– Вот они и бузят! Не хотят, мол, быть нелегалами. Оформляйте нас, говорят, как положено.

Рот гендиректора скривился в некрасивой гримасе – не то от злости, не то от боли: видно, опять прострелило левое ухо. Он даже не закричал, как это обычно с ним бывало, а по-змеиному зашипел:

– Слушай сюда, прораб. Со стройплощадки никого не выпускать. Обедом не кормить. Туалеты заколотить гвоздями. Теплушки запереть. Пока не образумятся. Время пошло!

– А как быть с этой, как ее… петицией?

– Засунь ее себе знаешь куда! – взорвался О. О. – Паспорта не отдавать! Деньги не платить! Самых разговорчивых переписать! Приеду с командой крепких ребят-волкодавов, они у меня вмиг забудут идеалы профсоюзного движения. Всё, сладкий мой! Всё!

О. О. что было сил шарахнул кулаком по столу. От этого удара павшаяся под руку баночка со скрепками разлетелась вдребезги, а скрепки дождем рассыпались по столу. Странное дело, но вместе с ними разбилось на мелкие осколки и изображение прораба, уже попятившегося к выходу. Картинка в глазах у генерального словно покрылась тысячами мельчайших черточек, придавших всему, что находилось перед ним, вид потрескавшегося зеркала.

«Как будто специально все сегодня норовят вывести меня из себя! – причитал в мыслях Олег Олегович, оставшись один. – Ну ничего, сейчас всё уляжется, вот тогда и посмотрим, чья возьмет!»

Кристина просунула в дверь свою аккуратненькую белокурую головку. О. О. знал, что внутри этой головы не было практически ничего, но это с лихвой компенсировали трехсантиметровые чарующие ресницы и ярко-красный чувственный рот. Не говоря уже о формах, от одного вида которых гендиректор забывал обо всём на свете.

– К вам гость, – нежным голоском объявила Кристина. – Говорит, что он ваш школьный друг.

– Он разве записывался? У меня в графике никаких гостей не значится. Вот моду взяли! Тут вам не общественная приемная! Не-ет, пора наконец навести порядок. Где Дмитрич? Где охрана? А ты куда смотришь?

– Он говорит, что вы с ним знакомы с детства, а пришел он по личному вопросу.

– Что за ерунда? По какому такому личному? Как фамилия?

– Добролюбов. Анатолий.

– Не знаю я никакого Добролюбова. Так этому гаденышу и скажи. Обознался, скажи. Перепутал. Пусть убирается к дьяволу.

О. О., конечно же, вспомнил Тольку, с которым просидел за одной партой все восемь лет школы, пока не ушел в ПТУ. Он слышал о том, что у Толяна в последнее время плохи дела, что кредиторы поставили его на счетчик и что, испробовав всё что можно, теперь он разыскивает старых друзей в надежде одолжить деньги. Крупную сумму.

Генеральный поморщился и выкинул славного, но невезучего однокашника Толю Добролюбова из головы, как он обычно делал с проблемами, которые мешали ему жить и работать. Как у него это получалось, неизвестно. Но этот талант он развил в себе почти до совершенства. Правда, сегодня операция забывания прошла не так гладко, как всегда. Перед глазами вдруг опять поплыли радужные круги, и Олегу Олеговичу пришлось посидеть минут пять с захлопнутыми наглухо веками, прежде чем он смог вернуться к своим важным делам.

В углу за столиком гендиректора строительной фирмы поджидал мрачного вида субъект с бритым наголо квадратным черепом.

– Здорово, Сковородкин!

– Тише… Я же просил. Что за фамильярность? Я уважаемый человек, меня здесь многие знают, моя деловая репутация и положение в обществе…

– Ладно, кончай фуфло толкать. Я к тебе по делу.

– Что опять?

– Не опять, а снова. Выселяем из центра старичков. Видишь ли, несправедливо получается: занимают огромные квартиры в престижных сталинских домах, а у самих на оплату коммуналки не хватает. И съезжать не хотят. Ни себе, ни людям. Элитное жилье должно служить народу! Бабки у этого самого народа водятся, а значит – жилплощадь надо освобождать. Короче, давай им пообещаем квартиры в твоем долгострое.

– Что ты, Червонец? Нет-нет, это невозможно. С этим домом у меня кое-какие проблемы, там конь не валялся. До приемки и вселения, как до Луны.

– Ну вот и хорошо! Пока дом достроится, старички уже с копыт долой. Стало быть, никому ничего давать не придется.

– Погоди, а где же они всё это время жить будут, пенсионеры эти твои?

– Это уже моя забота. Я дело говорю, Сковородкин. В долгу не останусь, ты меня знаешь.

– Я же просил… Скротум. Олег Олегович Скротум.

– Не кипятись. Ну что, по рукам?

О. О. помолчал, прикидывая что-то в уме.

– Какова моя доля? – Тон изменился на сугубо деловой.

– Вот это другой разговор. По лимону за каждую двушку.

– Не уважаешь, Червонец. Дело-то подсудное!

– Можно подумать, что бизнес свой ты ведешь в полном согласии с законом. Добро, о цене сговоримся. Так ты не против?

Гендиректор огляделся вокруг, проверяя, не слышит ли кто их беседы. И надо же так повернуться, что поясницу вдруг парализовал страшный приступ радикулита. Он едва не вскрикнул от боли.

– По глазам вижу, что не против, – радостно ухмыльнулся бритоголовый. – Вот что, мне валить надо. Приходи в субботу в баню, там все спокойно перетрем. Ну, бывай, как там тебя теперь звать-величать – Скромный? Скрытный? Скорбный? Никак не могу запомнить.

Жутковатый собеседник ушел, оставив Олега Олеговича наедине со своей одеревеневшей поясницей. «Нет, так много работать нельзя. Совсем себя загнал». Он заказал стакан виски. Выпил залпом.

В машину забрался с трудом. Расположился на заднем сидении полулежа, так было еще более или менее терпимо. Но, на счастье гендиректора, когда водитель подруливал к офису, боль уже прошла. Слава Богу!

Много, слишком много дел у руководителя такой серьезной бизнес-структуры, какой была компания Олега Олеговича. Дела, дела. Проблемы, заботы – просто голова пухнет. На лице генерального директора проступила раздраженная усталость, когда он поднял глаза на вошедшего начальника финансового отдела Дебитова. Его мрачная физиономия и само появление в кабинете О. О. не предвещали ничего хорошего.

«Опять, гаденыш, с каким-то говном приперся», – подумал О. О., но вымучил из себя некую полуулыбку с полушуткой:

– Ну что, мой мармеладовый, какие романсы распевают нынче наши финансы?

Дебитов совмещал свою должность «финдиректора» с обязанностями главного бухгалтера фирмы. На этом настоял О. О. – «чтобы всё было в одних руках». Угрюмый Дебитов редко заходил к начальнику, предпочитая ровными штабелями раскладывать свои поленницы цифр на бумаге. Точно так же, в письменном виде, финансист получал от шефа инструкции, порой весьма сомнительного свойства. Самые деликатные – в запечатанных конвертах.

Бесхребетная исполнительность и безропотная покорность Дебитова, помноженные на профессионализм в деле бухгалтерского манипуляторства, служили тем самым идеальным сочетанием качеств, которое позволяло Олегу Олеговичу ловко проворачивать свои делишки и при этом чувствовать себя в полной безопасности. Но если Дебитов просил его принять, это означало одно: что-то было не так.

– У них документы. Дело пахнет керосином.

– И у нас документы, – парировал Олег Олегович. – А в них написано: строительство остановить. Экологи против. Вот пусть дольщики с ними и разбираются.

– Да, но тогда они хотят назад свои деньги.

– А денег им, сахарный мой, не видать как своих ушей!

В этот момент слева в груди что-то остро кольнуло. Потом еще. И еще. Стихло. Остался только дискомфорт, как будто на сердце повесили тяжелую гирю. Она тянула грудную клетку вниз и мешала дышать.

– А экологи не дрогнут? – с робкой надеждой в голосе спросил главбух.

В этот момент ему показалось, что О. О., как ретивый конь, сейчас встанет на дыбы и растопчет своими копытами несчастного Дебитова.

Но «конь» замер, как владимирский тяжеловоз. Рука схватилась за сердце. Прошло, наверное, секунд десять, прежде чем последовал ответ – на удивление спокойный, без надрыва: