Литмир - Электронная Библиотека

Бертран взял маленького графа за руку и повёл его по центральному проходу, ощущая, как сильно холодит его ступни в сандалиях безмолвный каменный пол. Они сели на скамейку, старый воин сплёл перед собой пальцы рук и тихонько произнёс:

‒ Давай помолимся, Гийом. Настоящий рыцарь ‒ это не только воин, но и в каком-то смысле исповедник. Уметь закрыть глаза испустившему дух после предсмертной агонии боевому товарищу не так просто, но очень важно. Церковь ‒ это то место, куда мы приходим поговорить с Господом, поделиться своими горестями и помолиться за живых и мёртвых. Почившие во гробе тоже молятся за нас, только их молитвы имеют другую силу, в отличие от тех, кто ходит по грешной земле. Запомни! Ничто в этом мире не имеет такой силы, как Слово. С него всё началось и им же всё закончится! Никакой меч, стрела или кинжал не убивает так больно, как человеческое слово. Не стоит бояться острия клинка, но стоит опасаться злых языков!

Бертран замолчал и стал мысленно читать «Отче наш» и смотреть на распятие Спасителя, висевшее над алтарём. В его памяти стали всплывать безликие силуэты. Время иногда очень трепетно относится к людям, заставляя их забывать родные и любимые лица, чтобы в итоге человек не так сильно страдал от безысходности потерь.

Пальцы рук Гийома сплелись, и он принялся повторять слова за своим наставником. Это была единственная молитва, которую маленький граф знал, предпочитая тайком ночью, когда внезапно в его душе закрадывался необъяснимый страх, говорить с Господом своими словами. Гийом не мог забыть один и тот же сон, время от времени повторявшийся в виде колодца среди бескрайних песков и воя пронизывающего ветра.

Бертран со своим воспитанником вышел из церкви и яркие лучи солнца ослепили ему глаза. Гийом улыбнулся и побежал по склону холма вниз, а потом кубарем скатился и распластался на траве. Старый воин рассмеялся, смотря на своего воспитанника, и пригладил растрёпанные ветром седые волосы на своей голове…

Глава 3

Франция 1095 год.

Замок Ла Валлет.

Годы бегут неумолимо, не собираясь спрашивать у людей об их желаниях.

Нет ничего страшнее и одновременно сладостнее, чем взросление и становление человека как личности!

Свинцовые облака затягивали осеннее уставшее небо, а запах надвигающегося ноября холодил сырой воздух после затяжного дождя.

Порыв ветра разметал со скрипом и грохотом оконные ставни и задул, оплавившиеся за ночь свечи. Тревожная ниточка дыма поднялась к деревянному потолку и растворилась в полумраке покоев юного графа.

Гийом стоял на коленях на каменном полу, сплетя пальцы рук перед собой и со слезами на глазах, молился перед распятием, висевшим на стене. Он был в смятении и огромной печали, не имея понятия, как и чем может помочь своему наставнику, ставшему для него вторым отцом. Он понимал неизбежность и молил Господа лишь о том, чтобы муки Бертрана закончились.

Дверь покоев юного графа распахнулась, издав пронзительный скрип, который словно остриём лезвия вспорол сердечную мышцу.

‒ Скорее, мой господин! Бертран зовёт! ‒ впопыхах подбежав к дверному проёму, пронзительно прокричала кухарка и быстрым шагом зашаркала по каменному полу узкого коридора к лестнице.

Гийом перекрестился и, вскочив на ноги, побежал к лестнице. В первый раз в своей жизни он боялся опоздать. За прошедшие годы произошло много горестей и бед, но такого отчаяния у юного графа ещё не случалось.

В памяти Гийома всплыл рассказ Бертрана об осени и её огромном смысле для всей природы. Своя особенная мудрость содержалась в каждом времени года. Осень ‒ это не просто понимание неизбежности, но и возможность правильно преподнести её сущность молодому поколению и поделиться сутью своих ошибок. Конечно же, юный граф понимал, что обязательно набьёт свои шишки, не став вспоминать о мудрости своего наставника, но без этого в жизни каждого человека не обойтись.

Языки пламени факелов на стенах шипели, словно ядовитые южные змеи, сопровождая Гийома во время его спуска по каменной лестнице, своим безмолвием подготавливая к новой неизбежности.

Повариха открыла перед юным графом дверь комнаты Бертрана, а Гийом старался быть сильным, сдерживая разрывающий душу плач. Одинокие слезинки накапливались в его глазах, будто пинта вина, на которую с вожделением смотрят в тавернах уставшие путники. Белёсое лицо юного графа, не евшего уже ничего на протяжении нескольких дней от сильной боли в груди и тошноты, можно было сравнить лишь с лицом покойника.

Гийом осторожно, с какой-то нерешительностью в шаге, вошёл в комнату и рухнул на колени рядом с кроватью наставника и свесил голову, чувствуя, что ещё мгновение и начнёт реветь навзрыд.

‒ Мальчик мой! ‒ сбивчивого дрожащим голосом произнёс Бертран и снова откашлялся кровью. Он выпустил из своих окостеневших пальцев распятие, лежавшее у него на груди на вымокшей от пота пожелтевшей рубахе, и протянул правую руку своему воспитаннику. ‒ За эти годы ты стал мне как сын. Моё время пришло, Гийом! ‒ смотря на юного графа затуманенными глазами, продолжал говорить старый воин. ‒ Теперь остался последний урок… Будь честен перед своими врагами! Никогда не иди наперекор с собственной совестью! Будь благороден и отважен! Всегда держи данное тобой слово! Не забывай о милосердии! Никогда и ни в каких тяготах не ропщи на судьбу, Господу намного больше виднее, что нам дать или отнять! Будь храбрым, но никогда не отказывай в помощи раненому или слабому! Чти своих предков и не забывай этой клятвы! Клянись, Гийом! ‒ из последних сил закончил свою речь Бертран и обидно хлопнул воспитанника по мокрой от слёз щеке.

‒ Я клянусь и всегда буду верен этой клятве! ‒ стараясь сглотнуть ком горечи во рту, дрожащим голосом произнёс юный граф.

‒ Сегодня ночью во сне я видел тебя… Твой путь будет долгим и трудным, но ты пройдёшь его до конца… Ищи рождественскую звезду! Этот перстень ‒ единственное, что у меня есть, и теперь он твой, ‒ добавил старый воин и, вложив дрожащими пальцами в ладонь Гийома перстень, испустил дух.

Юной граф всхлипнул, что было сил пытаясь найти возможность для нового вдоха, и перекрестился. Он надел на средний палец правой руки серебряный перстень с небольшим рубином и движением руки закрыл безжизненные глаза Бертрана.

«Хвала дающему, презрение отбирающему!»

Этот девиз своего наставника, выгравированный на перстне, Гийом запомнил как главную молитву своей души. Он с решительностью поднялся на ноги, с силой шмыгнув носом, чтобы наконец-то сделать глубокий вдох, и, повторив про себя ещё раз клятву, вышел из комнаты.

До ночи ещё было много времени, и шум косого холодного дождя, забарабанившего по черепичным крышам замка и каменным стенам своей дробью, будто звук горна на поле битвы, подхватил душу Бертрана, собираясь сопроводить его в последний путь.

Шаги Гийома сменяли свою интенсивность и в какой-то момент бредя по коридору, освещённому пламенем настенных факелов, он остановился и ладонью правой руки прижался к холодному камню стены. В памяти юного графа всплывали строки из песни Бертрана, которую он сам же и сочинил, сидя на небольшом бревне рядом со стогом соломы, наблюдая как его воспитанник во внутреннем дворе замка отрабатывает удары мечом о чучело.

«…О жизнь, которую прошли,
О смерть, которую украли,
Среди безумства сумеречных дней
Венец лавровый на терновый поменяли…»

Гийом вышел на западную стену замка и, сделав несколько шагов, отошёл от башни. Сырой ветер трепал его волосы, а сильный дождь впитывался в ткань синего суконного костюма. Он смотрел на дорогу в сторону Парижа и видел, как стремительно менялась Европа за последние годы.

Везде на площадях становились всё громче и призывнее речи проповедников, вещавших об освободительном походе в Святую землю, чтобы вернуть христианам Гроб Господень из рук нечестивцев. Всем обещали прощение грехов и несметные богатства, что подкупало кого угодно: от сельского оборванца до знатного господина.

6
{"b":"843179","o":1}