Последним знакомлюсь с огромным, словно медведь, Паничевым, членом бюро Суземского райкома.

Тем временем Сабуров представляет меня партизанам, расписывает наши подвиги.

– Откуда такие точные сведения? – удивляюсь я.

– У нас тоже есть связь с Москвой, – улыбается глава брянских партизан.

Я присаживаюсь за стол, оглядываюсь. Небольшая комната освещена двумя керосиновыми лампами, от печки идет приятное тепло. На столе – остро наточенные карандаши, школьные тетрадки в клеточку.

– Хорошо подготовились, – радуюсь я. – Основательно.

– Нам иначе нельзя, – улыбается в ответ Сабуров. – Ну что, товарищи, начинаем нашу конференцию?

В хату входит, отряхиваясь от снега, молодой парень, вносит красное знамя. Все встают, внимательно смотрят, как тот устанавливает флаг в углу комнаты.

– Вот теперь полный комплект, – кивает сам себе Ревва. – Можна починати.

– Товарищи! – Сабуров откашливается, наливает себе из графина воды в стакан. – На повестке один вопрос: взаимодействие партизанских отрядов и подпольных организаций. Нам поставлена важная задача. Требуется помочь столице атакой на коммуникации немцев – захватить и разрушить железнодорожную станцию в Навле, уничтожить мост через Неруссу.

– Как в Навле? – удивился я. – Нам приказали захватить Суземку!

– Отстал от жизни, товарищ Соловьев, – ухмыльнулся Паничев. – Вчера Сабуров с Боровиком там пошалили – уничтожили паровозы, взорвали цистерны с топливом.

– Полроты немцев как корова языком, – похвастал Ревва.

Я тяжело вздохнул. Как теперь объяснить партизанам, что и у меня полроты погибло? Да вот так и придется.

– У нас, к сожалению, новости похуже, – осторожно начал я. Праздничное настроение как-то сразу пропало, все посмотрели на меня. – Мы захватили Новгород-Северский, – тут я понял, что очков популярности набрал сразу много, так удивленно присвистнул Паничев, – но половина набранных нами людей погибли под немецкой бомбежкой.

– Но другая половина ведь осталась? – спросил Сабуров.

– Да, местные жители, необученные в основном. Ну и военнослужащих со мной десятка полтора.

– Ты, товарищ Соловьев, не прибедняйся, мы в худших условиях начинали. И людей не было, и продуктов… да ничего не было, – махнул рукой Боровик. – Все наберется. Бойцов обучим, больных полечим. Погибших, конечно, жаль, но что поделать?

И видно ведь, не для галочки говорит, в самом деле переживает за этих неизвестных ему жителей.

– А что немцы вас бомбить начали? – вдруг заинтересовался Сабуров. – Странно даже, чтобы захваченный ими же город решили рушить. Даже не дождались, пока вы на дорогу выйдете.

– Товарищ Сабуров, я сейчас должен сообщить вам сведения, составляющие государственную тайну, – прокашлявшись, сказал я.

Главное, никто ни слова не добавил, все встали и вышли на улицу. Уважаю. Вот что значит дисциплина в отрядах. Нам до этого… короче, далеко.

Ну я и рассказал про киевские приключения, штурм шталага, нашу речную прогулку и прочие похождения.

– Да уж, не було у баби клопоту… – протянул Сабуров. Понимает, что от этих известий одни проблемы. – Ладно, мы подтвердим, что вы – это вы, а не немецкая провокация. Надеюсь, за товарищем… гм-м… Яковом… поскорее пришлют транспорт. И нам воевать проще будет, и Москве поспокойнее. Нет, ну вы дел натворили, мало никому не покажется, – покачал он головой. – Такого специально не придумать. Неудивительно, что немцы так разозлились. Ладно, пригласи, пожалуйста, остальных, тебе поближе будет.

– Может, позовем зама моего, майора Базанова? – спросил я. – Думаю, ему тоже полезно поучаствовать.

– Интересный у вас отряд, – улыбнулся Александр Николаевич. – Майор в замах у старлея ходит.

Смотри-ка, помнит меня! Вот это память!

– Так уже не старлей. Полковник. Приказ прислали.

– Чудны дела твои… – только и смог произнести Сабуров. – Поздравляю… Это за что? За него? – кивнул он на дверь. Ну, все равно понятно о ком.

– Нет, думаю, за Киев, – постарался я произнести как можно спокойнее.

– А там что? – Он даже приподнялся немного. – В Киеве что натворили? Гиммлера взорвали, что ли? – кривовато улыбнулся Сабуров.

– В общем-то да, – ответил я, глядя на то, как нижняя челюсть Александра Николаевича медленно ползет вниз. – В принципе, это уже не очень-то и тайна, но, наверное, распространяться не стоит. Пока… – добавил я.

На саму Навлю пошел другой отряд. Можно сказать, отвлекающий. А я поехал к мосту через Неруссу. Это гораздо важнее. Потому что если на станции все взорвать и даже вывезти остатки рельсов, то движение восстановят максимум за сутки, а железнодорожный мост, даже через такую реку, – это уже дня три, а то и вся неделя. Почувствуйте разницу.

Со мной было двадцать человек. Я, значит, двадцать первый. Неполный взвод, короче. Маловато для полковника, конечно. Ексель-моксель, да какой я полковник? Смех один, да и только. Мой потолок – вот такой взводный Ваня, да и то явно не передовик. Уж кто-кто, а я себе цену знаю. Да, приятно носить четыре шпалы вместо трех кубарей, но спросу же…

Впрочем, сейчас я снова был старлеем. Вернее, пехотным обер-лейтенантом Клаусом Ротом. Прошу любить и жаловать. Шинелька на мне с правильными погонами, с одинокой четырехугольной звездочкой. Главное, не раздеваться, а то странным покажется, что на спине так до конца кровь и не отмыли, а аккурат между лопатками хоть и заштопанное, но отверстие. И вдобавок ко всему, совсем не по-уставному, распорота от низа и до самой дырочки. А то иначе не налезала. Шинелька досталась от другого офицера, но у того морда лица на фотографии на мою совсем не походила, да и кровью удостоверение полностью залито. Так что собрали с бору по сосенке, и получился вот такой почти бравый хлопец. Как у писателя Гоголя, нос от одного, уши от другого, вот вам и жених на загляденье.

Ну и сопровождение у меня – один фельдфебель, пятеро рядовых и кучка полицаев. Эти почти все без документов, потому что зольдбухи большей частью попадаются порченые. Да и не так уж их и много, даже с дырками. Не набрали еще архива в отряде Сабурова. А мы – так и вовсе без ничего. Разве что от администрации Новгорода-Северского аусвайсы достались, да вот фельдфебель-водила со мной рядом.

Эх, хоть бы вывезло… Мост охраняется как положено: пулеметные гнезда, две зенитные пушки с расчетами. Которые, как известно, могут стрелять не только вверх. Надежда на то, что наш пулеметчик дальний пост подавит через дырочку в тенте. Да, слишком много «если». А что делать?

Грузовик выполз к ближнему от нас блокпосту и послушно остановился. Правильно встал, дальних немцев ничто пулеметчику не перекрывает. Потеряют, конечно, пару секунд, пока помощники будут тент в сторону сдвигать, но ведь и постовые не держат палец на спусковом крючке круглые сутки. На то и расчет. К тому же противник еще, можно сказать, непуганый. Нет того страха перед партизанами, что появится через несколько месяцев. А сейчас ребята чувствуют себя почти как на курорте: глубокий тыл, служба – не бей лежачего. Что ж не радоваться?

Я неспешно вылез из кабины, почти одновременно с «ганомагом», вставшим чуть в стороне и сзади. Этим достанется ближний пост. А то как-то не хочется пробовать, как это, когда в тебя из пулемета с десяти метров лупят. Ну, с богом!

Я подошел к постовому походкой тылового разгильдяя, неряшливо одетого: вон, шинельку нехотя на ходу застегиваю. Немец небрежно отдает честь.

– Фельдфебель Майне, ваши документы.

Включаю уже успешно примененного на Десне заику и протягиваю удостоверение.

– Обе-е-ер-лейтена-а-а… Рот.

Немец – фельдфебель лет тридцати пяти, лицо сухое, глаза злые. Видно, что парень всю жизнь в войсках и штатского придурка, не умеющего даже форму носить, презирает почти открыто.

– Путевой лист, герр обер-лейтенант.

Вот ведь гад какой, у него неприязнь ко мне сквозит даже в безразлично сказанной фразе.

– Се-е-ейч-ч-ч… – Я так и не договариваю слово и лезу за пазуху. Пуговица от шинели отрывается и летит куда-то в сторону, сопровождаемая чуть насмешливым взглядом вояки. Пора.