Обладая множественными Я, индивид может обнаружить, что в определенных случаях от него требуется одновременно присутствовать и не присутствовать. Следствием является смущение: индивид разрывается на части, хотя и мягко. В соответствии с колебаниями его поведения колеблется и его Я.

Когда во время взаимодействия проецируемое индивидом Я испытывает угрозу, он может хладнокровно подавить все признаки стыда и смущения. Ни волнение, ни старания скрыть, что оно замечено, не мешают гладкому течению встречи; участники могут действовать так, словно инцидента не было.

Однако, когда ситуация спасена, может быть утеряно что-то важное. Демонстрируя смущение, когда он не может быть ни одним, ни другим Я, индивид оставляет открытой возможность того, что в будущем он эффективно может быть любым из них[83]. Жертвуя своей ролью в текущем взаимодействии и, возможно, даже самой встречей, он демонстрирует, что, хотя сейчас не может представить прочное и связное Я, он, по крайней мере, обеспокоен этим фактом и в состоянии доказать свою достойность в другой раз. Тогда смущение — не иррациональный импульс, врывающийся в социально предписанное поведение, а часть самого этого упорядоченного поведения. Волнение — крайний пример этого возможного класса поступков, которые обычно вполне спонтанны и, однако, не менее требуемы и обязательны, чем поступки, выполняемые осознанно.

За конфликтом идентичности лежит более фундаментальный конфликт — конфликт организационного принципа, так как Я во многих отношениях состоит просто в приложении законных организационных принципов к Я человека. Человек строит свою идентичность из требований, которые, если они отвергаются, дают ему право чувствовать себя праведно негодующим. За претензиями ученика на полное участие в использовании определенных возможностей, предоставляемых предприятием, стоит организационный принцип: все члены учреждения равны в определенных отношениях именно в качестве членов организации. За претензией специалиста на подобающее ему финансовое признание стоит принцип, что тип работы, а не просто работа, определяет статус. Неловкость ученика и специалиста, когда они одновременно подходят к автомату с кока-колой, выражает несовместимость организационных принципов[84].

Принципы организации любой социальной системы легко вступают в конфликт в определенных точках. Вместо того чтобы позволить конфликту проявиться в контакте, индивид ставит себя между противоположными принципами. Он временно жертвует своей идентичностью, а иногда контактом, но принципы сохраняются. Человек может занять позицию между противоположными допущениями, тем самым мешая прямому трению между ними, или может почти разрываться на части для того, чтобы мало связанные между собой принципы могли действовать одновременно. Социальная структура приобретает эластичность; индивид просто теряет самообладание.

Участвуя в разговоре с другими, индивид в нашем англо-американском обществе может спонтанно втянуться в него. Он может бездумно и импульсивно погрузиться в беседу и оказаться захвачен ею, забывая о других вещах, в том числе о самом себе. Независимо от того, является ли его участие в беседе интенсивным и нелегко разрушаемым или, напротив, слабым и легко нарушаемым, тема беседы может образовывать главный фокус его когнитивного внимания, а говорящий в данный момент образует главный фокус его визуального внимания. Связывающий и гипнотический эффект такой вовлеченности иллюстрируется тем фактом, что при этом индивид может одновременно участвовать в других видах целенаправленной активности (жевание резинки, курение, нахождение удобной позы для сидения, выполнение повторяющихся задач и т. д.), управляясь с такими побочными занятиями как с побочными мотивами многоголосой фуги, в рассеянной манере, так, чтобы они не отвлекали его от главного фокуса внимания.

Индивид, например ребенок или животное, может, конечно, спонтанно увлечься отдельными индивидуальными задачами. В процессе решения задача приобретает одновременно весомость и легкость, обеспечивая исполнителю твердое чувство реальности. Однако беседа в качестве основного фокуса внимания уникальна, ибо она создает для участника мир и реальность, включающую в себя других участников. Совместная спонтанная увлеченность — это unió mystico[85], коллективный транс. Мы также должны видеть, что беседа живет собственной жизнью и выдвигает собственные требования. Это маленькая социальная система со своими тенденциями установления границ; это маленький фрагмент обязательств и лояльности со своими героями[86] и своими злодеями.

Принимая совместную спонтанную вовлеченность за отправную точку, я хочу обсудить, как это вовлечение может быть нарушено и каковы последствия такого нарушения. Мы рассмотрим пути, следуя которыми индивид может оказаться отчужденным от беседы, неловкость, возникающую при этом, и последствия этого отчуждения и неловкости для взаимодействия. Поскольку отчуждение может произойти при участии в любом мыслимом разговоре, мы сможем узнать из этого кое-что об общих свойствах разговорного взаимодействия.

Когда люди находятся в непосредственном присутствии друг друга, им становятся доступными множество слов, жестов, поступков и мелких событий, желательных или нет, через которые присутствующие могут намеренно или ненамеренно символически изображать свой характер и свои установки. В нашем обществе сохраняется система этикета, которая обязывает индивида надлежащим образом управлять этими экспрессивными проявлениями, проецируя через них надлежащий образ себя, соответствующее уважение к другим присутствующим и должное внимание к обстановке. Если индивид намеренно или ненамеренно ломает правила этикета, другие присутствующие могут мобилизоваться для восстановления церемониального порядка, примерно так, как они делают при нарушении других видов социального порядка.

Через церемониальный порядок, поддерживаемый системой этикета, социализируется способность индивида вовлекаться в беседу, принимая груз ритуальных ценностей и социальной функции. Выбор главного фокуса внимания, выбор побочных занятий и интенсивности вовлеченности обставляются социальными ограничениями, так что одна локализация внимания становится социально уместной, а другие — неуместными.

Есть много случаев, когда участвующий в разговоре индивид обнаруживает, что он и другие связаны вместе обязанностью вовлеченности в него. Он начинает ощущать, что подобающим (и, следовательно, либо желательным, либо благоразумным) считается обращение основного фокуса внимания на разговор и спонтанное вовлечение в него, и в то же время чувствует, что у других участников есть те же обязанности. Вследствие церемониального порядка, в который включены его действия, индивид может обнаружить, что любое другое направление внимания с его стороны будет считаться невежливым и поставит в неловкое положение других, его самого и ухудшит обстановку. И он обнаружит, что его проступок совершен в присутствии тех, кто обижен им. Те, кто нарушают правила взаимодействия, подобны тем, кто совершает преступления в тюрьме.

Задача спонтанного вовлечения во что-то, когда поступать так является обязанностью каждого участника, — задача деликатная, как все мы знаем из опыта участия в скучных, тяжелых или опасных делах. Действия индивида должны удовлетворять его обязанность вовлеченности, но он не может действовать только ради удовлетворения этих обязанностей, ибо такие усилия потребовали бы от него переключить свое внимание с темы разговора на проблему спонтанного включения в него. Здесь, в компоненте нерациональной импульсивности — которая не только терпима, но по сути требуется, — мы обнаруживаем важную особенность, отличающую порядок взаимодействия от других видов социального порядка.