Фогель согласно кивнул.
— Что же вы сделали?
— Как мы с вами увлеклись этой игрой в вопросы и ответы! Я на все вопросы отвечаю подробнейшим образом, хотя так и не знаю, какова их цель… Что я, стало быть, сделал… Быстро позвонил Лоре. Потом вывел из гаража «трабант», съездил в клинику, сказал ей «здравствуй» и тут же распрощался, а после сломя голову рванул по автобану в Росток. Около семи был в порту, а затем все время на корабле.
— В котором часу вы звонили фройляйн Гальбах?
— Не помню уже.
— А в клинике когда были?
— Должно быть, около полуночи.
— Где вы встретились с фройляйн Гальбах? В отделении?
— Нет, я не хотел давать повод дурацким сплетням. Мы встретились у черного хода.
— У какого черного хода?
— Ну, со стороны парка. Там как раз исследовательская лаборатория.
— Вы долго разговаривали с фройляйн Гальбах?
— К сожалению, минут пятнадцать, не более. Мне надо было ехать, я и так уже слишком застрял. Мы договорились встретиться в эту субботу в Ростоке. Но зачем я вам это рассказываю?! В конце концов, это мое личное дело.
Гайер понимал: вот он, решающий момент. До сих пор все было ясно и логично. Но ведь на то и расследование, чтобы внести полную ясность, окончательно и бесповоротно.
— А после этого вы сразу поехали в Росток?
— Да, моя машина стояла на Листштрассе.
— Что-нибудь особенное вам запомнилось?
— Нет, а что?
— Фройляйн Гальбах заперла за вами дверь?
— Да, на два оборота. Я четко слышал.
— В самом деле слышали?
— Конечно. Во-первых, ночью очень тихо, во-вторых, я еще немного постоял у двери, сигарету закуривал.
— Больше вы ничего не слышали?
— Нет.
— Подумайте хорошенько.
— Нет, ничего, разве только вот что: мне показалось, Лора опрокинула стул — что-то упало.
— Свет не горел?
— Нет, она не стала включать, ведь вообще-то ей полагалось быть в отделении, на дежурстве. Поэтому она воспользовалась карманным фонариком.
— У вас не возникло желания помочь ей? Ведь когда слышишь, что кто-то…
— Возникло. Но я увидел, что фонарик двинулся дальше, к отделению.
— Не помните, когда это было?
— Между четвертью и половиной первого.
— Какая точность!
— В машине я сразу посмотрел на часы. Было ровно двадцать шесть первого.
Гайер лихорадочно размышлял. Допустим, Берн сказал правду и все именно так и случилось, но, с другой стороны, кто поручится, что преступление — не его рук дело? Вот заболевания на борту «Планида» — это факт. А вдруг он их подстроил? К примеру, на старпомовском дне рождения. Чтобы обеспечить себе алиби. Изощренный ход, даже слишком. На него не похоже. А на кого похоже — взять и хладнокровно совершить убийство? Ни одной возможности нельзя исключать. Гайер злился, в медицине он мало что смыслил и сейчас испытывал острую нужду в консультации специалиста, но — увы! — времени не было.
— Вас кто-нибудь видел?
— Не знаю. Я не жаждал попадаться кому-либо на глаза. Может, вахтер обратил внимание, да и то вряд ли. Клиника и ночью проходной двор. Народ косяками ходит.
Стульев Лора Гальбах не опрокидывала. Она сама упала. Подумать страшно, с каким хладнокровием действовал убийца: застрелил девушку, наверняка зная, что Д. Б. еще близко. Да, он явно знал это, иначе не поспешил бы схватить фонарик и направиться в сторону отделения.
А откуда взялся он сам? Если из отделения, тогда это кто-нибудь из персонала или из больных.
Или доктор солгал? Так ловко?
Я обязан сообщить ему, думал обер-лейтенант. Поглядим, какова будет реакция. Знал ли он вообще, что Лора Гальбах беременна?
Назойливо, резко затрещал телефон. Секретарша передала трубку Гайеру, тот мысленно чертыхнулся: как назло, именно сейчас! На проводе был Лейпциг, майор Бауэр. Он коротко информировал Гайера о втором убийстве, к которому доктор Берн, разумеется, не имел ни малейшего касательства. Д. Б. торчал в судовом лазарете, принимая членов команды, отозванных из увольнения.
Гайер медленно опустил трубку на рычаг. Ему бы ужасно хотелось сказать майору, что в момент убийства доктор находился на месте преступления. Но — нельзя.
Самым что ни на есть простодушным тоном он спросил:
— Вам что-нибудь говорят буквы «Д. Б.»?
Впервые с начала разговора Берн немного смутился.
— Конечно.
Вслед за тем Гайер услыхал знакомую уже историю.
— Насколько серьезны были ваши с фройляйн Гальбах отношения?
— Мы собираемся пожениться, поначалу хотели пятнадцатого августа, в годовщину смерти моих родителей… Это Лорина идея.
— Почему поначалу?
— По определенным причинам свадьбу надо сыграть раньше.
— Каковы же эти причины?
Берн весело рассмеялся.
— У нас будет ребенок, только и всего.
«Он не убивал! — внезапно подумал Гайер. — Но теперь я должен сказать ему правду».
— Доктор Берн, я должен сообщить вам нечто очень важное, — начал он и заметил, как врач напрягся, замер с чашкой в руке. — Вашей знакомой, фройляйн Лоры Гальбах, нет в живых. Она была убита в тот вечер, когда вы с нею встречались, через несколько минут после вашего ухода. То, что вы слышали, не было, падением стула.
Берн, бледный как мел, смотрел на него остановившимся взглядом, чашка упала на стол и со звоном разбилась.
— Нет, — почти беззвучно выдохнул он.
Фогель едва успел подхватить доктора, иначе бы тот рухнул на пол: он потерял сознание.
8
Бергер был полностью выбит из колеи. За каких-то несколько часов в клинике двое убитых, и при желании можно считать их жертвами его собственных научных изысканий. Это же выше человеческих сил, такой резкий перепад — от окрыляющей радости успеха к тягостным событиям последних двух суток.
— Найдите убийцу, найдите, — заклинал он майора.
Бауэр догадывался, каково у ученого на душе, и почти уже был готов, опережая расследование, принять как факт, что убийства не просто связаны между собой, но имеют касательство к препарату РМ-089.
— Знаете, чем может обернуться дискредитация? — спросил Бергер. — Я говорю не о дискредитации отдельного лица, хотя бы и меня самого. Я имею в виду прежде всего подрыв репутации созданного нами препарата. Возможно, в нынешней ситуации это звучит хвастливо и эгоистично, но, несмотря пи на что, я уверен, мы не ошиблись ни в выборе пути, ни в результатах, и наш препарат еще поможет многим-многим людям. Только вот после случившегося РМ-089 трудно будет добиться признания специалистов. Даже при отсутствии какой бы то ни было зацепки препарат с самого начала будет запятнан подозрением.
Бауэр откинулся на спинку стула. Он понял, что старшему врачу надо попросту выговориться, поделиться своей бедой, своими заботами.
— А вам не кажется, — заметил майор, — что точные экспериментальные данные смогут убедить ваших коллег? Согласен, эти два инцидента усложняют ситуацию, и все же вы непременно справитесь.
Бергер печально улыбнулся.
— Конечно, мы справимся. Но вы не представляете себе, с каким трудом именно в медицине пробивается новое. Примеров тому в истории великое множество, до вечера хватит рассказывать.
— Это, несомненно, очень увлекательно, но я, к сожалению, не располагаю избытком времени, — развел руками майор Бауэр.
Он знал, что отвлекаться сейчас нельзя, ни под каким видом. Расследование требует полной сосредоточенности. Если надо, дни и ночи напролет.
— А как в клинике? Поддерживают вашу работу? — вернул он разговор в прежнее русло, ближе к делу. — Что говорит ваш шеф? Как ведут себя коллеги?
Бергер положил ногу на ногу.
— По-разному. Поддержка шефа носила, если можно так выразиться, консервативный характер. Его позиция была примерно такова: попытайте счастья, хотя ничего путного у вас наверняка не выйдет. Но по крайней мере он не возражал. А когда несколько лет назад нас поддержал профессор Колнар, ситуация изменилась в нашу пользу.