О сегодняшних бабушкиных рассказах я тоже вспоминаю, но в моем сознании они пока не занимают слишком большого места. Мне спокойно и хорошо. Мягкая тяжесть огромного одеяла постепенно увлекает меня в царство Морфея, где уставшего от беготни и обилия впечатлений отрока уже ждут увлекательные мальчишеские сны.
Деревня с высоты детского полета
В растворе июльского зноя
Деревня размякла, как мозг,
Ажурное царство резное,
Бревенчатых изб симбиоз.
На страже стоит колокольня —
Села островерхий маяк,
А рядышком дремлет спокойно
Старушка-церквушка моя.
Покой нарушая бестактно
Садовых заборов глухих,
Ворчит на окраине трактор
И песни поют петухи.
Окрестности – как на ладони.
Видать далеко-далеко!
Несет в трехлитровом бидоне
Хозяйка домой молоко.
Мелькнет у колодца рубаха,
О цепь громыхает ведро.
На звук отзовется собака,
Хозяина чуя нутром.
Мальчишки собрались на речку,
В руках надувные круги.
Соседи с утра топят печку —
Затеяли печь пироги.
Застыв в карауле почетном,
Шары золотые цветут.
С цветами две женщины в черном
На кладбище молча идут.
Хорош урожай в огороде,
Огурчиков россыпь густа.
И бабушка – вечно в работе —
Малину срывает с куста.
Котяра по имени Рыжик
Крадется заросшей тропой,
А я восседаю на крыше,
Обнявшись с кирпичной трубой.
Целую, Серж
(письма влюбленного деда)
Несмотря на все невзгоды, выпавшие на долю этой семьи, – бедность, тяжелый труд, война, послевоенные лишения – бабушке каким-то чудом удалось сохранить письма своего Сережи, Сергея Михайловича Барского.
Молодой мой дед, простой парень, душа шумных юношеских компаний, заводила и остряк, любитель выпить, деревенский балагур, в душе он был настоящим поэтом. Это очень странно – в посланиях к бабушке Сергей, не имевший высшего образования, изъяснялся, как истинный аристократ, демонстрируя прекрасное знание русского языка, начитанность и недюжинный литературный талант.
У деда был невероятно красивый почерк. Но когда он писал, пытаясь угнаться за своим порывистым сердцем, или когда его обуревал гнев, буквы срывались в галоп, и изящество вязи мгновенно исчезало. «…Всё из-за моего бешенства и неуравновешенности…»
А письма своей возлюбленной он подписывал щеголевато, на французский манер – «Серж».
Они поженились в 1928 году. Сержу было 24, а его избраннице – 22. В октябре 1929-го у них родилась Рая, а через пять лет – Миша, мой отец.
Но до этого, судя по переписке, Серж и Аня несколько лет встречались. Бурный роман сопровождался счастливыми свиданиями и горестными расставаниями. Сколько страсти, нежности и сколько ревности, ярости вырывается из потускневших от времени, написанных пером синих чернильных строчек!
«Ведь вот, Анёк, теперь мне кажется, что это письмо совершенно не следовало бы посылать. Столько желчи в нем, что я боюсь за тебя и за твое настроение. Ну, пусть будет, что будет. Я пишу то, что переживаю, но на самом деле думаю, что лучше, не скрывая, открытыми глазами смотреть на мир. Надеюсь, что ты и я уверились друг в друге, остальное неважно.
А всё-таки больно, больно в груди. Не знаю, что и делать. Сердце щемит. Жалко, что кроме тебя некому рассеять эту боль, а ты далеко.
Ну прости меня за это письмо, в дальнейшем исправлюсь.
Твой Серж» (9 марта 1927 года)
«Докуриваю вторую пачку и кончаю, уж три часа.»
«Кажется, 2 мая, часов двенадцать или два ночи. Москва – это уж наверняка. Целую несчетно раз. Засим твой Серж»
Клялся любимой, что не будет поддавать, что перестал ходить в компании друзей-собутыльников.
«Я уж давно на них на всех рукой махнул. Деньги в кармане целее. Да и вина не столько выпьешь (кстати, с Рождества ничего не вкушал. Наверно, до Масленицы продержусь).
Целую, Серж» (19 февраля 1927 года)
«Здорово, родная! Добрый день, Анёк! Анюша, дорогая роднуленька, чего же ты молчишь столько времени? Уж не видно что-то таких ласковых названий, как “солнышко мое красное”, “сокол мой ясный”…
Ах, как хочется видеть тебя, созерцать твою фигуру и знать, что вот хоть одна меня любит так, как и я ее! Хоть одна думает в унисон со мною…
Не бойся: соперниц нет и не будет…
И уж не знаю, как дождусь твоего прихода. Думаю, что не вытерплю. Приеду на следующее воскресенье. Хоть на денек, да чтоб увидать тебя. Пиши скорее согласие, а не получу, так и без него приеду. Ругайся, как хочешь.
Твой Серж. Пока целую заочно.» (29 января 1928 года)
В своих письмах к Анечке Зиновьевой Сергей Михалыч Барский вывел магическую «математическую» формулу: А. З. + С. Б. = А. Б. и С. Б.
«Не мучь меня, А. З. Неизмеримо больше мучаешь меня ты.
Ну а теперь – теперь до свидания, моя несбывшаяся надежда, моя единственная в жизни мечта. Не забывай, что моей формулой до сих пор еще является: АЗ + СБ =АБ и СБ.»
«Сколько раз тебя поцеловать? Ну хоть до каникул раз… 1.000.000.000. Довольно? Или мало?
Ну, пиши, и будь здорова. Моя прежняя формула изобличает мое постоянство.
Серж Б.
+
Аня Б.-З.
—–
С., А., Б.»
(27 декабря 1927 года)
«Я не знал и не видал еще подлинной чистоты. Кругом ощущал только грязь, распущенность, преобладание физических отношений над высшими понятиями и желаниями. Только ты можешь дать мне образец подлинной, незапятнанной и незахватанной чистоты. Ведь так хочется вылезти из этой житейской трясины и получить желаемый идеал, преклониться перед ним, обоготворить его. Пусть это называется на теперешнем языке мещанством, пусть это будет идеализм. Но всё-таки мы еще люди, а людям вообще свойственно стремиться к чему-то высшему, недосягаемому. Иначе люди назывались бы не людьми, а просто двуногими млекопитающими. Отрицать наличие такого желания – значит отрицать духовный мир человека. И вот в тебе я нашел этот идеал…» (февраль или март 1927 года)
«А еще бы ты лучше побывала в Лемешке. Благодать-то какая у нас пошла! Пташки мелкие поют, соловьи все голоса покрывают. Так теплым тихим вечером, под рокот ручья (знаешь, там, около казармы?) и под урчанье лягушек (еще не квакают – грому не было) так, знаешь, приятно посидеть и подумать. Словно кто душу боговым маслом мажет…
Ты знаешь, никак должно не дождусь тебя. Истомился весь. Прямо аж не вытерпеть. Ты уж скорее поворачивайся!
