Мелисса подходит к ограде и калитке, ведущей в следующую часть сада, открывает её и жестом приглашает меня пройти дальше.

– Прогуляемся? – её улыбка становится шире, и на щеках появляются милые ямочки.

С удивлением осознаю, что в гостях у садовников последний раз я была много лет назад. К тому же, не помешает отвлечься. Поэтому охотно соглашаюсь:

– Буду только рада.

Мы движемся по дорожкам между секторами, выложенными отполированными камешками. В некоторых частях растут травянистые культуры, в других – более обширных – высажены кусты смородины, малины и клубники. Они тоже цветут, но захватывают моё внимание лишь на мгновение, ведь я отвлекаюсь на крупный лиловый цветок бананового дерева, а затем перевожу взгляд в сторону – на пирамидальную крону, чёрно-бурую кору и цветки с мясистыми лепестками, покрытые зелёными и красными пятнами.

Воображение с лёгкостью рисует круглый плод, покрытый толстой бордово-фиолетовой кожурой, под которой находится несколько сегментов ароматной белой мякоти. Я почти чувствую на языке сладость с приятной кислинкой, отлично утоляющей жажду в знойный полдень.

– Мангустин, – произносит Мелисса, проследив за моим тоскливым взглядом. – Сегодня вечером будет парочку, успей попробовать, – подсказывает садовница, хитро улыбаясь. – А чуть позже насладимся настоящим урожаем. Рамбутана и карамболы в этот раз тоже будет много.

Я на мгновение смотрю на растения, которые назвала девушка, но взгляд вновь возвращается к соблазнительному плоду.

Спустя несколько минут Мелисса двигается дальше, а я следую за ней.

– Прежде условия в разных уголках планеты отличались, – вдруг говорит девушка. – В некоторых не росли деревья и цветы, которые часто встречались в других, – продолжает она, и я припоминаю, что бабушка однажды рассказывала нечто подобное, но Мелисса добавляет кое-что, чего прежде я не слышала: – Климат во многом определяет характер растительности, хотя та, в свою очередь, тоже воздействовала на климатические условия. Правда, лишь в некоторой степени. Без растений невозможны процессы почвообразования и существование животного мира.

Я завороженно слушаю девушку, лишь смутно понимая смысл некоторых слов, ведь обычно возделыванием земли занимаются только садовники, а я общаюсь с ними редко.

Словно разговаривая сама с собой, Мелисса продолжает задумчиво рассказывать.

– Раньше растения, свойственные тропическим лесам, не встречались в степи умеренной зоны или северных хвойных лесах. Раньше вообще всё было иначе! – добавляет она вдруг с энтузиазмом, свойственным Ноне, когда та вспоминает о прошлом, и неприятное предчувствие вдруг отрезвляет меня.

В следующую секунду девушка замолкает и смотрит таким взглядом, будто только сейчас меня узнаёт. В каре-зелёных глазах проскальзывают настороженность и даже страх (или мне только кажется?), а потом Мелисса поспешно улыбается, как будто натянуто.

– Сегодня это стало возможным, – её улыбка становится более искренней, и я начинаю думать, что, возможно, мне просто показалось… – У нас же хвойные соседствуют с лиственными деревьями, в гуще леса растут могучие дубы, вязы и кедры, а на берегу океана – пальмы, мы можем выращивать любые растения, овощи, ягоды, фрукты и крупы. Всё благодаря тому, что природа круглый год нам благоволит.

Я согласно киваю: иногда наступают пасмурные дни, поднимается ветер, может начаться гроза, а дождь порой кажется невыносимо холодным, однако у нас не бывает снега – белоснежного покрывала, блестящего в лучах Солнцах, что мы видим на вершинах южных гор. Я мечтала бы однажды увидеть снег ближе, но в Дикие земли мы не ходим, и тем более, не поднимаемся в горы.

– Иногда – правда, редко – нам приходится исцелять растения, – на лице Мелиссы вновь возникает застенчивая улыбка. – Но это не так тяжело, как в случае с животными.

– Ты пробовала исцелять животных? – с искренним интересом спрашиваю я, и девушка кивает.

– Да, одной ласточке никак не удавалось полететь, – вновь улыбка, но скорее печальная. – Что-то было с крылом. Помочь получилось не сразу, но ведь это сущая мелочь по сравнению с тем, что выпадало на твою долю.

Она с любопытством смотрит на меня, и я понимаю, что робкой улыбкой здесь не обойтись. Но и развивать тему не хочется: стоит вспомнить о целительстве, как я начинаю думать о том, куда направлюсь после этого разговора, а мысли вновь заставляют сердце биться быстрее от волнения.

– А как вы добиваетесь того, что сады и огороды часто приносят урожай?

Если Мелисса и замечает, как нелепо я пытаюсь поменять тему, то во всяком случае не подаёт виду.

– Раз в несколько месяцев – не так-то часто для большого поселения, – мягко поправляет меня девушка, а потом отвечает на вопрос: – Наши инсигнии светятся особым светом, который влияет на рост. Если нужно больше времени, то есть другое решение. Мы используем специальные лампы, которые устанавливаем рядом с растениями. Хочешь увидеть?

Энергосберегающие лампы…

Нона говорила это слово, но совсем в другом контексте. Вспомнив о нём, я недовольно морщусь, и Мелисса неправильно понимает меня.

– Тебе наверняка нужно идти, да и не очень интересно, наверное, – сбивчиво говорит девушка, а я спешу её заверить:

– Нет! Что ты! Очень интересно! Я просто не представляю, почему до сих пор не интересовалась, как всё это работает. – В глазах Мелиссы отражается сомнение, но только до того момента, как я добавляю: – Ведь наши занятия так похожи, – и девушка расплывается в широкой искренней улыбке.

Мы останавливаемся перед следующей калиткой. За ограждением – овощные грядки. Я могу определить только некоторые культуры: мои любимые помидоры, морковь, перец… Но видов овощей гораздо больше.

Мелисса открывает дверцу, и мы проходим дальше.

– Видишь их? – она указывает на лампы, которые установлены возле некоторых секторов.

«Неужели Нона говорила о таких же?» – мелькает в голове тревожная мысль, и чтобы от неё избавиться, я спрашиваю:

– Как это работает?

– Растения поглощают значительную часть спектра солнечного света, – объясняет Мелисса, наклоняясь к грядкам, нежно поглаживая стебли растений и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, присматриваясь к листьям и цветкам. – Но наилучший фотосинтез наблюдается при облучении красным и синим. Именно эта область наиболее сильно поглощается хлорофиллом. В солнечном свете больше половины видимого спектра – зелёная составляющая.

Девушка поднимается, достаёт из корзинки, которая стоит возле каждого сектора, мотыжку, совок и полольник и с воодушевлением принимается за работу. Её руки утопают в зелени, и я, как ни вытягиваю шею, не вижу, что за таинство там происходит.

– Красный помогает корневой системе, цветению и созреванию плодов, влияет на светолюбивость или теневыносливость, – рассказывает Мелисса, не отвлекаясь от своего дела. – Но, если использовать только красный свет, растения будут высокими и тонкими.

Девушка поднимается и осматривает грядку с разных сторон, придирчиво оценивая собственную работу.

– Синий увеличивает зелёную массу, скорость роста и размер листьев, – говорит она, поднимая на меня взгляд. – Однако если синего слишком много, растения будут короткими и коренастыми, с толстыми стеблями и тёмно-зелёными листьями. Цвести они будут очень плохо. Кстати, о цветах, – Мелисса складывает принадлежности обратно в корзинку, а взамен берёт короткий нож. – Соберём букет для ценакула, пускай поставят на столы к ужину.

Мы подходим к клумбе в центре дворика, на которой растут самые разные цветы. Я не слишком в них разбираюсь, поэтому могла бы назвать только белые с фиолетовыми краями эустомы, цинии, словно сотканные из тёмного бархата, и изящные каллы светлых оттенков.

– От цветка к человеку. От человека – к земле, – произносит Мелисса, осторожно срезая цветы. – От пылинки к Вселенной. Благодарю за твой дар и верую в скорое Исцеление.

Кожа девушки немного светится, не так ярко, как во время молитвы, но инсигнии, выглядывающие из-под одежды, мерцают и переливаются насыщенными оттенками.