Всё «наследство» досталось племяннику, которого в деревне и видели пару раз всего. Молодой мужчина пришёл с завещанием в сберкассу снимать деньги с книжки Леонида Ивановича, а оказалось – там шиш да ни шиша. Хватало только на похороны да на поминки.

– Не может быть! – рассвирепел племянник.

Не оказалось у Ленка никакого богатства. Да откуда же было ему взяться, когда в колхозе работали за трудодни, а потом в совхозе – за копейки?

Племянник зачем-то срубил оба тополя – может, на дрова, чтобы больше денег поиметь с дядькиного хозяйства.

Не стало Ленко и Анюшки – не стало и тополей. Не видно издалека, где же дом… Лишились мы родных маяков.

На тихом деревенском погосте рядом три могилки – бабушки Сани, Анюшки и Ленка. На памятниках – одна фамилия. Как жили всю жизнь вместе, по-соседски, так и сейчас рядышком.

…В кровь порезал руки, выдирая сорную траву с могилок, – опять перчатки забыл. Поправлю у памятника Леониду Ивановичу выцветшую георгиевскую ленточку. Покрошу для Анюшки городских пряников, которых она так и не наелась досыта.

Помяну и тихо уйду, не оглядываясь…

Село Куренное примостилось на склоне реки Вольной. За ней – глубокая зелень лесов переходит в синеву неба. Старожилы уверяют, что когда-то давным-давно вода простиралась до самого горизонта. Вероятно, это было в ледниковый период или позднее, когда царствовало море-океан. Вода ушла, оставив на память гладкие камни.

Потом на берегу появились первые поселенцы, но огромные отполированные валуны продолжали лежать в огородах, на дороге. В прошлые века лошадями их не сдвинули, не убрали потом и тракторами.

На Василия Петровича, жителя села Куренное, давно не обращали внимания. Дурик. Говорит не пойми что, с пятого на десятое. Рассказывать, к примеру, начинает, как охотился с сыном на гуся – и вдруг ни с того ни с сего ввернёт, будто птица так высоко летала, что с «самим Боженькой разговаривала».

А раньше-то какой был Василий Петрович! Умный. Красивый. Служил милиционером, все его уважали да побаивались. От того прежнего Петровича остались только роскошные усы, но и те со временем потеряли форму и торчали как проволока в разные стороны.

На пенсию из-за душевной болезни списали капитана раньше срока. И стали к нему прилипать местные алкаши. Деньги у ветерана всегда водились, благо милицейская пенсия позволяла. Хотя пить было нельзя нисколько: ещё хуже заговаривался бывший капитан. Жена Люба ушла на тот свет, но не это скосило старика.

Зимой он ещё как-то держался: не слышно было его боботания в усы, из дома не вылазил. А летом солнце на него дурно влияло, словно распаляя его болезнь всё больше. Все дни он слонялся по селу с алкашами и говорил, говорил…

И вот что учудил этим летом Василий Петрович: начал валуны на дорогах расписывать. Нет, конечно, все и раньше знали, что он рисует хорошо: наличники у его дома узорчатые, штакетник цветной. Но когда всё это было? Когда ещё ум не потерял старик.

Сельчане сначала не поняли, что за молодых людей он рисует на камнях. Только потом увидели крылышки… Ангелы! И небо на камнях заиграло светло-голубое, и трава яркая-яркая отразилась. Неземные цвета особенно выделялись на грязной дороге.

Сидит себе Василий Петрович день за днём и расписывает камень за камнем.

– Петрович, ты ангелов где научился рисовать? – любопытствуют женщины.

– В Обухове, в церкви.

Обухово – деревня далеко от Куренного, никто там не живёт давно, а старинный храм Живоначальной Троицы стоит. Он лучше других близлежащих храмов уцелел в советское время: здесь был склад зерна, а не клуб и не мастерская. Василий Петрович ходит туда пять километров в одну сторону и столько же обратно.

Росписи на стенах сохранились в целости. Но ещё год-два пройдёт, и крыша на церкви обрушится: кто-то железо украл. Вот и берёзка начинает расти в кирпичах… Однако роспись пока не смыли ни дождь, ни снег.

– Кончай дурью маяться! – не выдержали как-то мужики, заругались на художника.

– Далеко-далеко… за дальними далями… – опять какую-то глупость он им в ответ.

– Баско-то как! Доброе дело делает, – вздыхали бабы. Жалко им Василия Петровича.

Все знали, что почти каждый день он ходил к школе. Там на фасаде установлена мемориальная доска из чёрного гранита с короткой надписью: «Алексею Лоскутову, выпускнику школы, участнику боевых действий в Чеченской республике, кавалеру Ордена Мужества (посмертно)».

– Бриться… бриться… – бормочет невпопад старик.

Хоть и без усов паренёк на той гранитной доске, но похож один в один на Василия Петровича.

Далеко-далеко от реки Вольной боевики убили мальчика, а потом, заметая следы, облили бензином, обложили покрышками… Сослуживцы на похоронах признались: «Прости, отец, ничего в гроб не положили».

Вот и ходит к школе Василий Петрович, раз на кладбище пустота. Ничего не осталось от человека…

Нет!

Есть гранитная доска на школе и ангел на камне у пыльной дороги.

С утра Никита не побрился: было откровенно лень и голова побаливала после вчерашнего пива. Сколько с корешем Лёхой дёрнули после футбола, точно не помнил. А сегодня надо было двоюродных братанов везти в школу – первое сентября. Как там поётся? Вот лето пролетело, всё осталось позади, но мы-то знаем: лучшее, конечно, впереди…

В их родной деревне школу закрыли год назад: печи и полы провалились. Приходилось ребятам учиться в соседнем селе.

Светлана на этот отпуск у старичков-родителей ничего не планировала: просто хотела выспаться.

«Может, первого сентября сходить в родную школу – вдруг увижу кого-нибудь из знакомых?» – придумала для себя занятие.

Она пришла минут за десять до начала торжественной линейки. У школы, которую окончила пятнадцать лет назад («Уже пятнадцать!»), стояли одиннадцатиклассницы с бантами, переговаривались родители, незнакомые учителя.

Выпускной класс маленький – всего-то семь человек насчитала. Да, вымирает село. А раньше, когда оканчивала школу, было тридцать учеников…

И никого из знакомых!

Совсем расстроенная, она уже собралась уходить, как боковым зрением в толпе выделила худенького молодого парня. Светлые, чуть взлохмаченные волосы, лёгкая небритость, одет в кожанку – выглядел «симпатишно». Кажется, он не был выпускником.

– А ты почему не на линейке? – спросила Светлана.

– Дак я закончил школу… Вот уже как пять лет.

– Дашь огоньку? – Света очень хотела пообщаться – всё равно, на какие темы.

У Светланы в её тридцать с хвостиком никого не было. Можно сказать, она жила работой. Должность серьёзная – старший помощник прокурора города. Следующий шаг – заместитель прокурора.

«Карьеру делает девка-то!» – говорили про неё родителям. Но как сама Светлана ненавидела эту карьеру! Начинала с нуля: после юрфака в прокуратуру пришла простым секретарём. В селе сплетничали, что её продвигал пожилой прокурор. На слухи она ничего не отвечала, чем ещё больше подогревала интерес.

Официально принца на белом коне у Светланы не было. А вот конь, точнее, «Тойота Камри», имелась. «Камрюшка» – так ласково она называла свою машину. Номер 002 и рычащие буквы «Р» означали неприступность для ГИБДД. На своей белоснежной «камрюшке» она и прикатила на родину: смотрите, мол, какая я! Так уж повелось в деревнях – хвастаться.

– Тебя как зовут? Работаешь? – Светлана откровенно разглядывала парня.

– Никита. На ферме трактористом роблю, – парень смутился и покраснел.

«О, ещё остались люди, которые краснеют, – отметила про себя. – Ни-ки-та. Имя совсем не для тракториста, не деревенское. Вот если бы Серёга или Сашко_ғ…».

– Я с детства мечтала порулить на тракторе! Отец не давал всё, говорит, не для девушки это…