– Так и думал, что вы сюда провалились. Идемте, помогу выбраться. Тут ходы знать нужно. Кто не местный – тот и сгинуть может.

– Погоди, – пробормотал Сарториус. – Книга…

– Сдалась вам эта книга, – с досадой молвил полубрат. – Суньте в сундук.

Сарториус сделал вид, что убирает книгу в сундук, но вместо этого спрятал ее за пазуху. Полубрат то ли притворился, что не заметил, то ли и вправду не заметил. Крышка сундука захлопнулась, и тут Сарториус спохватился:

– Погоди, а рисунки?

Полубрат огляделся.

– Какие еще рисунки? – спросил он, пожимая плечами.

Сарториус закрыл глаза, а когда открыл их, рисунков на полу и вправду не оказалось.

Он наклонился, поднял лампу, погасил ее и осторожно поставил на сундук.

– Кстати, – спросил он полубрата, – а кто здесь зажег лампу?

– Ты, как я погляжу, совсем дурак, – прошептал полубрат и зашлепал сандалиями, направляясь в темноту.

«Поклонение волхвов» было приказано доставить герцогу Эгмонту, поэтому Иоганн де Кассемброт деятельно принялся за работу. Церковное начальство оповестили, городское начальство тоже было поставлено в известность, Братство Богоматери, не сумевшее дать внятное объяснение своим методам и целям, поскрипело зубами, но возражать не посмело, и Сарториус ван Эрпе вместе с приданным ему в помощь полубратом принялся за работу. Полубрат был вроде бы тот же самый, что вывел его из подземелья, но поручиться за это Сарториус не мог. Тот же виду не подавал. Возможно, впрочем, что это был какой-то другой, потому что в подземелье было темно и лица своего спасителя Сарториус толком не разглядел.

Они вместе взялись за картину и начали снимать ее со стены, но это оказалось непросто. Слуги полуголого, в красном плаще, вдруг метнулись куда-то в глубину сарая. Картина накренилась, и забравшиеся на крышу посыпались с нее на землю. Послышались крепкие фламандские ругательства. Сперва Сарториусу подумалось, что ругается полубрат, но у того губы не шевелились, так что единственный, кто мог ругаться, определенно находился где-то внутри картины. Теперь уже все мужланы побежали к внутренней стене сарая и что было сил впились в нее руками, не позволяя отделить полотно от каменной кладки. Пришлось нести длинный нож и отковыривать картину, просунув лезвие между полотном и стеной.

Тут потекла кровь, и картина страшно закричала. Она кричала несколькими голосами одновременно, высокими и низкими, темная красная лужа постепенно собиралась на полу, подтекая к ногам Сарториуса и безмолвного полубрата, безобразные люди в лохмотьях бегали взад-вперед, волхвы вцепились в свои дары, как будто засомневались, стоит ли их отдавать. Армии всей массой навалились друг на друга, и на копьях скорчились нанизанные тела. И только женщина в царских одеждах оставалась безмятежной в лучах незримого света, и вокруг нее разливалась тишина.

О книге, украденной в Хертогенбосе, Сарториус ван Эрпе вспомнил лишь в Антверпене, на обратном пути. После того как «Поклонение волхвов» было надлежащим образом упаковано и уложено, а Иоганн де Кассемброт закончил свои дела и отдал приказ выезжать, книга перекочевала из-за пазухи Сарториуса в его дорожный узелок и там оставалась неприкосновенной. Он не то что забыл о ней – просто она сама как-то ускользнула из его памяти. Но вот в спокойной обстановке она вновь попалась ему на глаза, и он наконец раскрыл ее.

Некоторые из листов, которые Сарториус отчетливо видел на полу под часовней, внезапно обнаружились в книге: ими были проложены страницы, исписанные неровным почерком. Поначалу другой Сарториус старался писать красиво, но чем дольше он писал, тем более неровным становилось его повествование.

Несколько историй были записаны как рассказы очевидцев: судя по всему, Сарториус пытался сохранить особенности речи людей, о которых писал. Впрочем, все это было недостоверно, как, собственно, и личность этого другого Сарториуса, не говоря уж о созданном им братстве Святого Иоанна Разбойного. И кем он был, этот Иоанн? Был ли он раскаявшимся на кресте разбойником или кем-нибудь еще – это тоже оставалось неизвестным, поскольку само братство сгинуло вместе со своим основателем, и если Сарториус ван Эрпе не перепишет украденную им книгу, то вся история другого Сарториуса так и сгинет в океане хаоса – того самого хаоса, в котором не достает наиболее важных деталей и который по этой причине обречен никогда не превратиться в стройный и красивый космос.

И, может быть, поэтому райский язык также не подлежит восстановлению; впрочем, этот вопрос до сих пор остается спорным.

Из записок Сарториуса, основателя братства Небесного Иерусалима Святого Иоанна Разбойного

Помню день, когда это началось.

Собственно, ничего особенного тогда не произошло. Я даже не был уверен в том, что действительно случилось нечто, о чем стоило бы упоминать, но где-то в глубине памяти засело острое, неприятное воспоминание, которое то и дело покалывало тоненькой иголочкой и мешало нормально наслаждаться обедом.

В тот день мы возвращались из Бреды, куда возили, по заказу аббата Ханса ван дер Лаана алхимическую посуду: семь реторт, пятнадцать колб и пятнадцать же стеклянных шарообразных сосудов. Все это было уложено в корзины под крышку и тщательно запаковано в опилки наивысшего качества. Ну, возможно, так только говорится, что опилки были наивысшего качества, на самом-то деле это были обычные опилки, но раз уж товар идеальный, и по форме, и по исполнению, и по оплате, то и опилки должны быть никак не меньше, чем герцогские, на худой конец, графские.

До Бреды почти день пути, да там два дня, гостеприимство благочестивого и добродетельного Ханса ван дер Лаана, который с нетерпением ожидал прибытия своей алхимической посуды, долее не простерлось, а затем – обратная дорога, уже налегке и без страха разбить драгоценный груз.

Аббат был тронут тем, что я, мастер, лично доставил ему заказ.

– Как же могло быть иначе? – кланялся я, памятуя о полученной от аббата сумме. – Ваш заказ был слишком важен для нашей мастерской, чтобы я решился поручить его кому-либо другому.

Аббат занимался большой работой, пытаясь постигнуть тайны мироздания, поэтому алхимической посуды ему требовалось много. То и дело она у него взрывалась, покрывалась копотью, утрачивала цельность или прозрачность, и тогда он снова размещал заказ в моей мастерской.

Не то чтобы добродетельный и благочестивый Ханс ван дер Лаан скрывал свои ученые занятия от герцога и своего окружения – и потому не заказывал посуду прямо в Бреде.

Но как бы это выразить? Не все, чем занимается человек, следует предъявлять его ближайшему окружению. Некоторые вещи стоит делать на стороне – просто ради всеобщего спокойствия.

В конце концов простой мирянин, стеклодув по имени Кобус ван Гаальфе, не смеет судить о побудительных мотивах такого высокопоставленного лица, как аббат.

Итак, мы возвращались из Бреды, увозя с собой во чреве все те яства, которыми нас там потчевали. Дорога шла через лес, который постепенно редел, впереди раскрывались поля, и уже видны были стены Хертогенбоса с тонким шпилем собора Святого Иоанна, возвышающимся над ними и указующим, словно перст, в темнеющее, затянутое причудливыми тучами небо.

В последний раз я обернулся на покидаемый нами лес, и тут в кроне ближайшего дерева мелькнуло лицо.

Я видел его совершенно отчетливо, хотя и недолгое время. Следовало бы остановить повозку и всмотреться пристальнее, чтобы при встрече распознать этого человека – если это, конечно, был человек, – но по какой-то причине я этого не сделал.