Это была обычная экскурсия. Ну, насколько могла показаться обычной поездка детдомовских детей на экскурсию в Петергоф. На дворе стояли девяностые годы, отчего радости у простых сирот не было никакой. Хотя какие радости у детей постсоветской эпохи? Родившийся в восемьдесят втором году Гриша родителей не знал, всю жизнь он провел в детских домах, видел и тёплое к себе отношение, и холодное, особенно в последние годы. Хорошо понимая, что у него никого нет, мальчик тем не менее не озверел окончательно, находя в себе силы помогать тем, кто слабее. Таким, как Маша.

У Маши все было очень непросто. Поначалу Гриша даже не представлял себе, что происходит с белокурой синеглазой девочкой, так часто плакавшей. Была она очень красива, из-за чего обращала на себя внимание старших ребят, ибо порядки в их детском доме казались скорее волчьими. Но быстро уяснив, что пацан вполне способен не только настучать, но и воткнуть нож в печень, девочку трогать перестали. Гриша понимал, что это временно, но хоть небольшая отсрочка уже представлялась чем-то очень важным. Надолго он не загадывал.

Казалось, замкнутость Маши не пересилить, так и будет молчать и тихо плакать, но однажды… Однажды Гриша подслушал плач девочки. И вот услышанное заставило его просто замереть, потому что получалось, что ее предали самые близкие люди.

Маша родилась на исходе зимы восемьдесят второго года в семье рабочих. Мама работала на ткацкой фабрике, папа на заводе, куда часто брал с собой маленькую Машеньку, привыкшую к виду станков и деталей. Лет до семи девочка считала себя самой счастливой на свете – папа даже однажды с ней вместе деталь точил! Но вот потом… Мама начала ругаться с папой, а он начал пить водку и драться. Маша узнала, что такое «ремень» и что бывает, если лезть к пьяному папе.

Прошло совсем немного времени, и мама… ушла.

– Ты остаешься с папой, – сказала ей тогда мама. – Боря против чужих детей, а мне надо строить свою жизнь.

Тогда Маша не поняла, о чем мамочка говорит, но, когда та не вернулась и через неделю, девочка спросила папу. Почему мужчина решил, что виновата дочь, – кто знает, но избил он её тогда сильно. Спустя почти месяц забрал ее из школы и отдал какой-то тёте. Маша не понимала, почему должна оставаться с тётей и не может поехать домой, она плакала, просилась, за что получила несколько раз по лицу. А потом узнала – папочка сдал её в детский дом, отказавшись от неё. Девочка, которую бросила мама и предал папа, никак не могла найти в себе силы поверить в произошедшее, отчего много плакала.

Этот мальчик, Гриша, часто сквернословил, но оказывался рядом каждый раз, когда Маше хотели сделать больно или… стыдно. Не сразу, но девочка поняла, что он защищает её, вот только почему… Девочки объяснили ей, зачем мальчики защищают девочек и… Маша смирилась. Жить ей всё равно уже было незачем, а подобных объяснений она просто не поняла.

– Завтра мы отправляемся на экскурсию, – объявила Вера Матвеевна, их воспитательница. – Выглядеть прилично. Кто будет хулиганить – пожалеет.

Она знала, о чём говорила, – попасть в кабинет к воспитательнице было делом очень страшным. Они и словами могла довести до истерики, но словами женщина никогда не ограничивалась, придумывая унизительные и, что скрывать, болезненные наказания, поэтому боялись её даже хулиганы. Рано или поздно такие методы воспитания могли закончиться для Веры Матвеевны плохо, но женщина совсем об этом не думала, упиваясь своею властью над детьми.

– Тебе помочь? – услышала девочка голос Гриши, но только покачала головой. Помогать просто не с чем – со своими волосами, по какой-то причине не остриженными накоротко, Маша справлялась сама, а платье и так было в порядке.

– Спасибо… – прошептала она, заметив взгляд мальчика, брошенный на кого-то. Осознавать себя под защитой было как-то тепло, пусть потом придётся расплачиваться, но это будет точно не сейчас.

Гриша о своём везении знал. С детства ему везло – не попасться милиции, когда воровал, не привлечь внимания, когда порезал старшего мальчика, ну и по мелочи ещё, конечно. Он, что и говорить, озверел, но не так, как старшие. Связываться с ним не хотели, тоже отмечая, что Григорий как-то проскакивает сквозь все устроенные ему ловушки.

В детдоме кормили не так чтобы очень сытно, поэтому старшие заботились о младших, особенно о малышах. Это было, несмотря на всеобщее озверение, нормой. Но Гриша подкармливал ещё и Машу, очень уж худенькой она казалась. Они все не могли похвастаться большим весом, потому прятать хлеб считалось тоже нормой.

На следующее утро, придирчиво проверив внешний вид, чуть ли не задирая при этом юбки, поджавшая губы воспитательница загнала всех в старенький «ЛАЗ», который спустя долгую минуту после закрывания единственной своей двери, с рыком завёлся. По салону потёк сизый дымок выхлопных газов, заставляя закашливаться. Затем автобус со страшным скрежетом двинулся с места. Он ехал, поскрипывая сочленениями, будто желая развалиться на каждой кочке.

Гриша сидел у окна, глядя на жизнь города, в который они въезжали. Он чувствовал себя чужим здесь, никому не нужным, брошенным. Ведь так и есть на самом деле – если мамы и папы никогда не было, значит, его бросили. Впрочем, с этим мальчик давно уже смирился. Смысла в его жизни не было… Вот разве что Машку защитить…

Автобус остановился на какой-то площади, их принялись выгонять из него, что означало – экскурсия началась. Теперь нужно пару часов изображать внимание, чтобы не злить надзирательницу, как все называли Веру Матвеевну.

Подстраховав на выходе Машку, Гриша пошел вслед за всеми, внимательно оглядываясь вокруг. В воровстве он ничего противоестественного не видел, потому что ничто из украденного не тратил на себя, а ради улыбки малышей, получивших конфету, рисковать, по его мнению, стоило.

Маша шла спокойно, стараясь далеко от Гриши не отходить, чтобы не оказаться в беде. Несмотря на то, что ей уже тринадцать, как и ему, но выглядела девочка более младшей, что её пока и защищало. Сейчас им предстоял поход в музей, совершенно не интересовавший не самую сытую девочку, но заначенный с завтрака кусок хлеба надо было растянуть максимально, и она старалась не думать о еде.

Сунувший ей в руку конфету Гриша умудрился сделать это совсем незаметно. Маша просто поразилась – откуда она у него? Мысль о том, что конфету или деньги на неё можно украсть, в Машиной голове не задержалась. Девочка шла за всеми не слушая, о чём ей говорят, и понимала, что хотела бы оказаться подальше от этой страны, там, где, по слухам, рай земной – в Америке или Европе. Однако Маша отлично понимала отсутствие шансов на исполнение мечты, поэтому только вздыхала, рассасывая карамельку – первую свою сладость за очень долгое время.

После экскурсии они вышли на ту же улицу. Им дали возможность постоять на улице, пока экскурсовод – дородная сытая тётка – рассказывала о каких-то архитектурных стилях. Вокруг витали вкусные запахи сдобы и даже, кажется, шоколада, отчего Маше хотелось плакать – это была пытка, просто страшная пытка для ничуть не насытившейся конфетой девочки. Но люди вокруг равнодушно проходили мимо, не глядя на одинаково одетых детей.

Вдруг Маша вздрогнула, прикипая глазами к женщине, одетой в шубу, несмотря на летнюю погоду. Красивая чёрная машина с затонированными стеклами выпустила эту женщину, заставив девочку вскрикнуть. Широко раскрытыми глазами Маша наблюдала за тем, как бросившая её женщина жеманничала с каким-то шкафообразным дядей, облачённым в красный пиджак. Цвет брюк его и рубашки девочка даже не заметила, понимая теперь, куда делась мама.

– Мама! – вскрикнула Маша, рванувшись было к ней, но Гриша остановил девочку, понимая, что если это даже и «мама», то вряд ли ей нужна дочь.

Женщина равнодушно посмотрела на детей и отвернулась, а Маша просто расплакалась. Гриша, не очень понимая, что делает, развернул девочку к себе, прижимая к детдомовской курточке, а сам смотрел на «хозяев жизни», запоминая. Мальчик не знал, что «муж» мамы девочки тоже услышал этот крик, приказав своим «браткам» разузнать о ребёнке. Борис был бандитом, однако подлецом себя не считал, а вот его «жена» – девка красивая, но глупая, как оказалось, поступила, по его собственному выражению, «не по понятиям».