Сравнения и исследовательские возможности.
В этой книге использовались иллюстрации из практики не только англо-американского общества. Поступая так, я вовсе не думал, будто представленная в ней система понятий свободна от всякой культурной ограниченности или применима в тех же областях социальной жизни в незападных обществах, как и в нашем западном. Для последнего характерна социальная жизнь, протекающая в замкнутых помещениях. Западный человек предпочитает действовать в стационарной обстановке, удерживая посторонних за пределами действия и используя возможность некоторого уединения для комфортной подготовки перед публичным шоу. Раз начав представление, он склонен доводить его до конца и при этом тонко чувствует дисгармоничные ноты, возникающие по ходу исполнения. Если человека в западном обществе уличают в ложном представлении другим, то он, как правило, переживает глубокое унижение. Принимая как данность западные общие драматургические правила и наклонности в поведении, не следует упускать из виду целые области жизни в других обществах, где люди явно следуют иным правилам поведения. Сообщения западных путешественников переполнены неожиданными случаями, в которых их подводило драматургическое чутье, так что если ставить цель получения обобщений с охватом опыта других культур, то необходимо рассматривать эти случаи наравне с более привычными для западного ума. Так, надо быть готовым к тому, что в Китае, в любом частном доме, хотя бы в одной, чайной, комнате, можно увидеть удивительно гармоничные и осмысленные церемониальные действия и убранство, в крайне незатейливых ресторанчиках могут подавать чрезвычайно изысканную еду, а в тайниках лавчонок, которые выглядят как шалаши, набитые неприветливыми, развязными продавцами, могут храниться завернутые в старую оберточную бумагу рулоны чудесного, тончайшего шелка[298]. Человеку, живущему среди людей, ревностно заботящихся о сохранении лица друг перед другом, полезно узнать следующее:
К их счастью, китайцы не верят в необходимость домашних тайн так, как верим мы. Они не возражают, чтобы все подробности их повседневного опыта видел каждый, кто захочет. Как они живут, что они едят, и даже семейные ссоры, которые мы так стараемся скрывать от публики — все это, по-видимому, считается общим достоянием, а не исключительным владением наиболее заинтересованной в происходящем конкретной семьи[299].
Не должно удивлять, что в обществах с прочно утвердившимися неэгалитарными статусными системами и сильными религиозными ориентациями люди порой менее серьезно относятся ко всей драме гражданской жизни, чем на западе, и преодолевают социальные барьеры грубоватыми жестами, которые апеллируют к человеку, скрытому под маской, гораздо более открыто, чем посчитал бы позволительным для себя американец.
Более того, надо быть очень осторожными при любых попытках охарактеризовать собственное общество как целое встречающимися в нем драматургическими практиками. К примеру, известно, что при теперешних отношениях управляющих и рабочих одна команда может пойти на совместные консультационные встречи с противной стороной, зная про себя, что возможно скоро понадобится создать видимость гневного ухода с такого совещания. Дипломатическим командам иногда тоже приходится ставить похожие спектакли. Другими словами, хотя в нашем западном обществе команды обычно обязаны усмирять свой гнев, подчиняясь рабочему соглашению, бывают случаи, когда команды наоборот обязаны прятать свой истинный облик трезвомыслящей оппозиции за притворной демонстрацией несдержанных чувств. Точно так же, иногда складываются такие обстоятельства, при которых люди, желают они этого или нет, вынуждены прекратить взаимодействие, чтобы спасти свою честь и свое лицо. Для ясности было бы благоразумней начать анализ этого драматургического разнообразия с более мелких социальных единиц, с небольших социальных образований или классов образований, с описания конкретных статусов, сравнения документов и изменений скромного масштаба методом исторического изучения отдельных случаев. Для примера возьмем следующую информацию о спектаклях, которые на законном основании дозволяется ставить бизнесменам:
За последние полвека заметное изменение претерпели позиции судов по вопросу границ оправданного доверия. Более ранние судебные решения, под влиянием преобладавшей доктрины «caveat emptor» («бди, покупатель!»), сильно напирали на «долг» истца оберегать самого себя и не доверять своему противнику и придерживались мнения, что истец не имел права полагаться даже на прямые позитивные утверждения лица, с кем он вступил в официальную сделку. Предполагалось, что от любого можно ожидать попытки перехитрить в сделке другого, насколько хватит умения, и что только дурак будет ждать от людей всеобщей честности. Поэтому истец, по общему мнению, обязан был провести более или менее основательное расследование и составить собственное суждение. Признание новой нормы деловой этики, требующей, чтобы высказывания о фактах были по меньшей мере правдивыми и точно сформулированными, а во многих случаях и безусловно истинными, привело почти к полному изменению этой установки.
Теперь считается, что на фактические утверждения о количестве и качестве земли или продаваемых товаров, о финансовом положении корпораций и тому подобных материях, побуждающих вступать в коммерческие сделки, можно оправданно полагаться без специального расследования, не только там, где такое расследование было бы обременительным и трудным (как в случае, когда продаваемая земля расположена далеко от места сделки), но и там, где лживость представления товара в принципе легко разоблачить доступными подручными средствами[300].
В то время как в деловых отношениях откровенность, быть может, и растет, в других сферах происходят обратные процессы. Есть некоторые свидетельства того, что брачные консультанты во все большей степени приходят к единому мнению о неуместности взаимных откровений супругов о своих прежних «приключениях», так как это только вызывает ненужное напряжение. Можно привести и другие примеры. Так, почти до 1830 года в британских пивнушках была обстановка, мало отличающаяся от собственных кухонь рабочего люда, но после этой даты в моду внезапно вошли «дворцы джина», создавшие для отдыха почти той же клиентуры гораздо более изысканную показную, переднюю зону, чем они могли бы вообразить себе в мечтах еще совсем недавно[301]. В документах по социальной истории конкретных американских городков есть факты, говорящие о том, что произошло опрощение домашнего и профессионального представительских передних планов у местных высших классов. И наоборот, по некоторым источникам началось усложнение и удорожание обстановки в офисах профсоюзных организаций[302], что сопровождается усилением тенденции «украшать» эту обстановку академически образованными экспертами, которые создают атмосферу глубокомыслия и респектабельности[303]. Наблюдаются также изменения в планировке зданий и расстановке оборудования в определенных промышленных и торговых организациях и явное усложнение представительских передних планов, как в отношении наружного вида главных административных зданий, так и в отношении конференц-залов, главных вестибюлей и приемных внутри этих зданий. На примере конкретной фермерской общины можно проследить, как скотный двор, который когда-то был закулисьем кухни и попасть в который можно было через маленькую дверцу рядом с печью, позже стали размещать в отдалении от дома, а сам дом, в свое время беззащитно торчавший посреди сада в окружении сельскохозяйственного инвентаря, мусорных куч и пасущегося скота, в некотором смысле начинает ориентироваться на публику своим огороженным и чистеньким палисадником, представляясь общине принаряженной стороной, в то время как в неогороженных задних зонах беспорядочно разбросан разный хлам. И по мере того, как исчезают пристроенные к домам коровники и все реже начинают встречаться отдельно стоящие кухонные времянки, в фермерском быту наблюдается постепенное улучшение домашнего уклада, в котором кухня, сама когда-то имевшая свои скрываемые задние зоны, теперь меньше всего служит представительской зоной дома, хотя в то же время становится все более презентабельной на вид. Можно также отметить тот своеобразный общественный сдвиг, который заставил некоторые фабрики, корабли, рестораны и домохозяйства вычищать свои закулисные зоны до такой степени, что, подобно монахам, коммунистам или немецким муниципалам, их хранители всегда на страже, и не найдешь пятнышка, где их представительский фронт дает слабину, в то время как члены аудитории, в достаточной мере проникшиеся указанной бессознательной установкой общества, с пристрастием изучают места, которые специально для них убирают. Платное посещение репетиций симфонического оркестра — лишь один из позднейших примеров этого. Существует еще одно явление в том же роде, которое Эверет Хьюз называл «коллективной мобильностью». Ей мы обязаны тем, что обладатели какого-то статуса стараются изменить совокупность исполняемых ими задач в таком духе, чтобы сделать ненужным любой поступок, несовместимый по средствам выражения с тем образом своего Я, который эти статусные служители пытаются установить для самих себя. При желании прослеживается и некий параллельный процесс, который можно бы назвать «ролевым предпринимательством» внутри конкретного социального образования — предпринимательством, посредством которого отдельный участник взаимодействия пытается не столько передвинуться на более высокую позицию, уже давно установленную в структуре организации до него, сколько создать для себя новую позицию, с такими обязанностями, которые благоприятны для проявления свойственных ему качеств. Современная жизнь порождает однобокую специализацию, при которой многие исполнители одновременно на правах общественной собственности используют в своей работе весьма богатые социальные декорации, в то же время, соглашаясь отсыпаться после работы в одиночестве, в убогих каморках без всяких претензий. Все большее распространение получают сегодня внушительные представительские фасады (такие, как сложная лабораторная посуда, нержавеющая сталь, резиновые перчатки, белый кафель и лабораторный халат), которые вовлекают все большее число людей в выполнение неблагодарных задач поддержания чистоты. После первоначальной тенденции, существовавшей в высоко авторитарных организациях, требовать от одной из своих команд тратить все ее время на достижение строго предписанных показателей чистоты в обстановке, в которой будет работать другая команда, теперь в учреждениях вроде госпиталей, военно-воздушных баз и больших домохозяйств наблюдается упадок этой гипертрофированной строгости к рабочей обстановке такого типа. Последний пример происходящих в антураже общения изменений — это подъем и распространение джаза вкупе с культурными образцами «западного побережья», где в ходу такие жаргонные словечки, как bit (маленькая эпизодическая роль в жизни и на сцене), goof (бестолковый дурак, псих), scene (место сбора данной социальной группы), drag (тягомотное, скучное представление), dig (усердный студент или прилежный посетитель всевозможных концертов и спектаклей), что позволяет людям поддерживать в себе нечто вроде отношения профессионального актера к техническим аспектам исполнений в ежедневных жизненных спектаклях.
