На картине ребенок, девочка, инфанта. Вот только в Средние века ее детскость никого не волновала. Ребенок – маленькая копия взрослого. Никаких особых отличий от взрослого у него нет, ну разве что знаний и опыта поменьше. Поэтому одежда – взрослая, занятия – взрослые. Знаете, иногда кажется, что мы от Средних веков не так уж далеко ушли.
Нет, различия между взрослым и ребенком нам объяснять вроде как не нужно. Ребенок – бегает, играет, шумит. Одежда ему, конечно же, нужна удобная для движения. Еда особая. Игрушки. Но вот различий между школьником, например, и дошкольником, между дошколенком и двухлетним малышом, между трехлетним и годовалым мы, кажется, не видим. И то – ребенок, и то – ребенок. Тогда как полгода и пять лет – разница. Не большая. Огромная. Разный рост и вес, разные пропорции тела, разный обмен веществ, разное восприятие мира, разные способы получения информации, разная ведущая деятельность… Нет, я ни разу не демонизирую. Я просто утверждаю со всей уверенностью, что ребенок, получивший планшет как основную деятельность в полгода, и ребенок, приобщившийся к удивительному цифровому миру в пять лет, вырастут разными детьми. Первый – с большой вероятностью станет ребенком с нетипичным развитием.
Это дети нового цифрового мира – возгласим мы с придыханием. У них совершенно другое мышление! Они по-другому видят мир! Знаете, совершенно не спорю. Другие. Вот только о детях этого нового мира пока книги по психологии не написаны. Программы их обучения не разработаны, а почему-то все поклонники нового детства хотят своих индиго отдать потом в школу обычную, поближе к дому. А там все по старинке, даже слишком, и рассчитано на способы восприятия более чем традиционные. Диссертации не защищены. Как новых детей обучать – никто вам не расскажет, нет таких специалистов. Хотя, впрочем, есть. Дефектологи. Ведь большинство клинических случаев нового цифрового детства вполне укладывается в картину отклоняющегося развития. Особого детства.
«Да надоели вы со своими гаджетами! Прямо в мультиках все зло мира! Да мой ребенок только через мультики и видео вообще и учится!» Сразу хочется спросить: а по-другому вообще пробовали? Не день, не два, хоть месяц продержаться. И посмотреть на изменения. Нет, не могут. В квартире плазма на полстены – важная часть жизни. Фон жизни. Звуковой и визуальный. Ну как еще этот день сурка с младенцем пережить, в самом деле? Себе сериал, ему мультики. Только руки свои нашел ребенок – в них вложен планшет.
Когда я раз за разом осуждающе фыркаю в адрес этого нового цифрового развития, я ощущаю себя кликушей и мракобесом. Ну в самом деле, только ленивый не пофыркал, и вы туда же, а еще серьезный специалист. Этой книгой я как серьезный специалист и выступлю. И от кликушества и фырканья, которое действительно никому не интересно и никого не убеждает, перейду к аргументам. Совсем скоро. А пока всего лишь предложу подумать – почему упомянутый в предыдущей главе специалист под названием нейропсихолог именно ерундой занимается, за которую ваши родители, бабушки ваших детей, ломаного гроша не дали бы? Зачем ползает? Прыгает? Мяч кидает? В песке с ребенком копошится? На качелях качает? В куклы играет? Затем, что это – компенсация. Точнее, в руках специалиста – уже коррекция. Постановка отклонившегося развития на нормальные рельсы. Компенсация была бы, если бы как-нибудь само. Во дворе. Как в восьмидесятые.
«Ну вы скажете! Как будто мы с ребенком не гуляем!» Гуляете, конечно. Лет до трех на коляске с пятиточечными ремнями, как бы чего не вышло. Потом за ручку по парку лет до восьми, одному ребенку сейчас гулять опасно. В день часа два гуляем, да. «Сверстники? Да как-то нет их в нашем дворе…» А теперь еще раз читаем предыдущую поэму про развитого без специальных занятий Петю. Вообще неважно, рожден ли он путем кесарева сечения либо естественным образом и сосал ли он бутылку или материнскую грудь. Все вредности раннего возраста были скомпенсированы. Вот так просто. Двором. Целыми. Днями. Двором – и сложнейшими для современных детей подвижными играми и играми с правилами. Сколько таких знает ваш ребенок? Прятки? Стоп-земля? А сколько знаете вы? Лично я навскидку особо не утруждаясь, пару десятков назову. Если подумаю – еще десяток выжму. А нейропсихолог штук пятьдесят знает. И будет ими вашего ребенка компенсировать. Корригировать.
Что такое сам этот термин – компенсация? В медицинском смысле – уравновешивание, выравнивание наступивших в организме патологических расстройств. Ребенок родился и в процессе родов травмировался. И эта травма либо выровнялась, либо нет. Так вот, обычные дворовые игры на свежем воздухе прекрасно выравнивали. Качественно, эффективно. Сейчас этот механизм сломан, компенсации не происходит, нарастает декомпенсация.
Что же такое декомпенсация? Нарушение нормального функционирования организма, наступающее вследствие исчерпания возможностей приспособительных механизмов к патологическим изменениям. Патологические изменения есть – а возможностей для их компенсации нет. Гиподинамия и дефицит общения, характерные для большинства современных детей, эти приспособительные механизмы уничтожают в буквальном смысле на корню.
Поколение современных детей – декомпенсировано. Всё, целиком. За редчайшим исключением. Последствия декомпенсации у всех разные, не всегда катастрофические. Кто-то всего лишь в строчку во втором классе попасть не может. Ну а кто-то…
Депривация. Пластиковый плен и сенсорное голодание
Хорошо, эти наши декомпенсированные дети – все же как проявляются их проблемы? И вот эта статистика выше – она про аутизм? Но он же врожденный, при чем тут декомпенсация? Вы предлагаете исцелять аутизм дворовыми играми?
Вернемся к главе про детдомовских детей и Джона. Все подряд дети в детских домах – не аутисты, но имеют аутичную картину поведения. Такую же картину продемонстрируют и описанные в педагогической литературе дети-маугли – дети, выращенные в изоляции от других людей. Похожие реакции могут проявлять тяжелобольные соматически дети, видящие вокруг себя в основном больничные стены. Мимикрируют под аутистов и дети нового цифрового мира. Все это – маски. Не истинный аутизм. Впрочем, не очень-то и маски, скорее, пластические операции. Личность меняется, и не всегда обратимо. Но при этом такие состояния – не истинный врожденный аутизм, который, без сомнения, есть и который, разумеется, не от телевизора развивается. Почему же именно в аутизм скатываются? Почему не во что-то еще?
Знаете, если меня спросить, я бы все эти состояния, как истинные, так и нет, не аутизмом бы называла, а чем-нибудь вроде недифференцированной задержки развития. В самом деле: приводят ребенка, например, пяти лет. Какие жалобы? Не говорит, не понимает, под колеса машины уверенно шагает, в окно седьмого этажа уверенно стремится, играет кастрюлей с крышкой, у других детей игрушки отнимает… Кого мне описали сейчас? А нормального ребенка. Возрастом этак год. Максимум полтора. Почему это состояние мы называем аутизмом, мне лично понятно не очень. Задержка развития.
Аутизм – вещь достаточно конкретная, корень ее понимания лежит в самом названии. Autos (лат.) – уход в себя. Человек в себе, человек вне мира. А ведь чаще всего дети с отставанием в развитии вполне себе в этом мире бывают. Вот только на уровне, возрасту не соответствующем. У аутизма есть четко прописанные диагностические критерии, составляющие так называемую диаду – две большие группы симптомов. Первая – нарушение социального взаимодействия, вторая – странные интересы и поведение. Пятилетний ребенок признает только маму и с удовольствием весь день собирает и разбирает пирамидку – странно? Для пятилетнего – безусловно. А для годовалого? А для него – нормально. Кто этот ребенок не по возрасту, а по сути? Пятилетка или годовалый? Если годовалый, весь, целиком – почему мы называем это аутизмом? Задержка развития.
