Обратный путь в изнуренный жарой и пылью Коктебель Витюня и Олег проделали в каком-то трансе, словно вместо них брели по тропе другие люди, напитанные морем, солнцем и кисловатым «Саперави», подарившим даже не хмель, а некую беззаботность. Время не двигалось, оно изменялось иным способом – не имевшим названия, а потому и не ощутимым. Камни из-под ног срывались с тропы и улетали в ущелье, пробуя разбудить тишину, но всё глохло без отзвука. Кизиловые ветки царапали руки, однако боль словно отступила за порог чувствительности. Еще немного – и их души отделились бы от тел, но тропа сбросила путников к подножию Киммерийских гор и татарским предместьям писательской здравницы. Из-за глиняного дувала окраинного дома лениво брехнула собака, обозначив службу, и на том успокоилась. Через улочку пробежала пестрая курица, оставив на мягкой пыли веточки трехпалых следов. В тени под чинарой лежал теленок и мерно жевал жвачку. В его прикрытых глазах стояли слезы.

Магазин встретил их навесным замком. На облупленной жестянке автобусного расписания, прибитого у двери, значились цифры, сулившие полчаса ожидания.

– Ну вот и утолили жажду… – недовольно выдохнул пересохшим ртом Олег.

– Сейчас, минутку, – успокоил его Витюня. Он перешел майданчик и постучал в закрытую наглухо ставню дома, обвитого плющом и виноградными лозами. Немного погодя в двери у ворот высокого забора показалась женщина в белом платке. Витюня что-то сказал ей, она кивнула головой. Белый платок хозяйки и тюбетейка просителя исчезли за дверью. Минут через десять гонец вышел из дверей с бутылью в руках и газетным свертком.

– Что и требовалось доказать! – удовлетворенно возвестил крымский старожил, приблизившись к Олегу, укрывшемуся в тени обвитого плющом навеса над магазинным входом. Темное стекло литровой бутыли хранило загадку, которую Олег тут же принялся отгадывать, выдернув бумажную затычку из горлышка «гусыни». Губы приятно увлажнило молодое виноградное вино с неизвестным Олегу небогатым и резковатым вкусовым букетом.

– «Сильванер», – пояснил Витюня. – В Коктебеле этот сорт в каждом винограднике.

Он ласково улыбался, наблюдая, как жадно поглощает Олег освежающий и кислящий легкий напиток.

– А ты? – протянул ему бутыль утоливший жажду Олег.

– Спасибо! – махнул рукой обладатель тюбетейки. – Я в доме напился воды.

– И дорого здесь берут?

– Копейки… Да ты закусывай, – Витюня развернул газетный кулек, в котором оказался кусок овечьего ноздреватого сыра и круглая пресная лепешка.

Ломоть лепешки, кусочек сыра, глоток вина – три вкуса наложились один на другой. Получилось неплохо. Повторив насыщающий и утоляющий цикл несколько раз вволю и с заразительным аппетитом, атлет с видом воспрявшего Геракла крякнул во всю молодую глотку:

– Теперь можно жить!

Витюня отщипнул краешек оставшегося куска лаваша, прихватил крошку сыра, задумчиво пожевал. Потом запоздало согласился:

– Конечно, можно…

Автобус подкатил тютелька в тютельку к положенному сроку, к тем самым семнадцати ноль-ноль, после которых любому опоздавшему поневоле пришлось бы ночевать в Коктебеле. А поскольку отелей в здешних краях что-то не было видно, то Олег вздохнул с облегчением, увидев дребезжащую красно-синюю колымагу на лысых шинах, словно убегавшую от настигающих ее клубов коричневатой пыли.

При посадке у них конкурентов не было – кроме подоспевшей к отходу толстой тетки в цветастом сарафане и белой панамке. Олег сел на теневую сторону, ибо солнце и на закате продолжало нещадно перегревать все, что рисковало выползти из тени. Витюня умостился деликатно рядышком, не касаясь соседа. Удивительным образом от него исходила прохлада, словно это и не он вместе с Олегом напитывался на коктебельском пляже киммерийской жарищей. «Вот что значит абориген», – позавидовалось дальневосточнику.

Шофер окинул равнодушным взглядом пассажиров, признал в обладателе татарской тюбетейки своего, поинтересовался:

– К Максу ходили?

– К нему самому, – кивнул вмиг посолидневший Виктор Борисович, даже голос у него стал внушительней и громче. – Жаль, на могилу сходить не успели. Как-нибудь в следующий раз…

На том разговор между сослуживцами и иссяк. Водила дернул кривую рычажину, сочлененную с дверью, закрыл автобус и ударил по газам. Пылью до небес закрылась панорама убегающего – теперь уже в прошлое – поселка, покатых безлесных горушек, спрятанной за ними бухты. Словно и не было волошинского профиля, а просто легендарная байка прочиталась в очередной мемуарной книжице: хочешь – верь, хочешь – не верь.

Минут через сорок въехали в Феодосию, где окончательно заждалась Олега бабушка. Впрочем, у нее была задача на сегодня – купить внуку билет на поезд, а в курортных очередях особо не поскучаешь. Но за нее переживать не приходилось, ибо у бабушки столько друзей-приятелей, что при необходимости они и врата рая открыли бы.

Конечная остановка вытряхнула из автобуса наружу собранных по дороге разномастных пассажиров. Олег расправил затекшие члены, потряс головой. Всё, программа исчерпана!.. Но не тут-то было. Витюня ласково потянул его за рукав в сторону деревянного павильона, увитого вездесущим цеплючим плющом.

– Это наш шахматный клуб.

– Ну и что? – снисходительно поинтересовался Олег.

Но Витюня уже увлекал атлета в царство согбенных шахматистов, бьющих с остервенением по часам. «Блиц на берегу моря – этого мне сегодня только не хватало, после «Сильванера» и собачьей тряски в автобусе-пылесосе…» – Олег в сердцах чертыхнулся и попробовал упереться, но из боязни выглядеть смешным оставил попытки к сопротивлению.

На веранде павильона, обращенной к морю, за клетчато инкрустированными столиками вполне комфортно окопались десятка два служителей Каиссы пенсионного возраста. Шахматные фигуры летали по клеткам со стремительностью, которая явно обгоняла способности рядового человека соображать. «Прямо-таки рукопашный бой», – хмыкнул Олег – и съязвил:

– Того и гляди, в «Чапаева» начнут резаться…

Но Витюня, сияя от счастья, не слышал реплики. Подведя спутника к центральному столику, за которым сражались солидного обличья мужчина в полотняном белом костюме и соломенной шляпе и седой старичок в майке и шароварах, он шепнул Олегу приказывающим тоном, снова перейдя на официальное «вы»:

– Вот с победителем и сыграете. Ставки здесь терпимые: пять рублей партия.

– С чего это ты взял, что я умею играть в шахматы? – взъелся десятиборец.

– Я знаю, я чувствую, я уверен… Вы их разнесете в пух и прах!

Тем временем мужчина в шляпе объявил мат своему сопернику в майке – и поднял глаза на очередника. Витюня положил на столик пятирублевку и подтолкнул атлета, не желающего стать на десять минут мыслителем, к опустевшему стулу. Соломенная шляпа хмыкнула, добавила к ставке свою долю, покрутила часы.

– Вам пять, мне две.

– Не понял… – поднял брови Олег.

– Я мастер Файбисович, если вы не знаете и в первый раз у нас играете на ставку, – снисходительно пояснила соломенная шляпа с тем характерным прононсом, который убедительно отличал профессионального игрока от явного «горшка» в лице Олега. – Посему такой расклад времени. Вас устраивает фора?

«Ну а я Лопухович», – самому себе сказала жертва Витюниной аферы. Однако отступать было поздно. Грассирующий с профессиональным прононсом мастер указывал ему на освободившийся стул жестом, каким якобинцы оправляли на гильотину Людовика Шестнадцатого…

Олег грохнулся на стул и сузил глаза на своего обожателя, словно говоря: «Ну ладно, ты этого захотел, не я…»

Но азарт бойца уже взял его за горло. В конце концов, зря, что ли, он жил год в общаге в одной комнате с чемпионом области по шахматам Вовкой Штормом. Правда, Штормяга был не мастером, а всего лишь перворазрядником, но кое-какие уроки преподал на досуге Олегу.

Пока расставлялись фигуры, он тактику игры вчерне наметил. «Упрусь на время. Руки у меня побыстрее будут, не промазать бы только по кнопке…»