Но шло время, а денег Зое сестра не высылала. Родители удивлялись худобе младшей дочери, когда она, бледная, болезненная, приезжала к ним на каникулах. За её истощённостью как бы проглядывала тень благополучия старшей сестры. «Да ты чего такая?» Вместо ответа Зоя рассказывала о красотах Ленинграда, но не рассказывала, как с подружками после занятий ходили в городскую столовую есть расставленный на столах бесплатный хлеб с бесплатной солью, это и было то, основное, за счёт чего неимущие из студентов выживали. Большую часть стипендии, которую Зоя получала как отличница, она высылала родителям.

Мать варила жидкую кашу и подмечала, с какой жадностью ест Зоя. Кожа прямо прозрачная, отмечала мать и с недоверием спрашивала дочь, а точно хорошо ей там, в Ленинграде, а точно ли Зина присылает ей деньги? Дочь на такие вопросы с набитым ртом утвердительно угукала, но беспокойство матери оставалось. Не подходит ей климат ленинградский, высказывал предположение отец. Сыро там, не для туберкулёзников.

Туберкулёз у Зои обнаружили в сорок третьем, на двенадцатом году жизни. Сделали манту, как это было положено, тогда и стало понятно – в организме девочки непорядок. Отец через горком партии, как видный партийный деятель, получил путёвку для Зои в туберкулёзный санаторий. Это была наилучшая возможность поддержать худышку. В санатории главным лечением оказались в неограниченном количестве напаханные ломти хлеба, густо намазанные рыбьим жиром. Оголодавшим детям такой вариант лекарства казался лакомством. И Зоя пошла на поправку.

Но теперь, в годы студенческой юности, в сыром Ленинграде, не проснулась ли заново прежняя хворь?

Зоя обещаниями провериться у врачей старалась успокоить родителей, лишь бы отвести тень подозрения от обмана старшей сестры. Зина была довольна молчанием Зои, такая кротость устраивала. Она радовалась, родители не догадываются, что Зоя живёт впроголодь. Зоя в глазах старшей сестры была человеком безответным, а значит, её обижать можно было безнаказанно и сколько угодно. Но Зина как-то совсем забыла про Зоиного друга, которого многие знакомые называли её женихом.

Петя познакомился с Зоей, когда та была ещё подростком, она приезжала в гости к замужней сестре и гостила у них в доме в старой части города. Петя с матерью жил на второй половине дома, был он старше Зои на шесть лет, и относился к ней как к ребёнку. Однажды, когда повзрослевшая, похорошевшая к семнадцати годам, девушка прибыла в битком набитом поезде, Петя её на вокзале не сразу узнал. Пришёл он встречать соседку по просьбе Кочергиных. Зина санитарный врач, Макарий – инженер на секретном военном объекте. Обоим некогда по вокзалам разъезжать.

«Ты расцвела!» – сказал Петя.

Зоя покраснела.

В городе их считали женихом и невестой. Они гуляли, взявшись за руки, ходили в парк, помогали смотреть за маленьким Андрюшей, сыном Зины и Макария. Всегда занятая Зина внимания ребёнку не уделяла. Вместо неё это делали бабушка Аня, мать Макария, и приезжавшая погостить у старшей сестры Зоя. Андрюша путал её, похожую внешне на Зину, с матерью, и называл мамой. Он очень любил ласковую, добрую «маму Зою», никто больше так много с ним не играл. Зоя водила мальчика в кукольный театр, в цирк, в зоопарк, рассказывала ему сказки, читала книжки. Мальчик не отходил от неё.

Петя уже тогда мечтал о семейных отношениях с Зоей. Но обоим нужно было учиться. Он – студент мединститута. А вот мать Пети, Зинаида Ивановна Горцева, была категорически против отношений сына и Зои. Петина мать желала контролировать, как в детстве, каждый шаг своего сына, и жена в этом деле была, по мнению Зинаиды Ивановны, не к месту. Когда Пете приходили письма из Ленинграда от Зои, Зинаида Ивановна Горцева их тайком от сына сжигала.

Не дождавшись писем, обеспокоенный Петя поехал на один день к Зое в Ленинград. Там всё и выяснилось. Он, конечно, понял, кто именно стоит за историей с исчезновением писем его невесты, и по возвращении домой был вынужден серьёзно поговорить с матушкой. Но здесь, в Ленинграде, он был ещё больше опечален физическим состоянием невесты. О причине её истощения он догадался. Он помнил разговор Зины в их общем дворе с её стариками-родителями, приехавшими однажды к ней в гости из далёкого уральского города. Они сидели на веранде, пили чай, и Зина расписывала, как хорошо живётся в Ленинграде младшей сестре благодаря её, Зинаидиным, денежным переводам. Вернувшись в свой город, Петя явился к Кочергиным. После его обличения, под нажимом Макария, недовольного поведением жены, Зина не без внутреннего сопротивления пошла на уступки. Она упросила Петю не сообщать ничего родителям, а Зое стали поступать сестринские денежные переводы».

Народная летопись слухов также гласила вот что:

«Зоя росла послушным, правдивым ребёнком. Её трудолюбию, старательности удивлялись и радовались окружающие, но только не её тайная соперница Зина – старшая сестра тоже обладала многими прекрасными качествами, целеустремлённость, острый ум, способности к точным наукам, но из-за холодного, высокомерного характера мало кто стремился отмечать её достижения. Зина отталкивала демонстративным чувством превосходства. Не лишённая тщеславия, она чувствовала себя обделённой, и очень злилась, когда при ней хвалили младшую сестру.

Большую часть школьной учёбы Зое пришлось проводить дома из-за частых, затяжных болезней. С завязанным горлом, с температурой, она превозмогала недомогание и сидела над книгами, а когда подходило время завершения очередного учебного года, оказывалось, что она вновь единственная в классе отличница. А потом, как обнаружилось, и единственная золотая медалистка в их потоке. Ей прочили блестящее будущее математика, литератора, художника, спортсмена. По всем предметам учителя находили у неё блестящие способности и невероятную усидчивость.

Самой Зое больше всего в жизни нравилось писать картины. Уже в детстве она создавала для своего возраста шедевры, и это подтверждали папины друзья-художники, их картины выставлялись в одном из залов музея, где работал директором Павел Коровин. Павел и сам был одарённым живописцем, публицистом, литератором, одна из его пьес даже обрела жизнь на подмостках местного театра, но революционное дыхание перекрывало в его душе каналы вдохновения, оставляя влюблённому в революцию Павлу лишь временные и короткие всплески творческих подъёмов. В такие дни он писал статьи, пьесы, создавал акварельные этюды под пристальным наблюдением дочери. Обладающая от природы редкостным чутьём цвета, Зоя порою давала ему умные советы по смешиванию красок, подмечала, где неверно легла тень, чем удивляла отца.

– Чему ты удивляешься, – говорил Павлу его лучший друг Костя Беляев, известный в области художник и руководитель местного общества живописцев. – Неужели ты до сих пор не понял, твоя дочь гений! Уже сейчас в её работах видна рука мастера!

Павлу нравилось слышать подобные отзывы, но о серьёзном творческом будущем дочери родители не помышляли. В такое трудное, голодное время человек должен иметь твёрдый заработок. А труд художника в этом отношении – дело, к сожалению, не серьёзное.

И когда в очередной раз Костя Беляев посетил семью Коровиных, он узнал ужасную, как это он воспринял, новость: Зоя учится в местном медицинском техникуме.

– Что вы наделали! Что вы натворили! Это преступление! Вы загубили талант, вы загубили великое будущее гения, вы лишили Россию великого живописца! – Костя кричал, его лицо стало красным от волнения, он нервно ходил по квартире Коровиных и не мог прийти в себя от услышанного.

– Но Зоя учится в техникуме на «отлично». Преподаватели находят в ней одарённость и прочат ей будущее выдающегося учёного, – оправдывался Павел.

Ему не очень уверенно вторила Клавдия. В душе и Павел, и Клавдия не без грусти относились к собственному решению навязать дочери вопреки её воле и желанию участь медицинского работника. Но перевешивал пример Зины, к тому времени имевшей твёрдый оклад санитарного врача.