– Я провалился в старые шахты, – пробормотал я. – Не знаю, как оказался в подвале.

– В окрестностях Амбертона никогда не было шахт, – щелкнула ручка. – Отдыхай, я загляну к тебе позже. Возможно, ты тогда больше расскажешь мне.

– Постойте, – я приподнялся на кровати. – А город Миллвиль далеко отсюда?

– Миллвиль? – переспросил Усач, и ручка щелкнула вновь. – Не слышал про такой. А что?

– Ничего, – я выдержал его цепкий взгляд и даже не моргнул. – Просто слышал название.

Я видел, как Усач разговаривал с Кэр в коридоре. До меня долетали лишь обрывки фраз. Судя по ним, одной из версий был мой побег. Глупость! Если бы я хотел убежать, я бы не возвращался! Кэр скрестила руки на груди и замотала головой. Вот! Она знала, что я не убегал. Тут они заметили, что я не свожу с них взгляд, и закрыли дверь палаты. Я посмотрел на белый потолок, унылые стены, перевел взгляд на окно, уперся в серое небо. Темнело.

Окно напоминало стакан, в который кто-то капал чернила. Капля за каплей. Серость сгущалась, теряя прозрачность. И когда стемнело настолько, что вместо неба я видел лишь отражение больничных ламп, Кэр вернулась.

Она какое-то время еще сидела со мной рядом. Я мог рассказать ей о своем путешествии. Но не хотел. Момент прошел. Она читала мне книгу. Вроде бы это был «Абарат» Баркера. Я не помню ни строчки. Мои мысли черными крыльями кружили совсем в иной долине. Отвернувшись, я уставился в чернила вечера. Интересно, сейчас я напоминал Кэр одну из ее сломанных кукол? Что бы она делала, если бы я совсем не вернулся?

Потом пришел доктор и заверил Кэр в отсутствии угрозы для меня и наличии для нее. Посоветовал нам обоим отдохнуть. Доктора я тоже не запомнил. Но советовал он крайне настойчиво. Дружески приказывал. Кэр, измотанная за прошедшие дни, кивнула, поблагодарила его, закрыла книгу и наклонилась ко мне. Я притворился спящим, и она, робко прикоснувшись к моим волосам, ушла.

Сон не шел. Я лежал с закрытыми глазами и представлял огромною отару овец. Это не помогало. Я считал их, складывал, вычитал и умножал. Все напрасно. Когда я предпринял попытку извлечь из них корень, отара взбунтовалась и убежала, оставив меня одного.

Что поделать. Я открыл глаза. И еле сдержался, чтобы не заорать на всю больницу! Прямо перед моим лицом сияла пара глаз-блюдечек, ниже них сопел нос и скрипели зубы.

Я отпихнул лохматую морду рукой и повернулся на другой бок.

Коготки застучали по полу, и вот уже Атта вновь ловил мой взгляд. Я вздохнул и вновь отвернулся. Мне было сложно решить, как относиться к монстру. Как к разумному существу – и тогда я был вправе злиться на него за то, что он бросил меня одного в яме. Или же он был просто глупый зверек, чьи способности к коммуникации с иными видами ограничены, а проступки не преднамеренны?

Порою Атта казался вполне человечным, но чаще напоминал… кого? Проказливого енота?

– Атта искал Макса и Атта нашел.

Монстр забрался на кровать и умостил свой лохматый зад возле меня. Покрутился и улегся, прижавшись к моей спине.

– Атта боялся, что остался один, – услышал я.

– Я тоже боялся, – мой голос предательски дрогнул, и из глаз потекли слезы.

Атта перелез через меня, лизнул мое лицо:

– Соленое, – вздохнул он. – Макс больно?

– Иногда, – ответил я, высвободил из-под одеяла руку и положил на голову монстра.

Атта на миг напрягся, но тут же шерсть обмякла, и я принялся чесать за ухом такого странного моего друга.

– Атта нашел ключ.

Я открыл глаза и непонимающе посмотрел на монстра.

– Атта его спрятал. Макс просил спрятать. Ждать. Атта ждал. Время. Много лет.

– Но у меня уже есть ключ, – возразил я.

– Недостаточно.

– Одного недостаточно? – я приподнялся и уставился на монстра.

– Да, – кивнул Атта. – Надо два ключ. Камни падать. Ключ блестеть. Она не дышать. Атта забрать и хранить. Макс вернуться, чтобы спасти.

– Кто не дышать? – зевнул я. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Атта достал круглое зеркальце, подцепил зубами крышку и оторвал птицу. Монстр сунул золотую ворону мне в лицо.

– Атта защищать от них.

– От птиц? – я хмыкнул. В том, что сороки и вороны любят блестяшки, не было никакого открытия.

– От немаксов!

Монстр кинул птицу на пол и сунул зеркало мне под нос. Я увидел свое отражение: выглядел я совсем не фонтанно. Лицо землистого цвета, черные круги вокруг глаз. Сам уже стал монстром, прям как в той поговорке – «с кем поведешься».

– Ты давай меня зловещей долиной[18]не пугай, – отвел я лапу Атты, но монстр клацнул зубами и вновь подсунул зеркало мне под нос.

– Смотри! – прорычал монстр.

Мир поплыл и стал серым. Шерсть Атты окрасилась красными всполохами поверх пепла. Глаза загорелись алым янтарем. Больничные стены исчезли. Я оказался на какой-то обугленной поляне, в дымке тумана. Вокруг не было ни души. Лишь черные стволы деревьев и кружащие над ними вороны. Я словно окаменел, не в силах пошевелиться. Этот иной Атта протянул когтистые лапы к моей груди. Почувствовав жжение, я перевел взгляд. Там, где было солнечное сплетение, кожа светилась. Как рой светлячков, под ней что-то пульсировало. Я онемел, полностью утратив контроль. Будто покинул тело. Завороженно я смотрел, как кожа взбугрилась. Боль усилилась.

– Время пришло, – загремел голос в моей голове.

Это был голос Серого человека.

– Храни тринадцатый час от черных птиц. Оберегай свой мир от других. Не позволяй Изнанке мешать пути и нити.

Свет залил все вокруг, и я очнулся. Атта, выпучив глаза, сидел прямо передо мной. Его зеленовато-фиолетовые лапы держали зеркальце. Я ухватился за шею, ощупал себя и почувствовал легкий холод. На моей шее на вощеном шнурке висела металлическая подвеска в виде изогнутой палочки с перекладинами.

– Откуда это? – прошептал я, тыча подвеску в нос Атте. – Когда успел достать из тумбочки?

– Атта вернуть, – довольно оскалился монстр. – Теперь Макс спасать.

– Я уже пытался. И не смог.

– Брехня, – безапелляционно заявил Атта.

Я хотел было встать, но голова закружилась, и я рухнул на больничную койку, чуть не свернув тумбочку.

– Я устал, – прошептал я. – Я не хочу больше спасать.

Монстр сосредоточенно оглядел меня, лизнул руку и кивнул.

– Позже спасать. Макс отдыхать надо. Макс говорить бред.

В этот раз я был совершенно согласен с моим енотом-мутантом: утро вечера мудрее. Я плюхнулся на подушку. Белые овечки вернулись, начали бодро перепрыгивать через заборчик, унося меня в страну Морфея. Их мягкие спины были подобны пушистым облакам. Я несся среди россыпи ярких янтарных звезд, рассыпанных по угольному небу, и иногда видел, как мимо проплывают киты.

Бледные стены слились в бесконечную ленту. Ноги налились свинцом, в боку кололо. Но липкий страх не давал остановиться. Мысль билась внутри головы: он настигает. А стены все змеились. Бесконечный коридор. Еще поворот и еще. Вновь бег, но теперь я замечаю, что справа и слева от меня вереница дверей, сначала белые, затем слегка голубоватые и вот уже отчаянно синие. Я останавливаюсь и дергаю ручку – заперто! Следующая дверь, и за ней, все они закрыты, словно вросли в стену. Страх не дает оглянуться. Я не слышу и не вижу своего преследователя, но знаю – он близко, он совсем рядом. И когда он доберется до меня, то проглотит, выест мою душу и заберется внутрь моего тела. Натянет на себя его, как одежду, втиснется в скорлупу моей жизни и придет за моей мамой, за тетей Ви, за Марго…

Он – тот, что ходит сквозь время и миры и ищет тех, у кого уставшая душа. И он пожирает ее, и занимает место. И тогда он становится сильнее.

Слазень. Его дыхание зловонно, его поступь тяжела, его голос наполняет разум ядом и страхом. Вот его тень ложится на меня, и я чувствую, как остываю. Слазень поглощает мое тепло, поедает меня…