Возможно, под конец позволительно сделать одно замечание морального свойства. В этой книге экспрессивный компонент общественной жизни трактовался как некий источник впечатлений, подаваемых или воспринимаемых другими. Впечатление, в свою очередь, рассматривалось как источник информации о неочевидных фактах и как средство, при помощи которого реципиенты способны регулировать свою реакцию на информанта, не дожидаясь выяснения всех последствий действий этого информанта. Следовательно, экспрессия, выразительность рассматривалась, исходя из той коммуникативной роли, которую она играет во время социального взаимодействия, а не, к примеру, в категориях «консуматорной»[304] или «снимающей напряжение» функции, какую эта экспрессия могла бы иметь для самого выразителя[305].

В глубине всякого социального взаимодействия скрыта, по-видимому, некая фундаментальная диалектика. Когда человек попадает туда, где присутствуют другие, он обязательно захочет узнать что-то реальное о застигнутой им ситуации. Если бы он владел такой информацией, он был бы способен предвидеть, что будет происходить дальше и со знанием дела вносить соответствующие поправки а ход взаимодействия, в итоге он смог бы дать другим присутствующим в меру собственного просвещенного эгоизма то, что они ожидали от него. Чтобы полностью раскрыть действительный характер незнакомой ситуации со множеством участников, этому человеку было бы необходимо знать все относящиеся к делу социальные данные о других. Ему также нужно было бы знать фактический исход или конечный результат деятельности этих других в течение взаимодействия, равно как и их подлинные внутренние чувства по отношению к нему. Полная информация такого порядка доступна редко. При ее отсутствии люди склонны пользоваться заменителями — случайными репликами, психологическими тестами, статусными символами и т. д. — как опорами для предвидения. Короче, поскольку реальность, интересующая данного индивида, в данный момент не доступна восприятию, то вместо нее приходится полагаться на имеющиеся видимости. Парадокс состоит в том, что чем больше человек интересуется реальностью, недоступной восприятию, тем больше он должен сосредоточивать свое внимание на внешних проявлениях, на видимостях.

Человек склонен обращаться с другими присутствующими на основе впечатления, которое они создают о своем прошлом и будущем во время взаимодействия. Именно в такие моменты коммуникационные акты переходят в моральные поступки. Впечатления, которые производят другие, чаще всего истолковываются как неявные притязания и обещания, а любые притязания и обещания тяготеют к высказываниям морального характера. Про себя каждый такой истолкователь думает: «Я пользуюсь этими впечатлениями о вас как способом познания вас и вашей деятельности, и вам не стоит вводить меня в заблуждение». Любопытно здесь то, что человек обычно придерживается этой позиции, даже если он ожидает от других большей частью бессознательного самовыражения в их поведении, и даже если он надеется на возможную эксплуатацию этих других на основе добытой о них информации. Так как производители впечатлений, используемых наблюдающим индивидом, соблюдают множество норм вежливости и приличия — норм, свойственных и сфере социального общения, и сфере исполнения рабочих задач, то всем предоставляется возможность заново оценить, насколько повседневная жизнь опутана моральными ограничениями и пристрастиями.

Перейдем теперь на точку зрения других. Если они собираются вести себя по-джентльменски и не портить игры наблюдающему индивиду, они, наверное, почти не будут сознательно остерегаться того, что о них формируются какие-то впечатления, но скорее будут действовать без всяких хитростей и затей, давая возможность этому индивиду получать достоверные впечатления о себе и своих достоинствах. Если же им случится задуматься по поводу того, что их наблюдают, они все равно не допустят чрезмерного влияния на себя этого факта, довольствуясь надеждой, что наблюдающий получит правильное впечатление и потому отдаст им должное. Если бы они захотели повлиять на трактовку, какую дает им наблюдающий индивид (и этого, собственно, следует чаще всего ожидать), то и тогда в их распоряжении имеются джентльменские средства. От них требуется всего лишь правильно управлять своим поведением в настоящем, чтобы его будущие предвидимые последствия были таковы, что невольно заставляли бы всякого справедливого и порядочного человека обращаться с ними в данный момент так, как они сами того хотят. Как только это исполнено, им лишь остается положиться на восприимчивость и справедливость наблюдающего их поведение индивида.

Наблюдаемые, конечно, нередко применяют эти благопристойные средства, чтобы повлиять на манеру обращения с ними наблюдателя. Но существует и другой путь, более короткий и эффективный, каким наблюдаемые способны влиять на наблюдателя. Вместо того, чтобы пассивно позволять впечатлению о себе складываться в качестве случайного, побочного продукта своей деятельности, наблюдаемые лица могут переориентировать всю ее систему координат и прямо направить усилия на создание желаемых впечатлений. Вместо попыток добиться определенных целей приемлемыми средствами, они могут попытаться достичь общего впечатления, будто они добиваются определенных целей только социально приемлемыми средствами. Всегда возможно манипулировать впечатлением, которое наблюдатель вынужден использовать как замену реальности, потому что знак присутствия некоего явления, не будучи этим явлением, применим и при его отсутствии. Сама необходимость для наблюдателя опираться на поставляемые другими представления о вещах и явлениях порождает возможность подсовывания ложных представлений.

На свете есть много людей, считающих, что они не смогли бы удержаться в бизнесе, каков бы ни был этот бизнес, если всегда ограничиваться лишь джентльменскими средствами влияния на нужных индивидов, которые следят за их деятельностью. Рано или поздно в круговороте своих дел такие люди приходят к выводу о необходимости концентрации и прямой манипуляции производимыми ими впечатлениями. Наблюдаемые превращаются в исполнительскую команду, а наблюдатели — в аудиторию. Действия, которые кажутся чисто деловыми, объективными, по сути, становятся жестами, адресованными аудитории. Деятельность исполнителей театрализируется.

И теперь мы подходим к основному диалектическому моменту. В качестве полноценных исполнителей все заинтересованы в поддержании впечатления, будто они живут согласно множеству норм, по которым судят о людях и продуктах их деятельности. Так как эти нормы весьма многочисленны, многообразны и всепроникающи, то индивиды, выступающие как исполнители, гораздо в большей мере, чем мы думаем, субъективно и объективно остаются в сфере моральных отношений. Но как исполнителей-функционеров людей интересует не моральная проблема реализации упомянутых норм в жизни, а по сути, аморальная проблема создания убедительного впечатления, будто эти нормы реализуются. В таком случае, наша деятельность по большей части соприкасается с моральными вопросами, но в роли исполнителей мы не имеем моральной заинтересованности в них. Как исполнители мы оказываемся коммерсантами от морали. Весь наш день плотно занят возней с «товарами», выставляемыми нами напоказ, и наши головы забиты глубокими соображениями относительно них. Но вполне может быть, что нам придется тем больше уделять внимания этим товарам, чем более далекими мы себя чувствуем от них и от тех, кто достаточно доверчив, чтобы их покупать. Пользуясь другими образными сравнениями, можно сказать, что сама обязательность и выгодность всегдашнего появления перед другими людьми в постоянном моральном сиянии, неизбежность существования в облике того или иного обобществленного персонажа, вынуждает человека быть искушенным в проблемах и тонкостях сцены.