйственных единиц на ближних и дальних рынках, так и продуктом администрации со стороны централизованных государств, городских советов и управляющих усадьбами. В политическом плане феодальная раздробленность сопровождалась централизацией власти, централизация власти в абсолютистских государствах – аристократической фрондой и конкуренцией с другими абсолютистскими государствами. Общество-система было объектом, и вместе с тем субъектом происходивших в нем процессов. Национальная культура* формировалась одновременно с национальными рынками и национальными государствами. Капитализм сумел разрушить старые средневековые формы регламентации европейского хозяйства только в союзе со складывающейся национально-государственной властью и религиозными течениями, возникшими в ходе Реформации (см. Вебер 1990, с. 91 слл.).

С точки зрения культуры* коммерческая революция состояла в становлении двух явлений, на которых основано капиталистическое общество-система – потребительства и накопительства, или, как говорил Макс Вебер, «приобретательства». Потребительство – это субъективная крайность, в которой субъект сводит всю культуру к удовлетворению своих растущих потребностей, не интересуясь тем, каков смысл такого приращения. Накопительство – это объективная крайность, когда единственной потребностью субъекта становится приращение смыслов как таковое, без всякого отношения к его личным потребностям. Если капиталистическое потребительство отличается от предшествовавших ему способов потребления прежде всего количественно – то есть своим постоянным возрастанием и все более массовым характером, то капиталистическое накопительство отличается качественно:

«В характере капиталистического предпринимателя часто обнаруживаются известная сдержанность и скромность, значительно более искренние, чем та умеренность, которую столь благоразумно рекомендует Бенджамин Франклин. Самому предпринимателю такого типа богатство “ничего не дает”, разве что иррациональное ощущение хорошо “исполненного долга в рамках своего призвания”. Именно это и представляется, однако, человеку докапиталистической эпохи столь непонятным и таинственным, столь грязным и достойным презрения. Что кто-либо может сделать единственной целью своей жизненной деятельности накопление материальных благ, может стремиться к тому, чтобы сойти в могилу обремененным деньгами и имуществом, люди иной эпохи способны были воспринимать лишь как результат извращенных наклонностей» (Вебер 1990, с. 90).