– Надо бы Тихона усадить у окошка его повалуши да заставить каждого из челядинцев пройтись к конюшне, накрывшись шкурой, – советовал Златига после того, как Озар поведал ему, о чем говорил с мальчишкой.
Было это в послеобеденное время, когда все по обычаю отправились на отдых. Тихо-тихо было в тереме, только где-то оставленный незакрепленным ставень постукивал при порывах ветра.
Озар сидел с закрытыми глазами и размышлял. По-прежнему не поднимая век, ответил:
– Сложно мне с Тихоном дело иметь, сторонится он меня, смотрит волчонком. Я было хотел попросить, чтобы Яра с ним поговорила, вижу, что ей страсть как любопытно. Но, знаешь ли, служивый, особого толку все равно не будет.
– Как это не будет! – развел руками Златига. – Если Тихон видел убийцу Жуяги, то эта ниточка и поведет к тому, кто тут злодействует. Ну а что Яра тебе советовала?
– Думаешь, я ее советов спрашивать буду? Она-то баба неглупая, однако себе на уме. Да и поймите вы оба, Тихон не рассмотрел как следует того, кто по двору ночью шастал. Много ли можно различить при вспышке молнии?
Златига сидел рядом, сопел недовольно. Тогда Озар повернулся к нему, положил руку на колено.
– Посуди сам, служивый, ведь тот, кто пробирался через двор, мало того, что накрылся, так еще, со слов Тихона, двигался странно, переваливаясь. Так, чтобы его не узнали. Или чтобы подозрение пало на калеку. И накрой мы сейчас кого угодно да заставь двигаться по двору, любой постарается изменить походку, только бы на него не подумали. Поверь, тот, кто совершил злодейство, знал, что делал, ковыляя.
– Ну а если проверить, чем там мог злодей накрыть себя? Ведь это надо было достаточно большую полость взять, чтобы всего себя спрятать под ней.
Озар вздохнул, не поднимая век.
– Златига, овчина или козья шкура самые используемые в хозяйстве. Стоят они недорого, чистятся легко, долго служат. Это тебе не белая северная лиса или нежный мех рыси, это даже не горностай белоснежный, какой лишь для подчеркивания богатства и положения накидывают на себя и наряды украшают. А ты загляни в истобку или пройдись по горницам – везде лари, лавки, а то и половицы овчинами покрыты. Вон и нам такие выдали, думаю, что и на скотном дворе подобные найдутся, только поизношеннее, но вполне еще пригодные. Я, конечно, могу Яру расспросить, но учти, любой мог взять светлую полость с ларя или лавки и накрыться, чтобы пройтись под ливнем. А может, и простое покрывало из некрашеной холстины мог накинуть на себя убийца – Тихон точно не рассмотрел, а при вспышке молнии любое полотно может светлым показаться в ночи. Нет, единственное, что мы узнали от Тихона, – это лишь то, что кто-то действительно входил в конюшню во время ливня. Я на одно могу надеяться: Тихон мальчик сообразительный, он понял, как важно то, что он видел, поэтому сам может приглядеться ко всем да поразмыслить. Однако я ему не по нутру, сторонится он меня. Так что, скорее всего, тебе за ним придется приглядывать.
– Как за ним приглядывать? Он как отобедал, так и убежал куда-то. Кто его удержит?
– Ну тогда угомонись, служивый, и дай мне подумать.
Златига растянулся на скамье, вскоре и похрапывать начал, когда Озар вдруг потряс его за плечо.
– Слышишь, служивый, думаю, есть смысл пойти потолковать о дружбе Дольмы с Творимом тиуном. Он нынче сюда и носа не кажет, а раньше, как я понял, частенько заглядывал.
– Тебя, видать, опасается, – кряхтя, пробормотал Златига. – Ну ладно, идем. Но только…
Он не договорил, сопел носом. И волхв понял.
– Давай так: я схожу к соляным лавкам Колояровичей, а ты, чтобы над душой у меня не стоял, отправишься Светланку свою проведать. Ну, ну, не вращай глазищами. Говорил ведь уже, что не сбегу. А ты уж сам решай: под дверями лавки на Подоле будешь стоять, пока я Творима буду расспрашивать, или сбе´гаешь, куда душа зовет. Но к вечерней трапезе надо быть тут. Ну, чтобы отведать дивную стряпню Голицы и чтобы люди разное не болтали. Условились?
Златига ничего не ответил. Но затянул пояс и поспешил за уже направившимся к калитке волхвом. Спустившись с Хоревицы к Подолу, они разошлись в разные стороны.
Если в обед из-за прощания с убиенным Жуягой Голица выставила на стол только тюрю с льняным маслом и солью, то для вечерней трапезы подала отменную уху – наваристую, с крупными кусками осетра и налима, со сладкими корешками и зеленью. К ней выставила пироги с икрой, нарезанный лук и чеснок, зелень разнообразную, чтобы посыпать юшку. И запивалось все простоквашей или сывороткой. Домочадцы остались довольны, только Вышебор ворчал: ни браги тебе, ни меда, ни пива пенного.
– Через день подам тебе пиво, – заверила его Яра. – Я поставила солод, так что будет у нас пиво отменное.
– А с рынка в бочонке трудно было притащить? – продолжал ворчать Вышебор. – Вон Творим явился отужинать, мог бы и принести с собой или прислать кого из приказчиков, чтобы трапеза достойная вышла.
Творим и впрямь сидел среди собравшихся, заняв место по правую руку от волхва Озара, с которым они вместе пришли в усадьбу. Это многих подивило, косились на тиуна. Но он ел молча, ни на кого не смотрел, даже на Мирину, которая то и дело бросала на управляющего косые взгляды.
Да, на этот раз хозяйка Мирина сошла к вечеру из своих покоев и теперь восседала во главе стола, молчаливая, степенная, ела неспешно.
– А где же твой кривоватый охранник, волхв? – спросила как бы между делом.
– У него жена вот-вот должна рожать, потому и пошел проведать.
– Хорош охранник, – только и молвила Мирина.
– Ага. Если бы я думал сбежать, уже давно бы скрылся, – отправляя в рот очередную ложку ухи, отозвался Озар. – Да только вот он я. Рады вы этому или нет.
Ему никто не ответил, но Озара это не обескуражило. Понятно, что доглядник в своем доме мало кому радости доставляет. Подняв глаза, волхв встретился взглядом с ключницей Ярой и прочитал в нем некое сочувствие. «Нечего жалеть меня, милая, – подумал он. – Сегодня я здесь, завтра поминай, как звали. Но дело свое я все же сделаю. И кому-то это очень не понравится».
Где-то вдали прогрохотал гром. Озар видел, как Тихон посмотрел в ту сторону и перекрестился. Так же, но с какой-то неуверенностью, перекрестился и Лещ, Голица и еще кое-кто из челядинцев в нижнем конце стола тоже сотворили знамение. Понятное дело, слугам нравится, что с принятием крещения их всех как бы и не полагалось рабами считать. Но ни братья Колояровичи, ни Мирина этот жест не повторили. Только когда трапезничать садились и Тихон прочел молитву, все выслушали ее, прежде чем начать есть.
И тут, уже отставив тарелку, Мирина сказала:
– Радко, дело к тебе есть.
Парень чуть не поперхнулся, поднял на нее глаза, посмотрел настороженно.
Мирина аккуратно вытерла платочком губы. Сидела в расшитом повое, хотя, как вдовица, вроде и не должна была так наряжаться. Но эта красавица не утруждала себя придерживаться траура дома, вон серьги блестят, бусы на груди в три ряда.
– Хватит тебе, Радомил, от дела летать. Мне помощь нужна, поэтому пойдешь завтра в наши лавки, заглянешь в склады, все проверишь. Творим тебе все укажет и пояснит. Так, Творим?
Тот, не глядя на хозяйку, согласно качнул головой в меховой шапке. Не снимал ее и за трапезой, даром что к вечеру опять душно было.
Мирина продолжала:
– Хочу, чтобы ты проследил, как готовят склады к приему соли. Не на этой седмице, так на следующей должны прибыть наши ладьи из Корсуня, вот и погляди, чтобы все было готово. Также надо будет договориться, чтобы места на Почайне к тому времени были свободны, дабы нашим стругам было куда пристать. Слышишь, надо договориться и дать залог, чтобы иные суда наши места не занимали. У Творима другие дела сейчас, вот и поручаю тебе.
Творим за все это время слова не молвил, не встрял. Хозяйка говорит – он должен лишь слушать и принимать к сведению. Надо же, а ведь уверял, что краса эта без его слова нужного ни одно дело не решит. Она же, как отметил Озар, все верно и толково говорила. И вспомнились табличка и абак на полоке в верхней светлице. Ох и Мирина! При муже была пава павой, а как жизнь заставила, решила взять управление в свои руки. И Радко вон как на нее смотрит. Никакой угрюмости, а как будто даже с восхищением… или удивлением.
