– Молодец, Пархоменко, – говорит Спиридонов.
И ты видишь себя в белом платье с синеглазым божеством.
Чтобы закрепить позиции, в пятницу после шестого урока ты летишь вперед Ирки в каморку «фотика». Надо пересечь огромную столовку, где сейчас обедает Моисеевич. Он добряк и балагур, поэтому окликает тебя, приглашая за стол. Куда там. Ты притоптываешь на месте, отказываешься от коржика, закручивая пальцем обесцвеченный гидроперитом локон. Взгляд останавливается на планках орденов, приколотых к его истлевшему пиджаку. Он прошел всю войну фотокорреспондентом. Меткий глаз и талант художника: в альбоме и сегодня его фотографии – самые лучшие. Остановись, поговори с дедом, чего тебе стоит?
Нет, ты мямлишь наспех придуманную чепуху и прыжками достигаешь цели.
Хоть бы ты ногу подвернула!
Ромка со товарищи уже на месте. Обычный юношеский треп, со смехом и матом.
Заходи уже, не стой!
Но ты зачем-то останавливаешься у облупленной двери и слышишь обрывки разговора, не предназначенного для твоих ушей. Сначала сердишься: мальчишки, все-таки – такие дубаны! Оценивают девчонок по пятибалльной системе и голосуют за четких баб. Естественно, их критерии – ноги, жопа и грудь, а не количество прочитанных книг. Примитивы.
Ирку Шевчук пацаны оценивают на четверку с плюсом.
– На пять, – поправляет их Ромка странным кастратным голосом.
Интересно, это фальцет или дискант?
Ты обрываешь заусенцы и боишься, что за дверью услышат, как стучит твое сердце.
Всплывает фамилия Пархоменко, и ты перестаешь дышать.
Сперва вспоминают твои лихие купеческие забавы: в позапрошлую субботу оплатила катания на аттракционах в парке.
Ты вздыхаешь: да, сорила деньгами, миллионерка припадочная. На эффектную прогулку уплыли два рубля и синенькая «пятерка», что подарила тетя Лида. Не оскудеет рука…
Потом они проходятся по внешности. Ноги: у тебя их нет. Ну, то есть, они не эффектные, с толстыми коленями, кривоватые в икрах. Такими ногами издавна пользовались твои предки. Они созданы для того, чтобы крепко стоять босиком в теплой, жирной земле, когда руки снимают колорадских жуков с кустов картофеля. Грудь – имеется. Нарисованный даже сказал: «Во!», но Китаеза квакает насчет толстой фигуры.
Ты готова ворваться в каморку, и тут встревает Ромка:
– Че ее обсуждать-то? Кто сказал, что Галька – баба? Галька – правильный мужик!
Судя по звукам, они там от смеха со стульев попадали.
Ты бежишь через столовую, лестница вниз, дом – вот он, только футбольное поле пересечь. И только в квартире обнаруживаешь, что оставила в школе и куртку, и сменку. Так и бежала в босоножках по ноябрьской хляби.
Наутро проходишь мимо бывшего марьяжного интереса. Спиридон увивается за тобой и хлопает по плечу:
– Пархоменко, ты че? Своих не признала?
Ты рассматриваешь ленинский профиль на его комсомольском значке и приветливо-равнодушно говоришь:
– Мальчик, ты кто? Перепутал? Бывает…
* * *
Ночью сказала вслух:
– Господи, если ты существуешь, дай знать.
Тут же раздался ужасный грохот. Кто-то с размаху швырнул пианино.
Одеяло – на голову. Тряслась, пока не случился с тобой то ли обморок, то ли сон. Утром осмотрела инструмент (целехонек) и больше никогда не сомневалась.
Останки замоскворецкого счастья истаяли на глазах. Проклятый дом пленных не брал.
Учи до крови в глазах!
Алевтина, давай жрать! – Перетопчешься!
Ты смотри, как этот Горбачев без бумажки чешет…
А папаша твой: «Делай аборт – уйду». Щас! Родила вот…а ты – высранный батя.
Как не читала? О чем с тобой разговаривать, бестолочь?!
Идиот, ребенок с давлением! Хочешь, чтоб как я – по больницам?
Мне не нужна здоровая дура! Пусть будет больной. Но умной!
Про Чернобыль Люська сказала, что…
«Или куришь натощак, или пьешь с похмелья».
Неси ремень.
Лидка приезжает: чтоб тихо мне тут!
…быть счастливой в борьбе, в ощущении причастности к нашей великой…
Занимайся ребенком! – Она что, грудная? Нами никто не занимался.
«Ищу я выход из ворот, но нет его. Есть только вход, и то не тот».
…сделал инвалидом! – Будя брехать-то! С пороком сердца замуж пошла и скрывала…
Да видели его наши ПВОшники. Шлепнуть побоялись.
Пять дней до получки. Несите всю мелочь, какая есть.
Стань отличницей или смени фамилию!
…речь Ельцина на пленуме… Читай быстрее – дали на два часа.
Шел бы ты к такой-то матери!
«А у меня – и в ясную погоду хмарь на душе, которая горит».
Галя, тебе мальчик звонит… МАЛЬЧИК?!
Раиса – модная какая. Он ее во все поездки таскает.
…в мерзости дикой русской жизни! Хочешь дурой вырасти, как мамаша?!
Твои поминки будут самым счастливым днем в моей жизни!
«Чуть помедленнее, кони…»
Дай хоть что-нибудь – загрызть! Желудок…
Сто кило лишнего веса – я ж тебя замуж не отдам!
Я ворую деньги? Сам, небось, на баб министерских спустил!
Во дает Коротич! Не боится…
…седьмой тромб. По старому шву – чик-чик ножницами… я видела, наркоз-то местный…
Ра-а-азвод! Ра-а-аздел!
…портье. Мишка – по блату устроил… Я ж столько не работала…
Алевтина, чеши к матери. Тошно.
Трехкомнатную – из-за меня… Инвалидная книжка…
Юбку топором порублю! Оделась, как нехорошая женщина! Алевтина, ты следишь за ней?!
Отпустите меня, братья-славяне. – Так проваливай! Не плачь, Галька.
…подкалымила. Десять копеек могу дать. Югослав один… на чай.
…пороть, как сидорову козу!
…все-е-е доложили! Какие букеты заказывал! Во-о-от куда наши денежки ушли!
Фильм – не детский. Иди почитай что-нибудь умное.
Твой Гойко Митич звонит. Или он – Олеко Дундич?
Погулять? Вокруг дома и на полчаса. Чтоб я тебя видел!
«Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята».
Вставай, мать по скорой… прямо с работы.
…Геморрагический инсульт, который мама со смехом называла геморройным, обернулся девятимесячной депрессией. Бывшая оптимистка подпевает похоронному маршу, который звучит в ее голове. Во время больничных свиданий мама скользит по тебе безучастным взглядом и отвечает папе тихим голосом. Ты сердишься, не понимая, почему.
Вы с отцом – альпинисты. «Пусть он в связке с тобой одной. Там поймешь, кто такой». Сражаешься с запеканкой, оттираешь серые хлопья в ванне и к Пасхе разбираешь змеиные углы на антресолях. Пока маме впихивают лекарства в больнице Ганнушкина, избавляешься от ее экспериментов с консервацией. Мамины огурцы взрывались, баклажаны походили на застывшее дерьмо, содержимое нескольких банок установить не удалось. До конца жизни не искоренишь привычку нюхать все, что собираешься съесть.
