Само собой разумеется, предварительным условием для Эразма, для борца авангарда этой и других идей взаимопонимания, является исключение при этом любой силы и особенно войны, «ведущей к провалу всех хороших дел и идей». Эразм – первый теоретик пацифизма; не менее пяти ратующих за мир работ написал он в те времена беспрестанных войн: в 1504-м году – обращение к Филиппу Красивому, в 1514-м – к епископу Камбрэ – «как князю христианской Церкви, Вам следовало бы именем Христа бороться за мир», в 1515-м году в «Адагиях», в этом знаменитом его сочинении, имеющем вечно актуальный подзаголовок «Dulce bellum inexpertis» («Лишь тем представляется война прекрасной, кто не пережил ее»), в 1516-м году, в своем «Наставлении набожному и христианскому князю», посвященном юному императору Карлу V, Эразм предостерегает его от развязывания войны и, наконец, в 1519-м году появляется, тотчас же переведенное на все языки и распространенное среди всех народов, но так и не услышанное теми, кому это произведение было предназначено, «Querela pacis», «Жалоба мира, отовсюду изгнанного и поверженного».
Но уже тогда, едва ли не за пятьсот лет до нашего времени, Эразм понимал, как мало может поборник мира рассчитывать на благодарность и понимание: «Дошло до того, что открыть рот против войны считается делом глупым, зверским и нехристианским», что, однако, не мешает ему в век права кулака и грубейшего насилия вновь и вновь с непреклонной решимостью публиковать свои протесты против свар князей. По его мнению, Цицерон прав, говоря, что «неправедный мир лучше справедливой войны», и у одиночки – борца за мир – имеется целый арсенал аргументов против войны, из которого и сейчас еще можно заимствовать и заимствовать вволю. «Когда звери нападают друг на друга, – жалуется он, – я понимаю их и прощаю им это их поведение», но людям следовало бы понимать, что война сама по себе уже означает несправедливость, так как обычно она поражает не тех, кто развязывает ее, а почти всегда вся ее тяжесть падает на невиновных, на бедный народ, который не выиграет ни при победе, ни при поражении. «Больше всех страдают те, которым война не несет никаких выгод, и даже если в войне кому-то повезет, то это означает, что другим она принесла ущерб или даже гибель». Идея войны, следовательно, никогда ничего общего с идеей справедливости не имеет, и тогда – он спрашивает снова и снова – как же может война быть вообще справедливой? Для Эразма ни в богословской области, ни в области философской нет абсолютной, универсальной истины. Истина для него всегда многозначна, многокрасочна, в равной степени это относится и к праву, поэтому «князь ни в одном деле не должен проявлять большую осторожность, большую осмотрительность, чем в вопросе развязывания войны, и безусловно он не имеет права кичиться своими правами, ибо кому не известно, что основная его задача – быть как можно более справедливым?». Каждый вопрос имеет два решения, «все вещи, понятия, события можно объяснить в соответствии с мнением каждой враждующей стороны», и даже если одна из этих сторон и считает себя правой, то закреплять это право силой не следует, ведь никакой спор никогда силой не завершается, так как «война растет из другой войны, из одной войны вырастают две».
Итак, следовательно, мыслящие люди должны понимать, что моральные конфликты оружием не разрешить, Эразм ясно и недвусмысленно объясняет, что ученые, люди умственного труда, не должны расторгать дружбы друг с другом, если между их народами возникнет война. Противоречия в мнениях народов, рас, наций нельзя ни усиливать, ни энергично подогревать партийностью, ученые должны неколебимо оставаться в чистой сфере человечности и справедливости. Их вечной задачей остается противопоставлять «нехристианской, звериной, жестокой бессмысленности войны» идею мирового единения и мирового христианства. Ни в чем так горячо не упрекает Эразм Церковь, высшую моральную инстанцию, как в том, что она ради усиления своей земной власти поступилась великой идеей Августина: идеей христианского мира во всем мире. «Богословы и учителя христианской жизни не стыдятся возбуждать, распалять страсти, подстрекать свою паству к войне, которую Господь Бог так сильно ненавидел», – гневно восклицает он. «Мыслимы ли рядом посох епископа и меч, митра епископа и шлем, Евангелие и щит? Как могут они одновременно проповедовать христианское учение и войну, одной и той же трубой взывать и к Богу и к дьяволу?» «Воинственное духовное лицо, следовательно, не что иное, как бессмыслица, абсурд, ибо такое объединение двух несовместимых противоположностей оскорбляет слово Божие, отрицает наивысшее возвещение Бога и Учителя “Мир вам!”».
Поднимая голос против войны, ненависти, односторонности и ограниченности, Эразм страстен, но страстность его негодования никогда не замутняет ясности миропонимания. Идеалист по сердцу и скептик по разуму одновременно, Эразм понимает, какие в живой действительности существуют препятствия делу осуществления «христианского мира во всем мире», абсолютного господства гуманного разума. Человека, который в своей «Похвале Глупости» описал все не поддающиеся исправлениям разновидности человеческих заблуждений и бессмысленности, нельзя отнести к тем идеалистическим мечтателям, полагающим, что написанным словом, книгами, проповедями и трактатами можно уничтожить инстинкт насилия, присущий человеческой природе, или хотя бы несколько его ослабить: у кого нет никаких иллюзий относительно того, что очень просто можно избавиться от этих страстей силы и упоения борьбой, которые сотни, тысячи лет – со времен каннибализма – бродят в крови человека, что легко устранить глухое воспоминание о первобытной ненависти одной особи человека-животного к другой особи. Он прекрасно понимает, что потребуются, возможно, сотни, а может, тысячи лет нравственного и культурного воспитания, чтобы полностью гуманизировать род человека, чтобы совершенно вытравить в нем зверя. Он понимает, что стихийные инстинкты не заговорить деликатными словами, моралистическими проповедями, и принимает варварское в этом мире как факт, не поддающийся немедленному устранению. Поэтому его борьба направлена в другую область, он, как человек духа, обращается лишь к людям своего круга, не к ведомым и обманутым[38], а к вождям, князьям, священникам, ученым, художникам, к тем, кого считает ответственными за все раздоры в европейском мире. Как дальновидный мыслитель, он давно уже понял, что инстинкт насилия сам по себе не очень опасен миру. У насилия как такового – короткое дыхание; оно наносит удары слепо и бешено, но бесцельно, а память его коротка; после каждой подобной вспышки оно валится в бесчувствии.
Даже там, где насилие действует подстрекательски и психически возбуждает целые группы людей, возникают лишь распущенные толпы, тотчас же рассеивающиеся, едва проходит первый пыл. История не знает особо опасных для общества восстаний и вспышек военных действий, если они не имеют духовного руководства и организации, – лишь в случае, когда инстинкт насилия служит некоей идее или идея сама по себе вызывает к действию этот инстинкт, вот тогда возникают серьезные волнения, кровавые и разрушительные революции, ибо только объединенная лозунгами толпа становится партией, лишь благодаря организации – армией, лишь вооружившись догмой, восстание превращается в движение. Причиной всех грандиозных конфликтов человечества меньше всего является кровавая воля человечества к насилию, а прежде всего – идеология, освобождающая эту волю к насилию от цепей и натравливающая одну часть человечества на другую. Лишь фанатизм, этот бастард духа и насилия, желающий навязать вселенной диктатуру одного лица и его мыслей как единственно разрешенную форму жизни и веры, лишь он, фанатизм, расщепляет человеческое сообщество на врагов и друзей, приверженцев и противников, героев и преступников, верующих и еретиков, ибо он признает лишь свою систему и, желая, чтобы над миром восторжествовала единственно его правда, добивается власти и силы, чтобы подавить каждого, мысли которого хоть в чем-то отличаются от дозволенных им. А ведь как велико, как многокрасочно благословленное Богом разнообразие мыслей, не укладывающихся в жесткие рамки некоей определенной догмы. Все насильственные ограничения свободы духа, свободы мнения, инквизиция и цензура, костер и эшафот созданы не слепым насилием, а фанатизмом, чудовищем с застывшим взглядом, этим гением односторонности, исконным врагом всеобщности, этим узником одной-единственной идеи, пытающимся весь мир запереть и замучить в этой своей тюрьме. Поэтому гуманист Эразм, все время обращающий внимание на то, что всеобщность человечества есть наивысшее и святое право людей, считает, что человек духа совершит самый тяжкий грех, если станет направлять к насилию волю масс, всегда подверженную влиянию односторонней идеологии, ибо этим они возбуждают могучие силы, насильственно сбивающие человечество с пути прогресса, разрушающие самые чистые его помыслы. Один-единственный человек может развязать страсти масс, но никому никогда не удавалось смирить вновь, успокоить эти освобожденные от цепей страсти. Тот, кто своим словом разжигает притушенный было огонь, должен понимать, что разрушительное пламя вспыхнет вновь, кто возбуждает фанатизм, объявляя его единственно справедливой системой бытия, мышления и веры, должен понимать, что этим он берет на себя ответственность за раскол мира, что он развязывает войну против инакомыслящих, против тех, кто придерживается другого, чем он, образа жизни. Любая тирания мысли – это объявление войны свободе духа человечества, а тот, кто, подобно Эразму, ищет общечеловеческую гармонию, наивысший синтез всех идей, именно поэтому должен рассматривать любую форму одностороннего мышления, слепое нежелание понимать других, как войну против идей взаимопонимания. Поэтому гуманистически воспитанный, гуманно, в духе Эразма, настроенный человек не должен присягать никакой идеологии, так как всем идеям присуще стремление к гегемонии, он не должен связывать себя ни с какой партией, ибо долгом любого человека партии является смотреть, чувствовать, думать по-партийному. Он всегда должен охранять свободу мышления и действий, ибо без свободы справедливость невозможна, она – единственная идея, которая должна стать наивысшим идеалом для всего человечества. Поэтому мыслить, по Эразму, – значит мыслить независимо, действовать, по Эразму, – действовать в духе взаимопонимания.
