Еще одна противоречивая роль — роль посредника или челнока. Посредник узнает секреты каждой стороны и у каждой же стороны создает соответствующее истине, не обманывающее впечатление, что он будет хранить ее тайны, но при этом он склонен внушать каждой ложное впечатление, будто к ней он относится лучше, чем к другой. Порой, как в случае с арбитром в некоторых трудовых спорах, посредник может служить инструментом, используя который, две объективно враждебные команды в состоянии прийти к взаимовыгодному соглашению. Иногда, как в случае с театральным агентом, функция посредника — давать каждой стороне тенденциозную версию образа другой стороны, что рассчитано на возможность возникновения более близких взаимоотношений между ними. В случае брачного агента или свата посредник служит для передачи от одной стороны к другой пробных предложений, которые при открытом и прямом предъявлении могли бы вызвать смущение и чувство неловкости у обеих сторон, как при их принятии, так и при отказе.
Когда посредник действует фактически в присутствии двух команд, членом которых он является, мы становимся свидетелями удивительного зрелища, напоминающего игру в теннис с самим собой. Этот случай лишний раз убеждает, что естественной единицей анализа при предложенном подходе является не индивид, а скорее уж команда и ее члены. В качестве индивидуальной, деятельность посредника кажется причудливой, несостоятельной и даже неблагородной, поскольку она меняется при переходе от одного набора видимостей и лояльностей к другому. Рассмотренное же в качестве составной части двух команд непостоянство в деятельности посредника становится совершенно понятным. Посредника можно понять просто как двойную подсадку.
Хорошую иллюстрацию роли посредника дают исследования Ф. Ротлисбергера о функциях мастера на производстве. Он должен не только принимать на себя обязанности руководителя-режиссера, ставящего спектакль непосредственно на производстве от имени аудитории управляющих, но и переводить то, что он сам знает и что видит рабочая публика, в словесную форму, приемлемую для его совести и для этой публики[196]. Другим примером роли посредника служит председатель формально проводимых собраний. После того как он призвал собравшуюся группу к порядку и представил ей приглашенного оратора, он скорее всего станет наглядным образцом поведения для других слушателей, преувеличенными оценками и выражением заинтересованности показывая чего от них ждут и прозрачно намекая им, как надо встречать конкретное высказывание: серьезно, со смехом или с одобрительным смешком. Ораторы вообще склонны принимать приглашения на публичные выступления с условием, что председатель собрания «о них позаботится», и тот заботится, насаждая модель поведения слушателя и старательно убеждая аудиторию в реальной значимости речи оратора. Председательское исполнение удается отчасти потому, что слушатели имеют по отношению к нему негласное обязательство — подтверждать любое определение ситуации, которое им предлагается на собрании, иначе говоря, обязательство следовать избираемой председателем линии данного спектакля-слушания. Драматургическая задача обеспечения того, чтобы оратор выглядел благожелательно оцененным, а слушатели — по-настоящему увлеченными, конечно нелегка, и часто отбивает у председателя желание вдумываться в то, что он якобы слушает.
По-видимому, роль посредника особенно значима в неформальном дружеском взаимодействии, лишний раз подтверждая полезность «двухкомандного» подхода к анализу этой роли. Когда в кружке собеседников один человек своими действиями или речью завладевает вниманием всех других присутствующих, он этим определяет ситуацию и, возможно, определяет в таком направлении, которое нелегко принять его аудитории. Кто-то из присутствующих, вероятно, будет испытывать повышенное (в сравнении с другими) чувство ответственности за свое поведение и все происходящее в коллективе, так что от такого лица, скорее всего можно ожидать попытки перевести расхождения между оратором и слушателями в более приемлемую для всех перспективу, чем та, что намечалась первоначальным выступлением. В следующий миг, когда слово возьмет кто-то еще, в роли посредника может оказаться другой человек. И по существу поток неформальной беседы удобно рассматривать как формирование и переформирование команд, а также как выдвижение и обновление посредников.
Выше были предложены описания некоторых противоречивых ролей: информатора, подсадного, сыщика-контролера, сотрудника-разведчика и посредника. В каждом их этих случаев мы обнаруживаем неожиданное, неочевидное соотношение между притворной ролью, владением информацией и доступом к разным зонам представления. В каждом случае мы имеем дело с кем-то, кто способен реально участвовать во взаимодействии между исполнителями и публикой. Но есть еще одна противоречивая роль — роль недействующего лица, статиста. Играющие эту роль присутствуют во время взаимодействия, но ни в каких отношениях не принимают на себя ни роли исполнителя, ни роли человека из публики, а также не притворяются (как информаторы, подсадные и сыщики) теми, кем они не являются[197].
По-видимому, слуга — классический тип статиста в западном обществе. От этого лица ожидают присутствия на передней линии событий, пока хозяин разыгрывает спектакль гостеприимства перед почтенными посетителями. Хотя в каком-то смысле слуга — часть команды хозяина (как это уже обосновано выше), в других отношениях он определяется и исполнителями, и публикой как тот, кого нет, как пустое место. В некоторых группах за слугой закрепляется право свободного входа за кулисы, в скрытые зоны жизненного представления на основании предположения, что слуге ни к чему хранить любое полученное впечатление. Миссис Троллоп приводит интересные примеры этого:
Я и вправду часто имела хорошую возможность наблюдать привычное безразличие хозяев к присутствию своих рабов. Хозяева говорили о них, условиях их жизни, их способностях и поведении так, словно бы те были глухими. Однажды мне случилось видеть молодую даму, которая, когда ее посадили за столом между мужчиной и женщиной, по скромности теснилась на краешке стула женщины-соседки, чтобы избежать неприличного соприкосновения с локтем «мужчины». В другой раз я наблюдала, как эта же самая молодая дама с полным хладнокровием шнуровала свой корсет в присутствии негра-лакея. Один джентльмен из Виргинии рассказывал мне, что когда он женился, его приучили спать с женой в одной комнате с прислугой-негритянкой. Я полюбопытствовала, зачем было нужно это ночное присутствие посторонней. «Бог мой! — отвечал он. — А если б ночью я захотел стакан воды, как мне быть?»[198].
Это, конечно, крайний пример. Хотя и существует тенденция обращаться к слугам только с «необходимыми распоряжениями», все же их присутствие в зоне действия обычно налагает некоторые ограничения на поведение тех, кто присутствует в ней полноправно, и, по всей видимости, особенно значительные, когда социальная дистанция между слугой и обслуживаемым невелика. В случае других «слугоподобных» ролей в западном обществе (вроде лифтера и таксиста) наблюдается заметная неопределенность для обеих сторон в этом типе взаимоотношений относительно того, какого рода «интим» позволителен в присутствии данного статиста.
Кроме людей, исполняющих роли слуг и подобные им, существуют и другие типичные категории лиц, с которыми в их присутствии обходятся так, словно бы их вовсе не было. Обычными объектами такого обхождения оказываются очень молодые, очень старые и больные люди. В современную эпоху эту категорию статистов пополняет растущее множество технического персонала: стенографисток, операторов радио и телевещания, фотографов, сотрудников секретной полиции и т. д., которые исполняют разные технические роли в важнейших церемониях разыгрываемого действия, но не отражены в его сценарии.