– Он так и говорил, что, дескать, Жуягу надоумили на то и подкупили. И мог это сделать кто-то из наших. Только так он мог от волхвов и их подельников отвести подозрение.
– Сдается мне, что на меня Озар хотел указать, – тихо молвил Радко. – Слишком он ко мне снисходительным часто был. Меньше других допрашивал. А потом, когда Тихона поднял наверх с обрыва, на меня и кинулся. Но Тишку-то ему убивать было зачем?
– Тихон видел его из окошка. Не признал… а может, что-то и подозревал. Как я сейчас жалею, что мальчишку не расспросила как следует! Тихон же волхва явно недолюбливал. Впрочем, он ко всем волхвам с неприязнью относился. А в тот вечер, когда я к тебе к истоку Кудрявца ходила…
Тут она умолкла. Радко тоже молчал. Обоим странно и тревожно было касаться этой темы. Но Яра все же продолжила:
– Я тогда и впрямь поздно вернулась. Опустила засов на воротах и ходила по двору как потерянная. Я сразу поняла, что не меня ты ожидал в указанном месте. И даже догадалась, кого покликал. Вот и была сама не своя. А Озар и впрямь мог увидеть, как я хожу во тьме. Может, тогда ему и пришла в голову мысль избавиться от Тихона, который наверняка не все ему поведал, когда он мальца расспрашивал. Ох, не знаю, Радко, не знаю. Да только злодеем в нашем доме был именно Озар. Которому я так верила…
И тут Яра не сдержалась, заплакала.
Радко вдруг сказал:
– Знаешь, почему я сюда пришел? Я же тебя давно знаю. И не верилось мне, что ты своих убивать начнешь. Особенно Тишку. Ты с ним всегда такая ласковая была. Ну и что с того, что по ошибке паренек тебя ко мне вызвал? Из-за такого не убивают. Озар говорил, что ты, дескать, опасалась, что Тихон мог тебя той ночью опознать. Никого иного не мог, а тебя вдруг узнал бы. Но это я позже подумал. А когда тебя уводили…
– Знаю, ты меня ненавидел люто. Вы все меня ненавидели. Я это чувствовала, и горько мне было. Столько лет прожили вместе, а тут чужому сразу поверили… А еще мне было стыдно. Даже сказать ничего не могла в свое оправдание, как будто придавило меня чем-то, дышать было тяжело. Такая уж, видать, я уродилась – от общего внимания теряюсь. Особенно от злого внимания.
– А тут еще Загорка Голицу отравила, – произнес через время Радко. – Но ее-то Озар легко расколол. Глупая девка Загорка. Зачем на такое решилась, когда ведун в доме? А Добрыня наверняка только бóльшим уважением к Озару проникся. Но как же Вышебор? Озар мог и на него указать.
– Я не хочу говорить про Вышебора, – тихо молвила Яра. – Той ночью Озар меня от него спас. И думалось мне, что он лучше всех на белом свете! Спаситель мой негаданный. Разве могла я решить, что потом он меня же…
Она опустила голову, вздохнула. Но через миг все же выпрямилась и продолжила:
– Озар меня уличал в том, что я Мирину в тот вечер не покликала, когда все сошлись в переходе перед горницами. На этом его основное обвинение держалось. Но я тогда зла была на нашу купчиху. Думала, что она может за Вышебора вступиться, а меня тут же велит гнать! Я же и впрямь за тебя тем вечером заступилась, да еще намекнула, что она обязана тебе своим положением. Это хоть ты не отрицаешь?
– Нет, – тихо молвил Радко. – Она и правда пришла ко мне на сеновал, когда Ярилу гуляли. Дольма тогда на службу христианскую уходил, всенощную стоял. Троицей этот день называется у христиан, празднуют они его, вот брат и отсутствовал, отправившись во храм. А я остался ночевать на сеновале. Я люблю спать на скошенном сене – оно так ароматно пахнет в эту пору. И вдруг… Мирина явилась. И такая она была… Я и помыслить не мог, что так это может быть с ней. На следующую ночь я опять ждал Мирину, и она пришла. И потом снова… Как Дольма задержится или уедет, она ко мне бегала. А кухарка Голица тогда следила, чтобы нам никто не помешал, не проследил. Только ей Мирина и доверяла. А после Дольма все больше дома оставался и наши свидания прекратились. Причем Мирина даже не смотрела на меня, словно забыла в единый миг то, что случилось на травах скошенных. Я же тогда, казалось, сам себя потерял от тоски по ней… Хотя зачем я тебе это рассказываю?
– И впрямь – зачем? Но мне это все равно.
Однако Радко уже не мог удержаться и продолжал:
– Я ведь думал, что полюбила меня краса Мирина. А я… Ну, она знала, как меня к ней тянуло. Она же… Она попользовалась мной и все. Я хотел все выяснить, хотя бы переговорить с ней, потому искал встреч, удерживал ее, но она тут же Дольме на меня стала жаловаться. Словно и не было у нас ничего…
– Ей ребенок был нужен, – спокойно произнесла Яра. – Не ты, не твоя любовь, а дитя, чтобы Дольма не попрекал ее бесплодием. Озар вон говорил, что Дольма сам был бесплодным. Не знаю, что там у них в супружеской спальне было, но Мирина что-то подобное заподозрила. Вот и решила с тобой сойтись. Да ты и сам наверняка все это понял. Я помню, как ты рассмеялся, когда она во всеуслышание объявила, что непраздна.
Радко опустил голову, застонал.
– Да все я понимаю. Но как подумаю, что ее так страшно убили… Да еще с дитенком в утробе… Это тоже Озар?
– Он. Озар уверял, что я убила госпожу, чтобы та не выгнала меня. Но разве я раньше не поговаривала, что сама уйду, когда Дольма грозился меня Вышебору сосватать? И ушла бы. Поверь, угрозы Мирины меня не сильно испугали. Больше расстроили. И я не стала бы убивать ее из одного упрямого желания остаться в усадьбе.
Они оба помолчали. Думали о Мирине. Непростая она была баба, но ведь как жалко! Новую жизнь могла миру дать, а ее удавили.
– Думаешь, Озар избавился от нее из-за того, что она Добрыне о волхвах говорила? – спросил через время Радко.
– Не иначе, – кивнула Яра. – Ну подумай сам: Добрыня, когда она только высказала подозрение на волхвов, лишь отмахнулся от ее слов. Однако Мирина не была глупа, что бы там о ней ни болтали. Она умела повернуть дело к своей выгоде. Выгода же ее состояла в том, чтобы от своей усадьбы да от ближников отвести подозрение, какое уже всех изводило. Вот и стала бы наша красавица Добрыне не раз и не два говорить о том, что Озару было нежелательно. А ведь воевода умен, он бы однажды задумался, что в словах ее резон есть. Озар смекнул, какая опасность таится в разговорах Мирины, и решил избавиться от нее, дабы она не навела Добрыню на мысль, что есть и другие, кроме окружения Дольмы, кто мог желать смерти твоему брату.
И как же ловко он все провернул! Вроде как ушел вместе с Златигой, его и в тереме нашем не было. Причем позже я слышала, как Златига его спрашивал, когда это волхв ушел. Не веришь мне, спроси у него самого, – указала Яра на верх колодца-поруба, где стоял на страже дружинник. И продолжила: – По сути, Озар мог покончить с Мириной и улизнуть, никем не замеченный… Тогда на него вообще никакое подозрение не пало бы. Но он все же зашел, когда Вышебор меня подмял. И думается мне, что я таки была ему мила, если даже в такой миг вступился. Ну а я была настолько глупа и доверчива, что поневоле подыграла ему, сказав, что не стоит Мирину будить. Ну да говорила уже, почему так поступила. К тому же обижена я была на хозяйку, вот и не сильно желала с ней нос к носу сталкиваться. Глупо? Это теперь я понимаю, что глупо. Но разве могла я тогда подумать, что с ней такое… Я все больше в тот момент думала о том, чтобы с Вышебором наконец разобрались. Понимаю, что родная кровь он тебе, но у меня-то нет особых причин его любить. Знаешь, я ведь даже нож схватила, когда он только ввалился ко мне. А он так легко вырвал его у меня… Ну да ладно. В любом случае я дала Озару повод позже на меня все спихнуть. И гладко у него это вышло.
– Почему же он на тебя указал, если, как сама заметила, была мила ему?
Яра смотрела перед собой застывшим взором, и глаза ее вновь наполнились слезами.
– Может, я ему и нравилась, но собратья по вере Озару явно дороже меня. Да и Добрыня ему уже выбора не оставил. Помнишь, что сказал тогда воевода? Что Озар с делом не справился, значит, казнят всех волхвов. Вот ведун и вынужден был кого-то ему поскорее выдать как убийцу. И выходит, что я больше иных подошла.
